Инсургент - Вероника Рот

Мгновение мы все молчим. Я не знаю, кто сказал это первым, шепот возникает словно из ничего. — Спасибо за вашу честность, — шепчут они.

Я не повторяю за ними.

Я — единственное, что его держало во фракции, которую он хотел покинуть. Я того не стою.

Возможно, он имеет право знать.

Найлс стоит в центре комнаты с иглой в руке, свет заставляет ее сиять. Бесстрашные и Искренние ждут, что я сделаю шаг вперед и раскроюсь перед ними.

Меня не покидает мысль, что, возможно, я смогу бороться с сывороткой. Но мне до сих пор не ясно, стоит ли пытаться. Для людей, которых я люблю, было бы лучше, если бы я была честна.

Неуверенно иду к центру комнаты, пока Тобиас покидает его. Когда мы проходим мимо друг друга, он берет меня за руку и сжимает мои пальцы. После чего продолжает идти, и остаемся только я, Найлс и игла. Обрабатываю шею антисептиком, но, когда он поднимает руку со шприцом, я отступаю.

— Я предпочла бы сделать это сама, — говорю я, протягивая руку. Никогда не позволю кому-либо что-либо мне вкалывать, не после того, как Эрик ввел мне сыворотку моделирования сразу после финального теста. Конечно, мне не изменить содержимое шприца одним лишь собственноручно сделанным уколом, но так, по крайней мере, мое уничтожение в моих руках.

— Ты знаешь, как? — говорит он, вскидывая густые брови.

— Да.

Найлс отдает мне шприц. Я нахожу вену на шее, вставляю иглу и нажимаю на поршень. Укол едва ощутим, в моей крови слишком много адреналина.

Кто-то выходит вперед с мусорным ведром, и я выбрасываю в него шприц. Эффект от сыворотки чувствуется почти сразу, мою кровь заполняет свинцовая тяжесть. Я чуть не падаю на пути к стулу — Найлсу приходится взять меня за руку и подвести к нему.

Спустя несколько секунд, мой мозг продолжает молчать. О чем я думаю? Это не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме стула подо мной и человека напротив.

— Как тебя зовут? — спрашивает он.

Когда он задает вопрос, ответ сам слетает с моих губ.

— Беатрис Приор.

— Но ты откликаешься на Трис?

— Да.

— Как зовут твоих родителей, Трис?

— Эндрю и Натали Приор.

— Ты тоже перешла в другую фракцию?

— Да, — говорю я, и новая мысль шепотом отзывается в глубине моего сознания. Тоже? «Тоже» относится к другому, в данном случае, этот другой — Тобиас. Я хмурюсь, пытаясь представить Тобиаса, но мне трудно сформировать в своем сознании его образ. Не настолько трудно, чтобы я не смогла этого сделать, но все же. Я представляю его, а затем вижу в дюйме от себя, сидящим на точно таком же стуле, что и я.

— Ты покинула Отречение и выбрала Бесстрашие?

— Да, — отвечаю я, но на этот раз «да» получается более лаконичным. Причина этого мне не ясна.

— Почему ты перешла?

Вопрос сложнее, но я, тем не менее, знаю ответ. «Я была недостаточно хороша для Отречения» — вертится на кончике языка, но на смену этому приходит другое признание: «Я хотела быть свободной». И тот, и другой вариант правдив. Я хочу назвать оба. Сжимаю подлокотники, пытаясь вспомнить, где я и что делаю. Меня окружают люди, но я не знаю, зачем они здесь.

Напрягаюсь так, словно вот-вот вспомню ответ на вопрос теста, но он ускользает от меня. Тогда я закрываю глаза и пытаюсь представить страницу учебника с правильным ответом. Попытка длится несколько секунд, но ничего не выходит; не получается вспомнить.

— Я была недостаточно хороша для Отречения, — признаюсь я. — И хотела быть свободной. Поэтому выбрала Бесстрашие.

— Почему ты была недостаточно хороша?

— Потому что я была эгоисткой, — отвечаю я.

— Ты была эгоисткой? Не продолжаешь быть ею?

— Конечно, продолжаю. Моя мать говорила, что все эгоистичны, — говорю я. — Но я стала менее эгоистичной в Бесстрашии. Я нашла там людей, ради которых готова сражаться. Даже умереть.

Собственный ответ меня удивляет, но почему? Я поджимаю губы. Потому что это правда. Если я говорю об этом здесь, то сказанное должно быть правдой.

Эта мысль — недостающее звено в логической цепочке. Я здесь для проверки на детекторе лжи. Все, что я говорю, правда. Я чувствую, как по шее скатываются капельки пота.

Проверка на детекторе лжи. Сыворотка правды. Я должна помнить об этом. Будучи честной, слишком легко заблудиться.

— Трис, ты не могла бы рассказать о том, что произошло в день нападения?

— Я проснулась, — говорю я. — Все оказались в моделировании. Я подыгрывала до тех пор, пока не отыскала Тобиаса.

— Что произошло после того, как вас с Тобиасом разделили?

— Джанин пыталась убить меня, но моя мать меня спасла, раньше она была Бесстрашной, поэтому знала, как пользоваться оружием, — мое тело стало еще тяжелее, но холод ушел. Я чувствую, как что-то буквально застряло у меня в груди, что-то похуже, чем печаль, хуже, чем сожаление.

Я знаю, что будет дальше. Моя мать умерла, и я убила Уилла, я застрелила его, прикончила.

— Она погибла, отвлекая Бесстрашных солдат, чтобы я смогла спастись, — продолжаю я.

Некоторые из них преследовали меня и были убиты. Но в этом зале есть Бесстрашные, Бесстрашные вокруг меня, я убила некоторых из Бесстрашных и не должна говорить об этом.

— Я продолжала бежать, — говорю я. — И…— Уилл побежал следом за мной. И я убила его. Нет, нет. Я чувствую пот под волосами.

— …я нашла брата и отца, — мой голос напряжен. — Мы разработали план, как уничтожить моделирование.

Край подлокотника врезается мне в ладонь. Я недоговариваю. Это, несомненно, можно считать обманом.

Я воевала с сывороткой правды, и на краткий миг мне удалось победить.

Я должна чувствовать себя победителем, но вместо этого ощущаю тяжесть от того, что снова вынуждена бороться с собой.

— Проникнув в Бесстрашие, мы с отцом направились в комнату управления. Он отбивался от Бесстрашных солдат и пожертвовал своей жизнью, — говорю я. — Я добралась до комнаты управления, там был Тобиас.

— Тобиас сказал, что ты сражалась с ним, но внезапно перестала. Зачем ты это сделала?

— Я поняла, что одному из нас придется убить другого, — говорю я. — И не хотела его убивать.

— Ты сдалась?

— Нет! — я сжимаю руки и качаю головой. — Нет, не совсем. Я вспомнила, как поступила в пейзаже страха в Бесстрашии… в моделировании женщина потребовала, чтобы я убила свою семью, и я дала ей выстрелить в меня. Тогда это сработало. Я думала… — я ущипнула себя за переносицу. У меня разболелась голова, я теряю контроль, мысли становятся словами. — Я была взбешена, но все, о чем я могла думать — это то, что я что-то чувствую к нему, а у него больше нет сил. Я не могла убить его и решила рискнуть.

Я смаргиваю слезы.

— Так ты никогда не была под действием моделирования?

— Нет.

Я прижимаю руки к глазам, смахивая слезы, чтобы те не скатились на щеки, где каждый сможет их увидеть.

— Нет, — говорю я еще раз. — Нет, я Дивергент.

— Хотелось бы уточнить, — продолжает Найлс. — Ты говоришь, что чуть не погибла от рук Эрудитов… отправилась в Бесстрашие… и уничтожила моделирование?

— Да, — отвечаю я.

— Полагаю, я выражу общее мнение, — говорит он. — Когда скажу, что ты заслуживаешь называться Бесстрашной.

Откуда-то слева раздаются крики, и я вижу пятна кулаков в темном пространстве зала. Моя фракция приветствует меня.

Но они ошибаются, я не храбрая, не храбрая, я застрелила Уилла и не могу признаться в этом, я даже не способна этого признать.

— Беатрис Приор, — говорит Найлс. — Каковы твои глубочайшие сожаления?

О чем я жалею? Я не жалею о том, что выбрала Бесстрашие, или о том, что оставила Отречение. Я даже не жалею о том, что застрелила охранников на пути к комнате управления, потому что пройти через них было жизненно важно.

— Я жалею…

Мои глаза оставляют лицо Найлса, скользят по комнате и останавливаются на Тобиасе. Он не выражает никаких эмоций, губы сжаты в одну линию, взгляд пустой. Его руки, скрещенные на груди, так сильно напряжены, что костяшки пальцев побелели. Рядом с ним стоит Кристина. Грудь сдавливает, я не могу дышать.

Я должна им сказать. Должна сказать.

— Уилл, — говорю я. Звук получается таким, будто у меня перехватило дыхание, будто его имя вырвалось прямо из моего сердца. Назад пути нет.

— Я застрелила Уилла, — признаюсь я. — Когда он находился в моделировании. Я убила его. Он собирался убить меня, но я убила его первой. Своего друга.

Уилл — со складкой между бровями, с зелеными глазами, как сельдерей, и способностью проговорить манифест Бесстрашия по памяти. Я чувствую боль в животе, она настолько сильна, что вызывает стон. Мне больно помнить его. Больно каждой частичкой собственного существа.

И есть что-то еще, что-то хуже, чего я раньше не понимала. Я была готова скорее умереть, чем убить Тобиаса, но, стреляя в Уилла, я не о чем таком не думала. Решение убить Уилла пришло ко мне в доли секунды.