Ведьмины тропы - Элеонора Гильм

Слуга уже тащил блюдо с добрым куском свинины. Старается малец все ладно сделать да похвалу от хозяина получить. Подрастет – толк с него будет.

– Откушайте с удовольствием, – склонился мальчонка в поклоне. Он стоял подле хозяина и с благоговением глядел в рот, пока тот не прогнал.

Степан воздал должное яствам и фряжскому вину, проглядел грамотки от заморских и столичных купцов, отца и – как же иначе – будущего тестя, что звал на пиршество.

– Худо, братцы, худо, – пробормотал Степан.

* * *

«Святой Мина[39] – с очей пелена», – говаривал Потеха и настаивал травы, кои дарили зоркость. А Степан сейчас заливал очи вином, чтобы в пьяной мути спрятать ошибки да грехи.

Пришла старость – четыре десятка лет он топтал землю. А к чему пришел?

Бог через телесные муки дал ему семью. Пусть жил он со знахаркой греховно, да в радости и любви. Всякий день вдали от Соли Камской, от темных глаз Аксиньи, ласковых ее рук и дерзких слов казался пустым. Степан тешил себя надеждой, что знахарка простит.

А куда бабам деваться? Они всегда забывают обиды и грубость, такова их слабая природа. Небольшой дом со всем нужным, верные люди, что присмотрят за ней и дочками. Степан всегда будет спешить к тому очагу, к Аксинье и дочкам, сделает все, чтобы молодая жена и полюбовница жили в тепле и довольстве.

Он вспоминал стародавние времена, князя Владимира Святого и его наложниц без счета. Иван Грозный. Сколько жен было? Степан – не чета великим государям, но в прошлом искал примеры, утешавшие его мятущуюся душу. А церковь… Что ж, богатые дары успокоят самого гневливого митрополита, ему ли не знать.

Степан нащупал под рубахой крест и оберег – корень о пяти отростках, что дан был ему Аксиньей. От скольких бед его спас. Да может, в нем иная сила? Нашептала тайные слова, обвязала своим волосом тот корень – и его сердце.

Ведьма…

Степан плеснул вина в высокую чарку, не углядел краев, красный ручей потек по дубовому столу. Пусть течет! Не надобно мужика держать, опутывать словами…

– Обманщик! – гневно сказала Аксинья.

И как она здесь очутилась? Степан оперся о стол и попытался встать, пред глазами стоял туман. Ноги – чужие. Колени он, кажется, где-то оставил… Что за пакость?

– Какой ещ-щ-ще обманщик? Ты г-г-говори да д-д-думай, – отвечал он, вперившись глазами в угол.

Была там ведьма – и нет ее.

Степан стащил рубаху, сорвал с силой корень о пяти отростках и кинул подальше от себя.

– Степан Максимович, – лепетал кто-то рядом.

– Уйди! – страшно крикнул он, и лепет затих.

Выпил еще кубок. Да отчего-то вспомнил про скорую свадьбу, молодую невесту и ощутил во рту поганый привкус.

– Ч-ч-черт бы вас подрал, – сказал громко, скинул кубок и пузатую бутыль на пол.

* * *

Хозяин, Осип Козырь, перекрестился размашисто, без размеренности, Степан последовал его примеру. Для будущего родича накрыли богатый стол: гуси румяные с вертела, осетрина в бруснике, гольцы в кислых щах, поросята молочные, икра, утки да лебеди. Последние расправляли крылья на золоченых блюдах, словно вопреки здравому смыслу собирались взлететь.

– Благодарствую за угощение. Хорош стол, и дюжина гостей накормились бы, да не убыло. – Степан подозвал слугу, обмыл в чаше жирные пальцы.

Осип махнул, чтобы подлили вина, но гость пригубил пару глотков – в горле и сейчас стояло вчерашнее фряжское пойло.

Хозяин довольно потряс бородой, но не преминул кивнуть на кубок: мол, давай еще. Гость, превозмогая себя, отпил. Глоток, другой – можно повторить. И почуял, что уже не так тошно жить.

– Про войну с ляхами что слыхать?

– Что про войну?.. – Хозяин прогнал с лица улыбку, насупился. – Будет, не будет – Бог весть. Фома Катакузин, посол османский, о конце лета приезжал в Москву да речи пел. Вместе с турками пойдем ляхов воевать… Эх.

– И что ж, быть войне? – Степан почесал культю, что всегда зудела, лишь только речь шла про сечу.

– Черт один знает. Перемирие у нас с ляхами. Сказывают, патриарх Филарет обещал помощь военную, только ежели ляхи супротив договоренностей пойдут.

– Пойдут, ежели Бог последний разум отнимет.

– То-то и оно. А еще ведомо, – Осип заговорил тише, – дворян созывали. Только с западных уездов конницу не собрали… Скудность да нерадение!

– Да как же это! Мы, Строгановы, целое войско созовем, ежели надобно.

– Дворяне-то не мы, – усмехнулся в бороду Осип.

И то правда. С давних времен заведено, что Россию защищают служилые люди по Отечеству, коих дворянами зовут. Дело купеческое – торговать и казне царевой давать долю от своего богатства. Только времена недавние, когда самозванцы да иноземцы наводнили Русь, иное показали. Всякий купец гордился Кузьмой Мининым, что вместе с князем выгнал ворогов. Знай наших!

Долго еще говорили про государя Михаила Федоровича, про землю русскую, про наглецов из Речи Посполитой, что смеют Владислава по-прежнему именовать царем. Козырь знал обо всем, что происходило в Москве, был мужиком сметливым да разумным, Степан проникался к нему все большим уважением.

– Да что мы про дела государственные, точно некому про них думать! Давай о хорошем, зятек! – Будущий родич приобнял Степана да смачно, по традиции, расцеловал.

И не ведал мужик, сколь отвратен Степану этот разговор: приданое в четырех сундуках, солеварни, девица, что заждалась жениха. Он наконец запомнил имя, чудное, дикое… Перпетуя – есть от чего испугаться.

– А как зовете дочку дома, меж своих?

– Туя, – ответил Осип с гордостью.

Степан представил в постели девчонку, коей надобно шептать на ухо «Туя», чуть не застонал, чуть не ударил кулаком по столу. Так просто – сказать Козырю, мол, произошла ошибка, отдать все подарки и вернуться в родной дом.

Просто?

Он вспомнил все унижения. Окрики мачехи, свист плети, свою злость и желание выбить зубы всякому, кто скалится на вымеска. Долго притворялся, что не надобно ему наследство отцово, уважение его и людские согнутые спины. Да только оказалось иначе…

«Ежели волю мою исполнишь, наследство поделю меж вами троими, да тебе лучшее достанется», – повторил отец. Словно диавол, искушал.

Степан ушел посреди беседы. Резко встал из-за стола, попрощался с будущим тестем со всей любезностью, на кою доставало сил. В сенях пред ним мелькнуло девичье лицо – Перпетуя разглядывала жениха.

Дома он велел слуге облазить всякий угол горницы и найти оберег. Тот исполнил волю хозяйскую, отряхнул мешочек от пыли и тенет. И корень с пятью отростками вернулся на законное место – шею Степана Строганова.

3. Плевела

Анна вытащила на снег огромный ковер, которым застилали хозяйскую опочивальню. Кто бы сказал худое слово, ежели бы она за всю зиму того не сделала?

Анна следила за большим домом, точно за своим: мыла, чистила, скребла углы, стирала перед всяким праздником занавеси, отчищала донца горшков, – всякий день находила новое занятие. И ежели бы хозяева без упрежденья приехали сюда, не нашли, чем укорить.

Однако ж Аксинья и Степан Максимович давно не являлись на заимку. Дом, казалось, ждал своих хозяев, тоскливо скрипел ночами, жаловался Анне, вгонял в испуг малого Антошку.

Она била по ярко-красным цветам и синим птицам, по ягодам, что в обилии украшали зеленое