Призрак колобка - Владимир Шибаев

– Хочу, – мгновенно среагировал я.

– Ну иди покамест, дырки в кошельке штопай, а через двух суток коси сюда в форме, как если пожарный или лесовик-поджигатель. Шланг какой куда вставь или с трафленным огнетушителем в обнимку.

И я, чуть окрыленный, слабым кукушачьим птенцом вылетел из Музея вон. Некоторое время я шарил по столице края в поисках следов господина Пращурова. Сам не знаю, отчего это мне приспичило предстать перед этим несомненно крупным организатором выборочности края. Ведь такое лицо с неясным выраженьем, имеющее в виде рентной доли, прав суверена и права первой после выборов ночи единственный голосовательный голос, лицо такое точно знает всякие мелочи, и среди прочих: ходит ли дрезина в давно затопленном, заброшенном метро до 37-го кордона, когда какой-нибудь взбеленившийся серый стрелок наконец проткнет меня штыком, и планируют ли добрые соседи с севера и юга наконец доставлять нам гуманитарку: капканы на неполноценных писцов и кандалы для сексуальных игрищ.

Сегодня очередной ежедневный праздник был отменен, кажется «День любви людей и пернатых», и некоторые нацепили на рукав черную повязку. Человек, это такой пернатый, который стремится слиться, если уже попрыгал и получил по крыльям. Я тоже обмазал по кругу черной грязью с жирным битумом свою светлу рубаху, а потом сообразил, что вечером буду стирать. Умственно неполноценный тем и хорош, до всего вовремя додумается.

Весь город готовился к скорой «Олимпиаде инвалидов», многих, которых большинство, отпустили на спортивные тренировки с ненужной работы, и я бродил среди занятых людей, пытаясь прибиться хоть к какой команде, где могли бы знать Пращурова.

В одном месте, возле шлагбаума посреди ровно выбитой колеи слепые играли в пинг-понг, в другом дауны стояли в кружок и метали на меткость друг в друга копья и гранаты без запалов. Кое-где бегали в мешках, на ногах и голове, а некоторые свистели в три пальца, кто громче, изображая тренеров по разным видам. Один с юга, похожий на члена из дипломатической делегации, попавшегося мне вчера после конки, давал борцовский мастер-класс. Он хватал первого из очереди дебилов, выстроившихся в затылок, и с размаху шмякал его о батут, стараясь иногда и промахнуться. Ушибленный отползал и, если поднимался, спешил ползком в хвост очереди. Многие из этих шептали: «скоро устанет».

Возле бывшего колхозного рынка, на площадке, где обычно по весне сеют подсолнечную шелуху, сливки, сбитые из общества, олигафренды и олухи царя небесного, репетировали соревнования по техническим видам спорта. Двое на кобылах, связанных вервием по шеям конин, перетягивали друг друга, другие науськивали бодающихся боевых козлов, заменивших некоторым по отсутствию морей яхты. Я, было, справился у одного, совсем юного олигафрендика в форменной клубной фуфайке и с сонным, деревянным лицом – Господин, не видели ли моего сподвижника, господина сенатора Пращурова, – за что получил не по заслугам. Малец спустил на меня, похоже чисто инстинктивно, своего боевого козла, чудовище в гневе жуткое, и пришлось улепетывать тройным прыжком.

После бесплодных блужданий ноги сами понесли меня к Училищу при Общине. Здесь язык сам довел до старинных полатей Учебно-общежительного корпуса, выстроченного по фасаду в камне стрельчатыми узкими окнами-бойницами, а внутри поделенного арками на ряд сообщающихся сосудов-спален.

Нашел я и залу, где ранее могла почивать моя маленькая глупышка. Именно здесь мне не ответили «не знаем», а две или три товарки «Антониды», тучные, кривые или с пегим лицом девицы глянули римским волчицами, которые лучше останутся за красными флажками, чем отдадут свои сосцы такому, как я.

Лишь одна в глухом ханжеском прикиде выдавила сквозь рыхлый строй стремящихся один от другого зубов: «на выезде», и мотнула головой в сторону узкой коечки, возможно предлагая прилечь. В зале на таких же ложах общежития вповалку лежали жертвы провала, охали и стонали, что-то бессвязно выкрикивали, вроде здравиц НАШЛИДу и похожее. На стерильно вымытых карболкой кафельных полах груды неистребимо веселой малышни тискали друг друга, изображая международные отношения, или играли в уколы, таблетки и припадки.

Я побрел на зады Училища, мечтая встретиться с садовником. На грязной, замусоренной тертыми бинтами полусвалке, на желтой, отравленной стероидами траве в тени единственной дикой сухой груши лежал в зипунке поганый мужичок и жевал таблетки.

– Ты кто? – спросил он у своего зипунка, углядев меня.

– Пришел тебе рыло чистить, если ты садовник.

– Надоелось, – отмахнулся он и помотал небритыми щеками. – Все бьются по мордасям, а кто б спасибочки сказал. Чо я им? Я уж садовник когда это было, при царе Володьке третьем, ещесь опосля 33 году. А час мы кто, каке-такие… шадовники. Мы таперя без зубьев, яблошки грызть. Ухи врозь, ноги сместе…

– А ты не балуй, девок не порть, козел, – возмутился я, впрочем, сам себя несколько стыдясь.

– Это что, кто… кабы ето я козел бывал, тое не упомню. У меня таперя все лишнее через одну щчель идеть – через пот. А может ты за барышню желаете – это мы засегда пожалте. Скромно обеспечим вам, больной гражданин, сладкую барышню с ученицев, али приподов. Приподу бери, они у меня тута так страстью нагуливают, что боись – разорвут мошну в клочьи. Пух-перо, а не девки. Ежли заказыть будешь – я тебя в журнал помечу. Ко мне чай и ширше тебя акул ходить, с Сенату были намедни… Таким вроде ты, ежли чуть хроменькую, али зуб не в порядке завсегда скидка, – и старый стал мусолить древний чернильный карандаш.

Я смачно плюнул старому хрычу на зипун, лишь бы расплеваться и согнать досаду, и пошел прочь.

На кривой город уже надвигался вечер, а Пращурова все не было. Стоило бы потихоньку двигаться к назначенной дамами встрече, чтобы найти их обиталище и осмотреться. ПУК быстро отреагировал на названный мне и мной адрес и повлек меня на конку редкого маршрута.

К концу поездки я был единственный пассажир, выбравшийся где-то на западе мегаполиса на совершенно безлюдный пятак, где в километре виднелась уже освещенная насыпь под огромной инвестиционной трубой, мегалит и пирамида нашей эпохи. Там же вдали рядом вилась и всегда пустая и молчаливая железнодорожная магистраль.

«Иди прямо», – сообщил мне мой маленький ПУК.

– Куда это прямо? – и я обозвал своего помощника некоторыми антикварными обозначениями.

Впрочем, от пятачка к замусоренному крапивой подлеску вела неожиданно плотная магистраль. Недоумевая, я двинулся по ней. Удивительно, но по этой боковой сторонней дороге активно шастал транспорт, и не какие-нибудь телеги или шарабаны, а самые что ни на есть редкие легковушки «Ёбили», некоторые с открытым верхом и визжащим молодняком внутри. Из одной тачки по ветру выкинули пустой пакет, который, налепившись, обдал мне щеки и обоняние нестерпимым деликатесным духом. «Омаровые палочки в трюфельном соусе. Не кантовать» – прочитал я на незнакомом языке название экспортного товара, отрывая пакет от лица.