Призвание варяга (von Benckendorff) - Александр Башкуев

Отец твой, зная что ты — ни разу не воевал, назначит тебя командующим. Не отказывайся, не выказывай себя трусом. Прими команду и отправься во главе своих кирасир, да егерских полков. Никакую прочую армию не бери за вычетом новых конных пушек на рессорном ходу. Твое превосходство именно в скорости, да технологическом перевесе — командование ж доверь моим командирам, они обещали что такую войну они "быстренько провернут.

Но разбив военные силы восставших, скажи отцу, что не хочешь исполнять роль карателя и отец твой тебя сразу же снимет. Быстрой победой ты и так завоюешь огромнейший авторитет в русской армии и он просто обязан станет тебя — удалить.

Карательные ж операции твой отец поручит казакам. Сие — давние недруги моих лютеран и "легкой победою на простым населением" отец твой попытается поднять свой престиж. Он вообще не понимает, — как нужно действовать в таких случаях и войска его быстро станут "карательными", а сам он — "европейским душителем", да "вурдалаком". Ты понял — почему тебе важно, как можно быстрее вернуть твои силы в Прибалтику?

Крестный мой сидел с таким видом, будто его что-то ударило. Затем он хрипло сказал:

— Я теперь понял… Ты давно уже все решил и все рассчитал. Ты двадцать лет уже пестуешь в своих лагерях венгерских, да хорватских мятежников! Ты…

Это ведь… Это будет ведь — в Венгрии?! По-иному не сходится. В Хорватии много гор, там не пройти моим кирасирам! Стало быть — ты лет двадцать назад уже готовил это "маленькое восстание" для меня?! Для моего армейского Авторитета?! Да как ты мог?

Мне было тяжело на душе. Я отошел от окна, потрепал голову принца и еле слышно сказал:

— Мог… Мог… Отец твой однажды чуть не убил твою мать — лишь за то, что не он был у ней Первым… Он по сей день этого ей не простил и, наверное, не простит. Сегодня речь не о твоем Авторитете или — черт знает чем… Сегодня — речь о жизни той самой девочки, кою я однажды спас из французского плена… И все мы в ответе за тех, кому когда-нибудь Спасли Жизнь…

Дни мои сочтены… Ежели ты сегодня не согласишься, ты убьешь и себя, и свою милую матушку. Ибо спасти ее сможет лишь человек с огромным влиянием в русской армии.

Да, это — Венгрия. Это случится через год, или два после Смерти моей. Тебе понадобится время сие, чтоб "влюбить в себя" кирасир с егерями. Но ты можешь отказываться…

Принц осел в мое кресло и долго сидел спиною к окну, а я стоял рядом с ним. Юноша сидел, зажмурив глаза и закусив губы до крови… Затем он поднес мою руку к лицу, долго смотрел на нее, а потом с чувством поцеловал ее и сказал:

— Спасибо, отец. Ты Прав — мы Обязаны Спасать Честь наших Женщин. Я сделаю все для моей милой матушки!

Но вернусь к Великой Войне. Возможно, вы помните фразу моего сына: "Я сделал так же, как ты — в твоей молодости!" — о кастрации Пушкина точным выстрелом. Что ж, — о сих выстрелах по сей день ходит столько легенд, что лучше уж я расскажу о них сам.

Пока я занимался в Пруссии с пополнением, да муштровал новобранцев, выглянуло солнышко и наступила весна. Весна 1813 года… Все вокруг зацвело и я… чуть не умер. Сильные средства и препараты, которыми Боткины лечили меня, а также последствия гангрены и сепсиса привели к тому, что от цветения трав меня раздуло, как ребенка при свинке.

Все тело у меня покраснело, вздулось и чесалось так нестерпимо, что мне хотелось содрать с себя кожу и почесать сами кости, кои прямо так и зудели. Единственное, что спасало меня: Саша Боткин пропитал мой мундир экстрактами череды и сшил для меня маску, полностью закрывавшую мне лицо, кроме глаз. Веки мои, имевшие вид "пельменей", Боткин намазывал цинковой мазью, чтобы хоть как-то бороться с отеками и это тоже меня не красило.

Сегодня, в Галерее Отечественной войны и музее Боевой Славы в Пруссии лежат мои полотняные маски. Есть люди уверяющие, что "Тотенкопф" получил свое прозвище не от мрачного Патолса, но — сей маски, в коей я щеголял аж до лета. Есть легенда, что в реальности я погиб при Бородине, но "жиды оживили его колдовством и пока было холодно, "рижский упырь" выглядел, как живой". Но чуть пригрело, и Бенкендорф… якобы стал… разлагаться.

Сей миф настолько поразил воображение обывателей, что вскоре некая Мэри Гастингс — наложница моего кузена Шелли (так стала звучать переиначенная на французский манер наша фамилия) написала целую книжку насчет того, как некий Франкенштейн создал живое существо из покойничков. Вдохновлялась же она созерцанием одной из сих масок (Боткни сшил их четыре штуки). После частых обработок темною чередою полотно потемнело, местами истлело и как будто покрылось гнилью и разложением. (Шелли — как кузен выпросил у меня сию маску при встрече.)

Как бы там ни было, — в сем состоянии я и разбирал дело "маменькиных сынков.

Здесь надобно расставить точки над "i". В русской истории вообще не объясняется то, что происходило в начале 1813 года. А дела наши были безрадостны, — противник создал в Польше чудовищную "полосу обеспечения", использовав для того отдельные элементы нашей же "полосы" бабушкиных времен.

Повсеместно были "засеки" — лесные массивы, где деревья были надрублены на высоте двух саженей, а после — завалены крест-накрест. В бабушкины времена "засеки" сии создавались против "возможной угрозы с запада", теперь же выяснилось, что и с востока они — практически непреодолимы.

Вообразите себе бурелом. Природные буреломы возможны на глубину пять-десять метров и при том считаются — совершенно непроходимыми для регулярного войска, а особенно — конницы. Бабушкины же "засеки" были исполинских размеров — ее рукотворные "буреломы" простирались в глубину на полсотни верст! Вот она — реальная преграда любому врагу на пороге России. Вот она — ужаснейшая стена, кою предстояло "прорвать", чтоб "вырваться на просторы Европы"!

Единственные войска, кои с легкостью "шли по засекам" были мои егерские части, да (как ни странно!) — башкирская конница. Магометанцы привычны к бою в зимних условиях и для прохода они используют лед "вставших" рек. (Лошади их не кованы и в движеньи по льду сие не минус, но — огромнейший плюс!)

Но в Польше реки текут с юга на север, а мои егеря "врывались" сюда чрез низинную Померанию. А уж от наших плацдармов на юг шли башкиры с калмыками, кои и "крошили" все польские крепости по берегам больших рек. В итоге же получилось, что Польша как бы нарезалась на длинные лоскуты — с юга на север, где оборону держала башкирская конница (с егерской поддержкой из Пруссии), а русская армия, как доисторический мамонт, медленно "тащилась в Европу", сметая и "подъедая" все на своем кровавом пути.

Поляки никуда не могли деться, — башкиры полностью разрушали любой их "маневр". Но и русская армия "наползала" на них, мягко говоря, — не спеша. Вот и вышло, что вместо "военного подвига" юным дворянам чаще приходилось держать в руках топор, да пилу и — прогрызаться через сии "рукотворные буреломы.

А когда на место "подвигу" приходит "рутина", мораль армии падает чудовищным образом.

Я уже говорил, что зимой 1812 года в армию шли просто все — от двенадцатилетних "романтических" мальчиков до — шестидесятилетних ветеранов "освобождения Крыма"! Теперь…

Отголоски того, что вышло выявились через много лет — в дни Восстания в Польше. Не секрет, что Польша "поднялась" в 1830 году не "вся", но "частями". Наиболее сильно Восстание разгорелось в южных и восточных областях Царства Польского, на севере же и западе — население "бунтовало", но — не оказывало серьезного противленья Империи. Причины этого лежат в событиях Великой Войны.

Как я уже доложил, в феврале 1813 года "отдельные части Северной армии" (в том числе и мой "Тотенкопф", куда вошло и "московское ополчение") "помогли пруссакам спасти их Берлин". Помощь сия выглядит — специфически.

Во всех прежних войнах Пруссия потеряла свое офицерство и теперь некому было возглавить "фольксштурм" — народное ополчение. В сих условиях прусская королева просила нашего Государя: "уступить часть дворян на офицерские должности в прусскую армию.

Пруссия стала важным союзником — прежде всего с точки зрения провианта и фуража и Государь дал согласие. Огромную роль сыграло и то, что тысячи "мемельских добровольцев" из Пруссии летом 1812 года дрались в наших рядах. А долг — платежом красен!

В первые дни в прусские офицеры принимали лишь немцев, но дальнейшие сражения и потери весны (Главная армия застряла в Польше и "северянам" пришлось воевать со всей якобинскою армией!) привели нас к тому, что прусскими офицерами стали и — русские.

Мало того, — большие потери приводили к стремительному служебному росту вчерашних мальчишек и всем известен тот факт, что к лету 1813 года сразу три юноши семнадцати лет стали полковниками! Другой, — менее известный всем факт — любой из офицеров нашей Северной армии был в 1813 году хотя бы раз ранен… При сием, — пулевые ранения для нас уже не считались — нашивку давали именно за штыковое, иль сабельное ранение!