В стране моего детства - Нина Нефедова

– Да, куда я, Кланя, от своих-то пойду?

– А-а-а, вечно ты так! Вдругорядь и заходить не буду! – Клавдия ушла, а мы, поговорив еще немного, легли спать.

Утром я проснулась от голосов за дверью, от лязга разбираемых рабочими лопат. Но скоро все стихло, рабочие ушли, и тогда в наступившей тишине отчетливо прозвучал низкий мужской голос:

– Ну, так как, Лена, порешим?

– А чего решать-то? Я давно тебе сказала, что не будет этого.

– Лена!

– Чего, Лена? Уйди, не вяжись!

Слышно было, как за дверью упало, звякнуло ведро. Похоже было, что за дверью шла борьба.

– Не хочу я! Слышь, отпусти!

В комнату Лена вошла красная. Лицо ее было сердито, платок съехал с головы. Она сняла его и, взяв шпильки в рот, стала туго скручивать на затылке косу.

Прошло много лет с этого утра, а передо мною так и стояло это сердитое лицо Лены, туго скручивавшей косу. Из редких писем ее я знала, что перебралась она жить в Магнитогорск и работает комендантом рабочего общежития. После окончания университета я решила навестить ее, тем более что работать мне предстояло в Троицке, рядом.

– Вот когда снова довелось повидаться-то, Нина! – встретила меня Лена, вытирая увлажнившиеся глаза. – Сколько лет мы не виделись? Пять!? Ой-ей-ей! Как время-то бежит! А я еще утром вспоминала про тебя. И что-то так на сердце вскипело. Думаю, надо съездить повидать Нину, ты ведь в Троицке жить будешь, это от нас совсем близко. Ой, да что это мы в коридоре стоим! Пойдем ко мне. Я ведь тут в общежитии-то сама себе хозяйка. У меня и комната есть…

Мы пошли по длинному коридору, где все еще было свежо от недавней покраски. Лена придирчиво глядела по сторонам. Вот легко нагнувшись, она подняла с полу бумажку, поправила коврик, лежавший перед дверью, отодвинула ногой плевательницу, стоявшую не на месте. Двигалась она легко, плавно, несмотря на полноту. Да и была эта полнота ее полнотой здоровой женщины, привыкшей к физическому труду.

За одной из дверей слышался топот ног, отбивающих чечетку. Лена постучала в дверь, крикнула:

– Потише, ребята! – и точно извиняясь за того, кто отплясывал за дверью, добавила:

– Молодые, силы-то девать некуда. Да и получка сегодня…

Мы, было, пошли дальше, но дверь, в которую постучала Лена, открылась, и Лену окликнули:

– Елена Митрофановна! – Лена остановилась. Парень в голубой, вылинявшей майке, со спутанными волосами подошел к нам. Похоже было на то, что он пьян.

– Елена Митрофановна! Я извиняюсь… – качнулся он в мою сторону, – там ребята пришли. Ну, и все такое прочее… Может быть, не побрезгуете? Одну рюмочку. За компанию… – рот парня растянулся в блаженной улыбке.

– Вот я тебе покажу «за компанию!». А кто слово давал?

– Елена Митрофановна-а, – умоляюще тянул парень.

– А матери деньги, небось, не отправил?

– Отправил! – обрадовавшись, сказал парень. – Вот и квитанция… – Он пошарил в карманах брюк и вытащил смятую квитанцию: – Вот! – хлопнул по ней рукой.

– А остальные где?!

– В кармане!

– Гони их сюда!

Парень послушно принялся выворачивать карманы, извлекая деньги. Лена деловито пересчитала их, отделила две бумажки:

– Вот это тебе на еду, остальные на книжку положишь. В тот выходной костюм пойдем покупать. Понятно?

– Понятно.

– Ну, а теперь иди. Деньги возьмешь завтра у меня, как протрезвишься…

– Ловко, Лена, ты ими командуешь, – заметила я, когда парень, оторопело поморгав глазами, пошел к себе.

– А иначе нельзя. Парни молодые, за ними глаз да глаз нужен. Иной спустит получку за два дня, а на самом рубаха истлела. За отцом, за матерью жили, деньгам счета не знали…

Придя к себе в комнату, Лена пересчитала деньги и, сделав какую-то отметку в тетрадке, положила их под гипсовую кошку на комоде. Кроме комода в комнате Лены стояла деревянная кровать, под пикейным одеялом, с горой неизменных подушек под легкой тюлевой накидкой, полированный гардероб, с зеркальной изнутри дверкой, несколько «венских» стульев с гнутыми спинками и даже мягкое кресло. Да, комната Лены совсем не походила на ту каморку в землянке, в которой она жила пять лет тому назад.

– Лена! А где же твои ребята? – спросила я. – Лине-то, наверное, лет шесть теперь? А Лене двенадцать?

– А я их всех на лето раскидала! – смеясь, ответила Лена. – Лину с садиком вывезли на дачу, а Леонид аж в Артеке. Учится он у меня хорошо, «отличник», вот и отправили по путевке…

В дверь раздался дробный нетерпеливый стук, и в комнату ворвалась девушка. Худенькие ключицы ее так ходуном и ходили в вырезе платья.

– Елена Митрофановна! – еле переводя дух, выпалила она, – Какое одеяло покупать? Сатиновое или атласное?

– Да ну тебя! – рассердилась Лена. – Вечно ты так… Я думала, стряслось что…

– Так ведь магазины же вот-вот закроются…

– Ладно. Сколько денег собрали?

– Много. Хватит и на атласное.

– Так атласное и купите. Не на один год берете!

– Спасибо, Елена Митрофановна! – девушка так же стремительно, как и ворвалась, выбежала из комнаты.

– Понежнее цветом берите! – крикнула ей вдогонку Лена.

– Ладно-о-о! – донеслось из коридора.

– Девчонку завтра из роддома выписывают. А парню трын-трава. Нашкодил и – в сторону. Да, ладно, девчонки сложились, на приданое собрали, а то и завернуть не во что было бы ребенка… Беда мне с этими девчонками, чуть что – ко мне: «Помоги, Елена Митрофановна!» А я что? Я, может, и в своих-то делах запуталась.

В словах Лена был какой-то намек, и она, точно испугавшись этого, поспешно проговорила:

– Ты, Нина, посиди маленько одна… Я в гастроном сбегаю…

Я запротестовала, но Лена и слышать ничего не хотела:

– Чай, угостить мне тебя охота. Столько лет не виделись…

Вернулась она очень скоро, очевидно, гастроном был где-то рядом, да и шла она быстро: лицо ее разгорелось, темные глаза оживленно блестели.

– Ну, вот, – выложила она на стол покупки, – теперь можно и чайку попить!

– А это еще зачем? Лена! – укоризненно заметила я, увидев на столе среди покупок и бутылку портвейна.

– А-а! Побалуемся маленько, – махнув рукой и озорно блеснув глазами, ответила она. – Что нам? Ответ держать перед кем-то, что ли? А вот и самовар готов! – Лена поставила на стол электрический самовар.

– Оно, конечно, из настоящего самовара чай все же повкуснее будет, да где там с ним возиться! То ли дело, воткнул в стену вилку и никакой тебе мороки! Что ни говори Нина, а женщине теперь легче. Возьми тот же хлеб. Нынче и деревня забыла, как печь его. Пошел в магазин, да и купи, какой хочешь. Помню, еще девчонкой была, мама, бывало, скажет: «Ребята! Да вы поменьше ешьте хлебушка-то. Сил моих нет! Третью квашню на неделе ставлю!».

Лена засмеялась и живо напомнила нашу прежнюю Лену. Вообще, она на редкость хорошо сохранилась. Так же нежна кожа на лице, по-прежнему легкие веснушки проступали на ней. Рыжеватая коса, казалось, стала еще толще. Пожалуй, только излишняя полнота делала ее старше, да во всем облике появилась спокойная уверенность в себе.

– Ой, да что это я тебя баснями-то кормлю! – спохватилась Лена. – Давай, Нина, выпьем за встречу нашу!

Она пододвинула мне рюмку, выпила и сама, но тут же помотала головой от отвращения:

– И до чего же я не люблю это вино… По мне лучше стопочку, да белой, – Лена легко поднялась из-за стола, достала из шкафчика графинчик, на дне которого было немного водки, и налила себе.

– Небось, глядишь на меня, Нина, и думаешь: испортилась ты, Ленка, вконец!.. И верно, испортилась… Водку пить научилась. Только ты не суди меня строго. Думаешь, легко вот так одной-то жить? в кино и то сходить не с кем. Да что там кино! Разве в нем дело? Ну, а все ж таки иной раз обидно. Сидишь в кино, комедию веселую смотришь, а душа-то плачет… Все сидят парочками, он ей и мороженое принесет, и руку нежненько за спину положит… А ты сидишь одна, и никому-то на белом свете нет до тебя дела… Эх, жизнь! – Лена точно от боли замотала головой, и в углах губ ее явственнее обозначились горькие складки.

– Вот ты спросила меня о Глебе, где он? Здесь он, инженером работает. Пока учился в Свердловске, женился. Приехал: «Прости, Лена!» А я что? Конечно, простила. Если бы не любила, не простила бы. Многие ко мне руки-то тянули, думали, авось, приголублю. Только никто мне не нужен был. Никто! А вот Глеба, как тогда приласкала, так и забыть не могу, люблю я его… Глебушку. Знаю, что ни к чему все это. Жена его из рук не выпустит, не то, что я. Властная, тоже инженером работает. А вот придет он ко мне, большего праздника для меня нет… Знаю, грех это, мой грех, мой и ответ. Да, признаться, Нина, и греха в этой радости своей последней и не вижу… А там нас пусть рассудят люди…

Лена закрыла глаза ладонями, но тут же отняла руки от лица и, вытерев глаза, низким, глухим от слез голосом произнесла:

– Не знаю, что это сегодня на меня нашло? Или тебя повидала, вспомнила многое? А так ведь я себе воли не даю. Иной раз и закипит на сердце, я скорее на люди. На людях-то легче… Ой, что это я сижу, ведь лекция сегодня будет. Надо пойти поглядеть, на видном ли месте объявление повесили…