Женщина из Пятого округа - Дуглас Кеннеди

Дуглас Кеннеди

Женщина из Пятого округа

Франку Кельцу

Все, что она рассказала комиссару,

было правдой,

но истина порой является самой крупной ложью.

1

В тот год все в моей жизни рухнуло, и я перебрался в Париж.

Я оказался в этом городе сразу после Рождества. Было сырое хмурое утро: небо цвета грязного мела, дождь, зависающий мутной пеленой. Мой рейс приземлился с рассветом. Все эти долгие часы в небе над Атлантикой я так и не сомкнул глаз — очередная бессонная маета, как будто мало мне было разбитых ночей, наполненных страданиями…

Уже на земле, у трапа, меня повело в сторону — возникло ощущение полной потери ориентации, и, пока коп в будке паспортного контроля допытывался, долго ли я пробуду во Франции, самым главным для меня было сохранить равновесие.

—      Точно не могу сказать, — ответил я, с горечью сознавая, что язык опережает мозги.

Полицейский взглянул на меня настороженно, ко всему прочему я объяснялся с ним по-французски.

—      Вы не можете сказать? — переспросил он.

—      Две недели, — быстро поправился я.

—      У вас есть обратный билет в Америку?

Я кивнул.

—      Покажите его, пожалуйста, — попросил он.

Я протянул билет. Коп внимательно изучил его, обратив особое внимание на дату вылета.

—      Почему вы так странно ответили? — заинтересовался он. — Ведь у вас есть доказательство: вы вылетаете 10 января.

—      Я… Просто я не подумал, — бросил я, стараясь придать интонации глуповатый оттенок.

—      Evidemment,[1] — сухо заметил он, шлепнул отметку в паспорте, вернул его мне и кивком головы пригласил следующего пассажира.

Я направился к стойке выдачи багажа, мысленно ругая себя за то, что спровоцировал расспросы о планах моего пребывания во Франции. Но ведь я сказал правду. Я действительно не знал, как долго здесь задержусь. И обратный билет, приобретенный в последний момент на интернет-сайте, где предлагался дешевый тариф при покупке двухнедельного тура, скорее всего, сразу после 10 января окажется в мусорной корзине. Я не собирался возвращаться в Штаты — во всяком случае, в обозримом будущем.

Ведь у вас есть доказательство.

С каких это пор доказательство служит подтверждением истины?

Забрав чемодан, я едва устоял перед искушением махнуть в Париж на такси. Мой бюджет был слишком скромным, чтобы оправдать такую роскошь. Пришлось воспользоваться поездом, семь евро в один конец. В поезде было грязно — пол вагона замусорен, липкие сиденья провоняли вчерашним пивом. За окном мелькали мрачные промышленные пригороды и силуэты дешевых многоэтажек. Я закрыл глаза и задремал. Разбудил меня резкий толчок, возвестивший о том, что поезд прибыл на Северный вокзал. Следуя инструкциям, присланным из отеля по электронной почте, я перешел на другую платформу и зашел в metro, приготовившись к долгому путешествию до станции с ароматным названием Жасмин.

На выходе из metro меня снова встретило промозглое утро. Дождь разошелся не на шутку. Низко опустив голову, я катил свой чемодан по длинной узкой улочке. Через некоторое время я повернул налево, на улицу Ля Фонтен, а потом направо, на улицу Франсуа Милле. Отель «Селект» находился на углу напротив. Его рекомендовал мне коллега по колледжу, где я когда-то преподавал, — единственный, кто еще со мной разговаривал. Он сказал, что «Селект» чистый, простой и дешевый и к тому же расположен в тихом жилом квартале. Только вот не предупредил, что в день моего приезда дежурный портье окажется такой говнюк.

—      Доброе утро, — сказал я. — Меня зовут Гарри Рикс. У меня забронирован номер на…

—      Sept jours, — произнес он, оторвавшись от компьютера на рабочем столе. — La chambre ne sera pas prete avant quinze heures.[2]

Портье проговорил все это очень быстро, и я мало что понял.

—      Desole, mais…euh… je n’ai pas compris[3]…

—      Для регистрации приходите в три часа, — повторил он опять-таки по-французски, но медленно, едва ли не по слогам, и таким громким голосом, будто я был глухой.

—      Но до трех еще целых полдня!

—      Регистрация в три, — сказал он, указывая на табличку, вывешенную на стене возле почтового ящика.

Я успел заметить, что только в двух из двадцати восьми ячеек не было ключей от номеров.

—      Да ладно, наверняка у вас есть свободная комната…

Он снова указал мне на табличку и ничего не ответил.

—      Вы хотите сказать, что у вас нет ни одной готовой комнаты?

—      Я хочу сказать, что регистрация в пятнадцать ноль-ноль.

—      А я говорю вам, что падаю от усталости и был бы очень признателен, если…

—      Не я устанавливаю правила. Оставляйте свой багаж и приходите к трем часам.

—      Пожалуйста, войдите в мое положение…

Портье пожал плечами, на его губах промелькнуло подобие усмешки. Тут зазвонил телефон. Он взял трубку, воспользовавшись возможностью показать мне спину.

—      Думаю, я найду другой отель, — сказал я.

Парень, прервав разговор, бросил через плечо:

—      Тогда вам придется заплатить неустойку за ночь проживания. Для отмены брони мы требуем уведомления за сутки.

Еще одна слабая усмешка, которую мне захотелось стереть с его физиономии кулаком.

—      Куда я могу поставить свой багаж? — спросил я.

—      Вон туда — Портье указал на дверь рядом со стойкой регистрации.

Подкатив туда чемодан, я снял с плеча сумку с компьютером и предупредил:

—      Здесь мой лэптоп, так что, пожалуйста..

—      Не волнуйтесь, все будет в порядке, — кивнул он. — A quinze heures, monsieur.[4]

—      И куда мне сейчас податься? — спросил я.

—      Aucune idee,[5] — бросил он в ответ, возвращаясь к прерванному разговору.

В начале девятого утра, в воскресенье, да еще в конце декабря, идти было совершенно некуда. Я слонялся взад-вперед по улице Франсуа Милле в поисках открытого кафе. Но кругом как будто все вымерло, на многих дверях висели таблички Vermeture pour Noel.[6]

Квартал был сугубо жилым — дома старой постройки с вкраплениями образцов уродливой школы брутализма семидесятых, но даже современные здания выглядели довольно дорого; редкие машины, припаркованные вдоль улицы, намекали на эксклюзивный статус этого уголка города, который явно не просыпается в такую рань.

Дождь стих, сменившись коварной моросью. Зонта у меня не было, и я вернулся к станции Жасмин, где, спустившись в metro, купил билет. Когда прибыл поезд, я сел в него, сам не зная, куда еду. Это была моя вторая поездка в Париж. Впервые я побывал, здесь в середине восьмидесятых, летом, перед поступлением в магистратуру. Провел неделю в дешевом отеле неподалеку от бульвара Сан-Мишель и, кажется, обошел все кинотеатры в той части города. Помню, там было маленькое кафе «Ле Рефлэ», как раз напротив парочки киношек, затерянных на задворках улицы… как же, черт возьми, она называлась? Впрочем, неважно. Кафе было дешевое, и, помнится, там можно было позавтракать, так что…

Беглое изучение карты metro на стене вагона, пересадка на Мишель-Анж Молитор, и спустя двадцать минут я вышел на станции Клуни-Ля Сорбон. Хотя прошло более двадцати лет с тех пор, как я в последний раз выходил из metro на этой станции, дорога к кинотеатру не забылась. Я инстинктивно отыскал бульвар Сан-Мишель, а потом и улицу Дез-Эколь. При виде навесной марки кинотеатра «Ле Шампо» (на сей раз она рекламировала фестиваль фильмов Витторио Де Сика и Дугласа Сирка) я не смог сдержать улыбки. Не стирая улыбки с лица, я дошел до закрытых дверей кинотеатра, оглядел улицу Шампольон — вот как она называлась, — увидел два других кинотеатрика, поднимавшихся над мокрой мостовой, и подумал: «Не бойся, старина, призраки прошлого все еще живы».

Но в девять утра все кинозалы были закрыты, как и кафе «Ле Рефлэ». Vermeture pour Noel — Закрыто на Рождество.

Я не нашел ничего лучшего, как вернуться на бульвар Сан-Мишель, и неспешно побрел к реке. Париж после Рождества и впрямь вымер. Работали разве что закусочные фастфуда, оккупировавшие прилегающие улицы; своими неоновыми вывесками они обезображивали архитектурный стиль бульвара. Пусть я отчаянно нуждался в укрытии от дождя, сама мысль о том, чтобы начать свое пребывание в Париже с безликого «Макдоналдса», мне была ненавистна. Поэтому я упорно шел вперед, пока не набрел на первое приличное кафе, которое оказалось открытым. Оно называлось «Ле Депар» и располагалось на набережной с видом на Сену. По пути мне попался газетный киоск, где я выудил свежий номер «Парискоуп» — рекламного еженедельника «Что идет в Париже», который в далеком восемьдесят пятом был для меня библией киномана.