Фрагменты (сборник) - Александр Варго

– На выход, – произнес конвоир.

Мужчина встал, задвинул стул и развернулся. Охранник стоял с опущенной головой. Узник кивнул и, заложив руки за спину, вышел из камеры.

– Лицом к стене.

Мог бы и не говорить. За два года следствия он выучил это наизусть. Мужчина уткнулся лбом в шершавую холодную стену и немного вывернул голову, чтобы видеть профиль охранника. В последнее время он часто думал, что ему не хватает здесь его игрушек. Шахматной доски и молотка. Не хватало возможности сыграть. На выбывание.

Сегодняшняя визитерша была постарше и представилась писательницей. Его усадили за стол с приваренной скобой к ножке. Наручники щелкнули на запястье и на скобе. Охранник, не глядя на узника, отошел к двери и кивнул писательнице. Она мило улыбнулась и присела напротив, предварительно достав диктофон. Он за два года навидался разных, но у этой был какой-то дешевенький. Сразу видно – куплен за свои, кровные, выкроенные из писательского гонорара. Ему вдруг расхотелось с ней разговаривать – это все равно что на диктофон мобильника записывать. Он даже хотел позвать конвоира. Но передумал. В конце концов, она же их диалог не в блокнот записывает. Вот неуважение было бы так неуважение. Да и в лице ее что-то было особенное, настоящее. На вид лет пятьдесят, может, чуть больше – умело наложенная косметика скрывала лет пять от ее возраста. Да, точно, ей лет пятьдесят – пятьдесят пять. Ровесница его мамы.

– Меня зовут Людмила Тимофеевна, – начала она.

Людмила Тимофеевна, – «пережевал» мысленно имя новой знакомой мужчина. Еще одно имя в череде сотни имен. Жертвы, свидетели, журналисты, понятые, родственники, снова жертвы… Нет, в такой круговерти он, даже если бы захотел, не запомнил бы его. А вот лицо женщины показалось ему знакомым. Возможно, он видел ее на одном из постеров книжного магазина, который проходил каждое утро по пути на работу.

– Людмила Тимофеевна, а что вы написали? – Мужчина нахмурился – лучики-морщины разрезали кожу чуть выше переносицы. – Какие книги Вы написали? – увидев недоумение в глазах собеседницы, уточнил он.

Женщина откашлялась (он видел – она нервничала) и произнесла:

– Эта будет первой.

– Это хорошо.

Она нервничала. В его присутствии все нервничали. Поэтому он скорее одобрял ее такое привычное поведение, а не решение написать очередную графомань. Книги он терпеть не мог с детства, хотя на его полках стояли Пушкин и Есенин, но это так, для сбора пыли.

– Ну и как вы собираетесь ее назвать?

Ему это было совершенно неинтересно. Он спросил, чтобы поддержать беседу. Он хотел, чтобы она расслабилась и перестала его бояться. Сейчас не страшно, совсем не страшно. Страшно будет потом.

– Я еще не решила. Возможно, после нашего разговора я уже буду знать название.

– Я в этом не сомневаюсь. – Он улыбнулся. Женщина на секундочку взглянула на него и снова отвела взгляд. – О чем бы вы хотели узнать? Спрашивайте.

Она хотела узнать все, но понимала, что это невозможно. Временные рамки и нежелание собеседника открываться этому мешали. Откровенность подсудимого кажущаяся. Ни один человек не открывается до конца. У кого-то мысли и действия сами теряются в лабиринтах памяти, кто-то намеренно уводит их туда. А кто-то хранит «шкатулку с секретиками» у себя под боком, но достает оттуда только то, что считает нужным. И никогда не опустошает ее до конца. С чего же начать? Людмила Тимофеевна взяла в руку карандаш, который выложила скорее для солидности. Карандаш в руке, по крайней мере, успокаивал тряску. Она сильнее сжала его и спросила:

– Зачем вы убивали?

– Вы спрашиваете, зачем я убивал? Ну, как вам объяснить… – Он задумался. Вот это она и называла «шкатулкой с секретиком». Он явно перебирает, отделяет то, что можно сказать, от того, что нужно спрятать глубже. – Поймите, для меня жизнь без убийств – как для вас жизнь без еды. Потребность, понимаете? – Он улыбнулся так, будто пытался завоевать ее доверие. Доверие маленькой девочки. – Я чувствовал себя отцом этих людей. Богом, если хотите. – Снова эта дурацкая улыбка всезнайки. – Я открывал им дверь в другой мир. Я отпускал их в новую жизнь.

– Канализационный коллектор – это новый мир?

Наручник лязгнул о скобу на ножке. Людмила глянула на дверь – охранник уже вышел и закрыл дверь – и сильнее сжала карандаш, до конца не осознавая, что это она задала этот провокационный вопрос. Она медленно подняла глаза на собеседника. Он улыбался.

– Книжка будет интересной, я уверен. Обещайте, что подарите мне один экземплярчик с автографом.

Людмила кивнула. Во рту пересохло, поэтому она ограничилась коротким «хорошо».

– Вот и чудно. О чем мы? О причинах…

Он говорил, наслаждаясь каждым своим словом. Людмила Тимофеевна встречала таких людей и раньше, но ни один из них не убил и мошки. По крайней мере, ни один из них не хвастался убийствами и не приписывал вседозволенность своей божественной натуре.

– Все-таки причина была. Я убивал, чтобы жить самому. Стоит убить – как сразу хочется жить. Проснуться и жить, понимаете? Убийство придает вдохновение… Так что, как понимаете, убивать мне было необходимо. Бывали дни, когда мне не хотелось подниматься с дивана и выходить на улицу. Но я знал, что надо, и заставлял себя.

Людмила, перед тем как прийти сюда, заготовила список с вопросами, но забыла его дома. Думала, разберется на месте. Не очень-то выходило разобраться. Она боялась его, словно маленькая девчонка, она готова была вжаться в стену, чтобы цепной пес не достал ее. Только в ее случае на цепь посадили волка. Голодного злого волка. Она надавила большим пальцем на карандаш, и он хрустнул, но остался цел. Людмила выждала еще несколько секунд и задала новый вопрос, который, как ей казалось, был в том списке. А если даже и нет, сейчас она очень хотела получить на него ответ.

– Вам давали разные клички. Какая из них, на ваш взгляд, характеризует вас в полной мере?

– Э-э, нет! – Узник поднял левую руку с выставленным указательным пальцем. На правой лязгнул наручник. – Клички дают псам. Прозвище, понимаете?

Людмила кивнула. Карандаш в руке хрустнул в ответ.

– Да, прозвище.

– Менты и журналюги, давая прозвище серийнику, определяли участь следующих жертв.

– Поясните?

– С удовольствием. – Снова улыбка, требующая расположения к себе. – Серийник начинает вести себя, как они ему прописали. «Битцевский маньяк», «Ростовский Потрошитель», «Гражданин X»… Понимаете?

Впервые за беседу этот вопрос был обращен конкретно к ней, не был для связки слов. Она понимала, что прозвища по местности предполагали убийства там же, но как быть с Гражданином X? Но переспрашивать она не стала. Она просто кивнула.

– Почти все ведут себя, как им прописали. Почти все…

Пауза подразумевала, что он-то не такой. И он тут же подтвердил это.

– Когда меня назвали Хранителем коллекторов и на каждое дерево повесили по какому-то странному фотороботу… А знаете, что они еще сделали?

Людмила неуверенно мотнула головой.

– Они заварили все люки в парке. Идиоты. Так вот, когда я стал Хранителем коллекторов, хм, с заваренными крышками, мне не понравилось, что они меня ограничили местом и способом. И знаете, что я сделал? Я сбросил бомжа с девятиэтажки. И что? – Он поднял брови в недоумении. – А ничего! Думаете, они меня назвали Карлсоном, который живет на крыше? Черта с два! Они вообще только на следствии узнали от меня об этом убийстве. Они «кололи» меня насчет двенадцати жмуров, а потом все удивились, что у меня их шестьдесят…

– А одного я застрелил из самодельной стреляющей ручки, – после недолгой паузы произнес убийца. – Потом я снова вернулся в парк. Они назвали меня Лешим. И прозвище мне понравилось. Что-то сказочное в этом было, не находите? Проводник заблудших душ.

– А что вы скажете о кли… о прозвище Гроссмейстер?

– Гроссмейстер, или Убийца с шахматной доской? Да это и было мое последнее прозвище. Оно мне нравится до сих пор.

– Вы позволите? – спросила Людмила Тимофеевна. Впервые она увидела на лице убийцы искреннее недоумение. Он не чувствовал себя больше хозяином положения. Он не знал, что она ему заготовила. Людмиле понравилось это. Она намеренно тянула время. Медленно достала из-за стула сумку для ноутбука, открыла ее и не спеша вынула прямоугольный предмет в черном целлофане, напоминающий пенал в увеличенном размере.

– Что это? – спросил он.

– Это ваше? – вопросом на вопрос ответила Людмила и вытащила из пакета шахматную доску.

Он просиял.

– Они дали ее вам?

– На время нашего разговора. Слушайте, а давайте сыграем?

От собственной уверенности в голосе Людмиле стало страшно.

– В шахматы.

– Я не играю в шахматы…