Утро нового года - Сергей Черепанов

— За год я здесь горелой глины понюхал достаточно, и то, что мне надо знать, знаю не хуже любого из вас, — опять свысока сказал Богданенко. — Да и к чему вы затеваете подобный разговор?

— К тому, Николай Ильич, — что все ваши «новшества» и намерения никак не согласуются с тем, в чем нуждается производство, — хотя и мягко, но все же настойчиво продолжал Антропов. — Рабочий идет на смену не терять свое время на простои, на поиски инструмента, какой-нибудь лопаты или кирки. Ему надо заработать, и чем он больше заработает, тем лучше и выгоднее для завода, — он больше продукции выработает, и, стало быть, обойдется продукция дешевле. Выходит, надо бы начинать подымать производство снизу, оттуда, от рабочего места, а вы давите сверху.

— Вот так каждый старается поучать, — обращаясь больше к Полунину, с некоторым вроде недоумением развел руками Богданенко. — Он, видите ли, грамотный, а другие ни черта не смыслят.

— Вернее, снизу и сверху, по всем линиям, да не наскоками, а по техническому плану и экономическому расчету, — уточнил Семен Семенович.

— А я вот как действовать начну: рублем мерить и контролировать. Получи свое и отваливай, но план мне выдай сполна, а не уложишься в лимиты, — держи ответ! Кивать на Богданенко не придется.

— Эх, Николай Ильич, — стукнув нетерпеливо кончиком карандаша по столу, поднял голос Матвеев, — как это вы ловко поворачиваете все задом наперед. Отличное дело — хозрасчет цехов — превращается у вас в пугало. Ведь от него никто не откажется. Давайте! Хоть сию минуту! Еще вам и спасибо скажут. Но для хозрасчета одного вашего приказа, извините, совсем недостаточно, надо иметь разумные экономические расчеты, реальные лимиты, нормальное снабжение и самостоятельность. Если уж хозрасчет, то дайте начальнику цеха или мастеру участка полную самостоятельность, бросьте его поминутно опекать, вмешиваться в его распоряжения, перестаньте-ка его подменять.

— Самоустранись, — насмешливо подсказал Богданенко.

— Наоборот, беритесь свою роль играть: правьте, направляйте, решайте основные общезаводские задачи. Всякому свое! И пусть каждый за свое дело отвечает сполна.

Корнею показалось даже, что все здесь присутствующие, хотя и говорят об одном и том же и стремятся доказать друг другу, как лучше работать, но не смогут договориться, все они разные по характеру, и каждый считает себя правым, не уступает, а в конце концов получается у них разлад и несогласованность.

— Ну, теперь их скоро не разнимешь, — глупо ухмыляясь, зашептал на ухо Корнею предзавкома Григорьев. — У нас, брат, на каждой оперативке драчка. Как директор с главбухом сцепятся, так и пошло…

«А ты швабра! — зло подумал, взглянув на него косо, Корней. — Какой чудак тебя в завком-то подсунул?»

Григорьев еще раз просыпал легкий смешок и, склонив голову, повернулся к Волчину, тот оттолкнул его плечом и раздельно, с промежутками отчеканил:

— Хватит уже, товарищи! На партийном собрании разбирались. Довольно бы! Не надо распространяться. Не место. Не время. Продолжим обсуждение акта. Не надо отклоняться.

— Да, не надо отклоняться, — словно эхо, повторил Полунин. — Речь идет о конкретном случае.

Но Матвеев не подчинился.

— Получается странно, — сказал он громче, чем следовало, — будто на заводе лишь один директор ратует за экономию, а главный бухгалтер, обязанный быть финансовым контролером, и парторг, и рядовые коммунисты, — все против. Но как же это так? Ведь Николай Ильич не может отрицать, что всякая экономия любит разум, а рубль — дельного хозяина, и конечная цель все-таки не скопидомство ради рубля, но только и исключительно ради самих же людей. Не нужно нам сокращение себестоимости, если оно приносит вред и не движет производство вперед. Кого мы собираемся надувать? Разве государству нужна такая искусственно созданная экономия? Да ведь государство никогда нас не похвалит, если узнает, как мы сокращаем убытки. Оно дает нам по плану средства на расходы и велит содержать производство в порядке, а мы, выходит, денежки прижимаем, не тратим их куда следует и гоним производство на износ, на износ, на износ. И условия труда для людей оставляем иной раз без внимания. Так какая же польза от такого скопидомства? Нет, нас этому никто не учит и никто с нас такой экономии не требует. Сами выдумали. Государство хочет, чтобы мы действительно экономили каждую копейку, ведь она нужна для развития хозяйства и улучшения народного благосостояния, но эта экономия должна происходить от улучшения производства, от его постоянного обновления, от правильной организации труда, внедрения прогрессивных методов труда, развития соревнования, повышения квалификации и сознательности каждого, кто стоит на рабочем месте.

— Первоклашки об этом знают, — вспылил Богданенко. — Этакое ты открытие сделал! Наверно, я директив не читаю и сам не думаю.

— Директивы вы, конечно, читаете и с тем, что я высказал, спорить не станете. Но на практике поступаете иначе. Очень уж скоро хотите всего достичь. И я не ошибусь, если скажу: вы, вроде, противник личных интересов, однако многое в вашей работе и в ваших распоряжениях исходит не от общественного, а от личного. Не добьемся снижения убытков — на первое место среди подсобных предприятий треста не выйдем… Мы за первое место. Но давайте добиваться его по-честному.

Корней весь ушел во внимание. Впрочем, он еще не решил, кто же все-таки прав: Богданенко или его противники, кому из них отдать предпочтение и кто из них может взять верх? «Завод-то ведь все же старый, изрядно потрепанный, и, действительно, какая нужда транжирить деньги, чтобы прорехи штопать, взять бы да сломать и на том месте выстроить новый по современной технике и по современной технологии».

Это соображение оправдывало Богданенко, привлекало на его сторону, но, с другой стороны, и в том, о чем говорил Матвеев, тоже было все правильно и нужно, потому что людям надо работать и работать как следует, а не «пинать погоду», не нервничать из-за постоянных неполадок, не тратить свое здоровье в загазованных печах, в сырых забоях, не опасаться, как бы не сломать руку, ногу или не свернуть шею на неисправных узкоколейных путях, посреди разного ненужного, вовремя не прибранного хлама и мусора.

Ведь если бы кто-нибудь «сверху», хотя бы из треста, послал команду «добивай и дорабатывай», «выжимай последние соки», не давал бы денег на содержание производства в порядке, в нормальном рабочем состоянии, ну, тогда совсем иной разговор, можно было бы еще как-то мириться или спорить, а то ведь деньги дают и никто «команды» не посылает, налицо просто «самодеятельность» только ради того, что «я на последнем месте быть не желаю».

Между тем, Матвеев, уже весь потный и разволнованный, расстегнув воротник гимнастерки, продолжал нагнетать жар в накаленную атмосферу:

— Вы, Николай Ильич, не экономист, не инженер, и нет у вас никаких оснований пренебрегать советами коллектива, решать одному за всех. Почему не стал у нас работать молодой инженер, которого присылали из треста? Вы не позволили ему развернуться. А парень предлагал много дельного…

— С кем нужно — советуюсь, — высокомерно, возможно, даже нарочито, отрезал Богданенко.

— С тем, кто ближе! Коллегиальность у вас особенная. Матвеев брезгливо кивнул на Артынова, который, разместив себя на диване, не подавал никаких признаков расстройства, словно речь шла не о том, что касается его лично, а о совершенно постороннем предмете.

Лишь после намека Матвеева на «особенную коллегиальность» и кивка, Артынов встряхнулся, облокотился на колени, и в узких щелях его оплывших глаз вспыхнули зеленые огоньки, как у сытого кота, которому слегка наступили на хвост.

— Ты мне загадки не загадывай, товарищ главбух! — гневно сказал Богданенко. — Куда киваешь-то? Ты бумажки строчишь и счетами брякаешь, а Василий Кузьмич план дает.

— Один?

— Нет, не один! Но и уменья у него не отберешь. Да ведь если он провинится, то и с ним в игрушки играть тоже не стану.

— А что же в таком разе Артынова так бережете? Толчем здесь воду в ступе и трем репу, вроде, как от безделья!

— Я Артынова не покрываю, — сугубо официально сказал Богданенко. — Товарищ Артынов тоже свое получит.

В знак согласия Василий Кузьмич тотчас же покорно наклонил голову, дескать, отвечать готов в любую минуту, а для пущей убедительности приложил пухлую ладонь к груди, но эта его готовность вызвала совершенно неожиданную реакцию, многие из присутствующих брызнули смешком, откровенно выражая свое неверие, а Богданенко, неосторожно кинув обещание, принял смешок на свой счет и распалился еще сильнее:

— Могу и уволить, если понадобится!

— Не уволите, — подзадорил Козлов.

Богданенко вдруг понизил голос:

— Пока не вижу оснований. И что значит уволить специалиста? Может быть, главбух у нас обжигом будет руководить и понесет на себе все нагрузки, которые сейчас Василий Кузьмич на себе тянет? Недостатки у Василия Кузьмича есть, но он товарищ безотказный…