Элеонора. Кровные узы - Злата Линник

— Надо было ее звереныша выловить! Точно, говорю, он и поджег!

— Опомнись, он же совсем дитя, почти младенец!

— Это ей наказание свыше: такая с виду благочестивая, набожная, а сколько слез из-за нее пролилось! И... не слез тоже. Так ей, мерзавке, и надо!

— Тихо ты! Думаешь, это была единственная доносчица?

Опять настоящее время

Следующая квартира, которую облюбовала призрачная собака, была отдельная, одна из немногих на этой лестнице, а точнее, половина квартиры. Когда-то ее не стали превращать в коммуналку, а разделили надвое. Вторая половина, в которой оказалось четыре комнаты, выходила на лестницу, раньше называвшуюся «черной». В оставшейся части комнат было всего три, зато сюда отошла кухня и бывшая комната прислуги, переделанная в ванную. Еще до войны в эту квартиру въехало семейство профессора Еланина, теперь же хозяином там был его сын, доцент Еланин. Несмотря на свой более чем почтенный возраст, он оставался настоящим домашним тираном. Во всяком случае, именно это утверждали старушки, сидящие на скамеечке в солнечном углу двора. Нового слушателя они с великой охотой посвящали во все подробности истории семейства Еланиных, перебивая друг друга и уточняя детали.

Когда-то, еще при старом профессоре, домработница привезла из деревни дочь, чтобы пристроить ее к делу. Девушка приглянулась профессорскому сыну Николеньке... После всего, что произошло, — тут рассказчица неизменно поджимала губы, многозначительно глядя на собеседника, — он был просто обязан на ней жениться. Для полуграмотной Степаниды муж стал настоящим божеством, служению которому она и посвятила свою жизнь. Когда родилась дочка, от нее потребовали того же преклонения перед папиным авторитетом, но она постоянно проявляла непослушание, а на последнем курсе института устроила форменный бунт. Она, — тут старушки возводили глаза к небу, а голос понижали до трагического шепота, — родила ребенка без мужа, и вообще непонятно от кого. В описании дальнейших событий рассказчицы никак не могли прийти к единому мнению. То ли отец девочки, которую назвали Женей (разве это имя для ребенка из приличной семьи!), так и не появился, то ли пришел делать предложение, по всем правилам, и был с позором изгнан.

Так или иначе, доцент Еланин с возмущением обнаружил, что больше не является центром мира, существующего в пределах этой квартиры. Став постарше, девочка упорно не желала соответствовать идеалу, твердо усвоенному старшим поколением. Вместо подаренных бабушкой платьев с оборками и рюшечками она не вылезала из джинсов и кроссовок, а вместо традиционных девчачьих игр предпочитала гонять с мальчишками в футбол. Даже после того как пошла в первый класс, девочка не изменилась и продолжала доставлять массу проблем бабушке с дедушкой, к которым теперь присоединилась и мама. За последнее время молодая женщина растеряла боевой пыл и стала вполне соответствовать требованиям своих родителей.

Но от этого мало что изменилось, разве что «центр сопротивления» звали теперь не Мария, а Евгения. Холодная война в бывшей профессорской квартире продолжалась. Именно этот накал страстей и привлек существо, которое те, кто привел ее в наш мир, назвали собакой Баскервилей, или просто Собакой.

Недалекое прошлое

Особняк на окраине города

— Тетя Элеонора, у нас в школе дискотека, можно я возьму твою тушь и тени? А еще духи, они у тебя такие классные!

— А твои родители не будут против?

— Если честно, мама считает, что в четырнадцать лет пользоваться косметикой еще рано, но у нас все девчонки в классе давно уже красятся, одна я как самая отсталая! А можно я возьму что-нибудь из одежды? Мама будет опять навязывать эту отстойную блузку с кружевами. Ну и подумаешь, что ее купили во французском бутике, никто из девчонок такого не носит! Я попросила у Аньки ее футболку с монстрами, а она, вредина такая, не дала. Ну хоть совсем не ходи, уж лучше, чем так позориться.

— Хитрюшка ты. Ладно, пошли уж, в шкафу тети Элеоноры найдется что-нибудь подходящее.

— Ой, вот это кайф! Можно, я примерю это... и это. А где у вас зеркало?

— Зеркало?.. Разбилось случайно, а новое вставить все не соберусь... Посмотри, а это платье тебе не нравится?

— Платье? Что я, маленькая, на дискотеку в платье? Вот это — суперкласс, крутая готика, все будут в полном отпаде! А косметика?

— Давай я сама тебя подкрашу. Сначала тени, вот эти, багровые, подойдут, и стразы на виске самое то, теперь тушь. В завершение немного румян и блеск для губ; нет, этот для тебя слишком яркий, лучше бесцветный, тоже с блестками. Вот и готово, повеселись как следует.

...Девушка-подросток в черном платье из искусственной кожи и со старательно сделанным макияжем в стиле «вамп» выбегает из дома к ждущей у ворот машине. Стройная рыжеволосая женщина, которая кажется не на много старше ее, смотрит ей вслед, грустно улыбаясь. В ее возрасте она так мечтала о чем-то похожем...

* * *

Собака неторопливо обследовала комнату за комнатой. Здесь ей нравилось даже больше, чем в других квартирах: таких сильных чувств и накала страстей она не находила еще нигде. Казалось, ими пропитаны сами стены.

Комната, предназначенная для одного-единственного человека. Собака уже знала, что она называется кабинетом. Большая часть ее была занята письменным столом, на котором были расставлены разные предметы; им явно придавалось особое значение. Старинный прибор с чернильницами и другими приспособлениями, назначение которых уже неизвестно современным людям, несколько стопок пожелтевшей бумаги, исписанной перьевой ручкой, пишущая машинка, к которой много лет никто не притрагивался. У стола старинное кожаное кресло; сидя в нем, хозяин кабинета упивается мыслями о былом величии. Точно так же, как его предшественник... В этом кресле Собака провела несколько часов, с удовольствием поглощая оставленные ими эмоции.

А вот и сам этот человек, смотрит множеством пар глаз с каждой стены. Здесь нет свободного места, повсюду его фотографии, заботливо вставленные в рамочки. Молодой мужчина в костюме повернул голову, гордо демонстрируя профиль. Тот же человек среди сотрудников, на прогулке, в лыжном походе. Хозяин кабинета в Детстве, везет за веревочку игрушечную лошадку, он же вместе с родителями... Остальное пространство на стенах занимают красивые бумаги, имеющие отношение к тому же человеку; люди называют их «грамотами» и «поздравительными адресами». Еще в сознании потустороннего существа неожиданно возникают слова «алтарь» и «иконостас», произнесенные когда-то здесь женским, звенящим от возмущения голосом. Сколько пищи... По телу Собаки, которое в этот момент стало почти материальным, прошла дрожь от предвкушения удовольствия. Но надо посмотреть, что там еще; сюда всегда можно вернуться.