«Сапер ошибается один раз». Войска переднего края - Артем Драбкин

— То есть вы лично не видели, как на Курской дуге этих собак применяли?

— Нет, не видел. Чучело такой собаки есть в музее артиллерии, инженерных войск и связи в Ленинграде.

— Вы в июне 1943 года попали на Степной фронт. Это была 27-я штурмовая инженерно-саперная спецназа?

— Бригада была фронтовая, обслуживала весь фронт. Я не в спецназе был, а в 27-й отдельной минно-инженерной бригаде. После Ясско-Кишиневской операции ей присвоили наименование «Ясская». Ее называли мотоинженерная и минно-инженерная. Мотоинженерная — это все на колесах, но этих самых колес не хватало, и, наверное, поэтому называли минно-инженерная. В нашей бригаде грузовиков не было. Она называлась мотоинженерная, но техники не имела. Может, в электротехническом батальоне была, а в нашем не было.

Предшественник мой погиб. Пришел связной в штаб бригады, привел туда, где батальон наш стоял. Люди были на задании, я спать лег под кусточком. На заре взвод приходит и ставит свой инструмент — лопаты, топоры, миноискатели. Слышу: «К вам новый командир взвода приехал». А я будто сплю. «Какой молоденький, наверное, только из училища. Ой, ребята, пропадем мы с ним! Ой, не видать нам больше такого командира, что у нас был!» Ну, я сделал вид, будто ничего не слышал. Потом, когда в бою вместе побывали, они видят — командир хоть и молодой, но все знает, не трус, — и доверие стало возрастать. К концу войны с полуслова меня стали слушать и понимать: «Славяне, за мной! Славяне, хватит!»

— Вы собирались саперов отбирать для диверсионной работы?

— Собирался, но не пришлось. Какое-то подобие диверсионной работы получалось только когда в разведку ходили. Вместе с войсковой разведкой проходили через заграждения свои и противника, уходили к немцам в тыл и обеспечивали работу разведчиков — встретить, провести.

— Вы проводили занятия со своим взводом в обороне?

— Все время. Как только отдохнули — обязательно. Закон был такой, что ты не имеешь права послать своего подчиненного что-то сделать, если ты его не научил. Сколько раз так было.

— Александр Матвеевич, я знаю, что Степной фронт начал наступление 17 июля…

12 июля наступление началось. 17-го числа официально, может быть, но фактически — 12-го. Наш батальон стоял в расположении 53-й армии генерала Манагарова[15] и должен был сопровождать танки и пехоту через заграждения и минные поля. Там во время обороны с обеих сторон мин было поставлено и так и сяк. Первое время нас посадили на танки Ротмистрова[16], а когда вступили в бой, то мы с танков соскочили в сторонку и двигались рядом с ними. Невозможно представить себе, что там творилось, ад кромешный! Не весь батальон был на танках, только отдельные роты, в том числе и мой взвод. Днем было темно, как ночью, а ночью светло, как днем. Был у нас боец Розенцвейг, он в танковом десанте за башней остался, растерялся, не соскочил до конца боя. Мы его потеряли, а он вернулся и два автомата немецких притащил.

— Что вы чаще всего делали?

— Сопровождали танки, минировали, разминировали, проходы для них делали. Идут танки, на мины налетели — надо проходы для них сделать. Отступаем — надо, наоборот, проходы закрывать, проложить путь, где дороги нет.

— Вы сказали, что ставили минные поля и делали проходы для наших танков. Как делали проходы для танковой армии? Какой был порядок?

— Беспорядочный был порядок. Налетели на мины, танки встали, нас на разведку послали. Не было специальных групп разграждения. Дадут команду, что твой взвод или рота сопровождает эту танковую бригаду. Это хорошо теоретически рассуждать, а там я не знаю, что было. Я сейчас и рассказать связно не смогу, тем более я был на фронте в первый раз. Мой помкомвзвода все время потом вспоминал, что глядел в бою, как моя пилотка мелькает, и думал — выживет, не выживет. У меня про Курскую битву таких воспоминаний, чтобы можно было объяснить, как и что происходило, нет. Я еще был неопытен, плохо ориентировался. А вот начиная с Днепра и дальше я уже кое-что стал соображать.

Когда танковая армия Ротмистрова немцев остановила, то они не могли замкнуть кольцо вокруг Курского выступа и понесли очень большие потери. Как только немцев остановили, мы пошли в сторону Белгорода. Освободили Белгород: город весь разрушен, ни одной целой крыши или окна нет. Но нам некогда было рассуждать, дальше пошли и 23 августа уже вошли в Харьков. Рано утром мы зашли туда, немец удирал во все лопатки. Потом в Харькове наши части занимались разминированием, но мне не пришлось. Был там специальный батальон электрозаграждений и радиобатальон, а я был в саперном батальоне.

На станции Минеральные Воды — не те, что на Кавказе, а под Харьковом, — у немцев сильная оборона была. Мы сбили их с этой обороны и вошли в Полтавскую область, где немец стал отступать просто в панике. Гитлер поставил такую задачу — уйти за Днепр, занять там жесткую оборону, а все левобережье, Полтавскую область, превратить в пустыню. Уничтожить запасы продовольствия, чтобы мы там с голоду подыхали и зимой замерзали. Отступали они очень хитро. У меня, как у сапера, было задание обеспечить продвижение техники по дороге. Одно отделение идет впереди прямо по дороге, одно отделение слева, другое отделение справа и сзади отделение в резерве, и всю полосу проверяем на мины. Проверишь километр, два, три и ставишь указатель: «Проверено, мин нет. Лейтенант Журнаков». Какая была ответственность! Идешь, идешь — вдруг немцы оставили оборону временную. Сами на машинах удрали на какое-то расстояние и там заняли оборону, а в качестве заслона оставили власовцев.

Эти оставшиеся обороняются, видят, что туго, — раз, собрались и удирают. Так что мы не шли парадным маршем, а через каждые 10–15 километров приходилось вступать в бой.

Ой, как мы там устали, мать честная! Там же грязюка, Украина, чернозем. Все сожжено — в населенных пунктах только трубы торчат, даже солома в полях сожжена, ни курочки, ни петушка там не найдешь. Скот весь убивали или гнали к себе за Днепр. Был город какой-то на «К», забыл сейчас название; когда мы зашли туда, там школа кирпичная горела, люди кричали. Бензином облили и подожгли, а на улицах люди рядом со скотом лежали расстрелянные. Вот так было до Днепра.

На Полтавщине деревни были пустые, а народ весь попрятался. Там везде балки, такие сухие овраги. В них нарыты норы; бои начинаются — люди в норы прячутся. Кто остался жив, к нам навстречу повыходили. Я один раз в такую нору зимой погреться залез, вшей нахватал, потом не стал. Кто не успел спрятаться, тех в Германию колоннами угоняли и скот угоняли. Молодых и здоровых угоняли, а стариков убивали. Мы даже однажды перехватили трех факельщиков, которые на мотоциклах ездили и поджигали в деревнях хаты. Местные жители прибежали и разорвали их на части; я уже тут не участвовал. Потом была Решетиловка, форсировали реку Псел, подошли к Днепру. Противник занял прочную оборону. Полтаву освободили 23 сентября, ровно через месяц после Харькова. В Полтаве народ уже был, немцы не успели их там уничтожить.