Молодые, способные - Скарлетт Томас

– О чем думаешь? – спрашивает она Брина.

– О Кэнвее.

– О чем?

– Об острове Кэнвей. Он совсем другой.

Тия включает воображаемую камеру. Пора взять у Брина интервью.

– Ты там живешь?

– Нет, – отвечает он.

– Где-то рядом?

– Ага. Ты что, не слышала про Кэнвей?

Тия качает головой. Когда берешь интервью, надо самой как можно реже открывать рот, чтобы собеседник разговорился. Тогда после монтажа получится монолог.

– Его видно из Саутэнда, со стороны устья. Ночью он похож на Готам, а днем – на мусорную кучу. – Пауза. – Это красиво.

– Красиво? Брин смущается.

– Да что о нем говорить...

– Я хочу послушать, – говорит Тия.

– Просто я замутил один проект...

– Проект?

Он опускает голову.

– Да. Дурь вообще-то...

– Верится с трудом, – говорит Тия.

– Да это так, пустяки.

– Рассказывай.

– Просто снимки. «Готика Эссекса». Идиотское название.

– По-моему, отличное, – замечает Тия.

– Да ладно... фигня.

– Снимки острова Кэнвей? – уточняет она.

– Ага. Нет, правда, это все лажа – не знаю, зачем я вообще заговорил об этом. Просто будь у меня здесь фотик, получился бы типа контраст.

– А какой у тебя аппарат?

– Подержанный, 35-миллиметровый.

– И у меня, – подхватывает Тия.

– Ты тоже снимаешь? Она кивает:

– Но чаще фильмы.

– Фильмы? – Брин явно заинтересован. Она улыбается.

– Да, документальные. Как ты занялся фотографией? – спрашивает она, переходя на общий план.

– Сначала отучился в колледже юго-восточного Эссекса.

– Понравилось?

– Еще бы. Самое оно. А вот с карьерой не сложилось.

– Как у многих, – кивает Тия. – Ты в идеале чем хотел бы заниматься?

– Работать в музыкальных журналах и таблоидах. То есть я хотел туда, когда начал учиться. А потом типа на искусство потянуло. А жить на что-то надо. Все мои однокашники поступили в университет – изучать искусство, фотографию, все дела, а я думал, что по ходу разберусь. До сих пор пытаюсь.

Тие хочется продолжить разговор, но Брин встает и начинает рубить поваленное дерево. Тия невольно задумывается, каково целоваться с Брином.

Она переворачивается на живот, чтобы ноги загорели сзади. И вдруг ей становится неловко. А если Брин подумает, что она перед ним выкаблучивается? Показывает ему тело? Фу. Тию никогда не упрекали, что она выставляется перед мужчиной. Она однажды врезала в галерее одному, который вздумал пошутить насчет ее медсестринской формы. С тех пор Тию не трогали. В университете она выглядела, как девчонка-сорванец. Само собой, и в барах посиживала, как все, и по пьянке не раз трахалась с тощими парнями из студенческого союза. Но повсюду ее преследовали

одни и те же шпильки: «И не подумаешь, что у нее ноги есть», «а ты юбки вообще носишь?», «попробовала бы накраситься, что ли, – тебе пойдет». Обычно она слышала такую чушь от девиц вроде Эмили, не скупившихся на советы. Но Тия всегда и везде оставалась «девушкой за кадром». Она хочет смотреть сама, а не чтобы на нее смотрели. Этого никто и никогда не понимал. А сейчас ей грезится, что Брин понял бы.

– Пойду пройдусь, – говорит она и встает.

– Давай, – отвечает он.

У дома начинается тропа, ведущая прямо к утесам. Тропа желтая, песчаная – единственный настоящий атрибут необитаемого острова на этом недоделанном необитаемом острове. Тия бредет по тропе к утесам. Вдали не видно ни судов, ни других островов, ни даже чаек. Правда, что-то скрежещет – наверное, птицы есть, только их не разглядишь. Где-то там весь мир, но его скрывает морская дымка. Тия не знает, что страшнее: помнить, что похититель может явиться в любую минуту, или думать, что не увидишь его никогда.

Желтая тропа выходит на мыс, бежит по скальному карнизу. Тия совершенно уверена: вчера, обследуя остров, Джейми так далеко не заходил. Ступив на карниз, она видит, что путь влево преграждает какой-то колючий разросшийся кустарник. Справа навалены сырые, обросшие мхом камни: жутко подумать, что вода поднималась так высоко. Стараясь не глядеть вниз, Тия перелезает первый камень. Но за ним тропа совсем узкая и заросшая – бурьян хоть косой коси. И все-таки спуститься вниз можно. А уж с лодкой... Пожалуй, все-таки можно отсюда сбежать.

Когда Тия возвращается к дому, Брин как раз заканчивает рубить дерево. Он даже успел сложить в кучу яблоки.

– Для яблочного пирога, – поясняет он, когда Тия подходит ближе. – Покурим?

Несколько минут они сидят и курят молча.

– Знаешь что? – наконец говорит Брин.

– Что?

Он придвигается ближе и ладонью касается ее лица.

– Ты просто блеск. Она улыбается.

– Спасибо.

– Я серьезно, – говорит он. – Знаешь, когда мы отсюда выберемся, я б хотел... В общем, я хочу тебя сфотографировать.

Глава 10

Брин не врубается, что он такого сказал – он вообще не знает, как вести себя с женщинами. Короче, Тия слиняла в дом. Ее аж перекорежило. А он только сказал, что хотел бы ее сфотографировать.

Очень тут тихо. Брин все пытается понять, что же его тревожит. Вот оно: здесь слышен только плеск волн да гудение насекомых. Ни пения птиц, ни позывных радиостанций, ни уличного шума, ни воплей мамаш-одиночек, зовущих домой своих Кайли и Лайамов. Брин читал, что шум в городах исходит не откуда-то, а отовсюду сразу. Ему нравится. Приятно думать, что шум не прекращается, даже когда в городе все заткнулись. Не видишь, откуда звуки: вдалеке гудит ядерный реактор, долбят асфальт на шоссе за городом, шумят такси, заводы, десять миллионов радиоприемников, пять миллионов спорщиков, два миллиона любовников, тысяча больных кашлем и девушка, поющая далеко в поле.

И вся эта какофония усиливается. Об этом Брин тоже читал несколько лет назад. Земные звуки мерцающими волнами летят в космос. Однажды Брин рассказал об этом одной девчонке, и она въехала, стала размышлять, слушают ли дальние инопланетяне Элвиса, а ближние – «Пять звезд»[47]. А Брин вдруг чего-то струхнул. Ничто не исчезает бесследно. Ни звук, ни мусор, ни ядерные отходы, ни пивные бутылки, ни жидкости, твердые тела или газы. Все они так и захламляют вселенную, раздражают тебя, а ты хочешь одного – избавиться от них. Брин задумывается – а мысли исчезают или, может, после смерти выливаются из мозга в землю, становятся пищей для червей и навсегда остаются в пищевой цепочке?

Возня с деревом утомила. Брин растягивается на припеке и отключается.

Глава 11

Пока лидирует Энн, но Эмили вполне может сократить разрыв. Чемпионат по «Новейшей змейке» продолжается. Если бы не Пол, второе место железно досталось бы Эмили. Джейми судит игроков и нехотя комментирует игру – он лично разработал круговую систему соревнования.

Эмили размышляет, хватились ее или еще нет. Она вспоминает, как в шутку сказала Люси, что не вернется, если получит работу. Просто пошутила, хотя на такую выходку вполне способна. В последнее время у Эмили депрессия. Мало того, что она потеряла работу в галерее – даже из агентства эскорт-услуг ее вытурили: Дэвид ее сдал с потрохами, настучал, что она взяла доплату за секс. Ха. Он что, не знал, что секс вообще не подразумевался – раз уж сам предложил, мог бы и промолчать? На острове здорово – никто не знает о прошлом Эмили. Ей не грозят встречи с бывшими, она не пройдет мимо ресторана, где один парень сказал, что она не «красотка», его прежним подругам-моделям не чета, незнакомые девицы из Челси не станут ухмыляться, заметив ее целлюлит (летом на пляже), усики (обесцвеченные) или слишком тонкие, усердно выщипанные брови (боль – тот же наркотик). Эмили ненавидит наблюдательных девиц с зоркими глазами. Но, как ни странно, мужчин она ненавидит сильнее – потому что они не замечают изъянов и готовы довольствоваться второсортным: в конце концов, губам, которые делают минет, незачем иметь идеальную форму.

Лет в шестнадцать Эмили считала, что мужчины ее выбирают, потому что она особенная. Она трахалась с теми, кто любил искусство, группу «Блер», те же клубы, и чувствовала себя в своей тарелке. Но переспав с этими парнями, Эмили вскоре выясняла, что искусство они знают лишь по конвертам альбомов «Пинк Флойд», что «Блер» слушают, но предпочитают «Нью Ордер»[48], готовы наврать с три короба, а в клубы ходят цеплять девиц. Эмили мучительно сознает, насколько она доступна. Она – живой образец программ поведения, которые задаются на Ибице и в Греции: девицы ради смеха шастают с голой грудью и за ночь меняют по три партнера в клубных туалетах.

Но недавно американские звезды-подростки ввели в моду слюнявые песенки о том, что они еще не готовы к сексу. Для них девственность – это серьезно: они умоляют приятелей подождать, благодарят за терпение или отшивают, не раздумывая, если те ждать не хотят. Эмили от этой дребедени тошно. Она выключает приемник, едва слышит эту попсятину. Чем-то песенки этих малолеток похожи на дебильный сериал «Бухта Доусона»[49], который она пару раз смотрела. Эмили – стопроцентная Джен, а мечтает быть Джои.