Абсолютно неожиданные истории - Роалд Даль

— И я буду похож на ту русскую собаку.

— Не совсем. Во-первых, ты наверняка потеряешь сознание, когда умрешь, и я очень сомневаюсь, что скоро придешь в себя, — если это вообще произойдет. Но вернется к тебе сознание или нет, ты окажешься в довольно любопытном состоянии, не правда ли? У тебя будет холодное мертвое тело и живой мозг.

Лэнди умолк, смакуя эту радостную перспективу. Он был так увлечен и захвачен своим замыслом, что ни за что бы не поверил в то, что я не разделяю его чувств.

— Пока мы можем позволить себе не торопиться, — продолжал он. — И поверь мне, потом у нас будет времени в обрез. Первое, что мы сделаем, отвезем тебя в операционную, разумеется, вместе с аппаратом искусственного кровообращения, который будет беспрерывно поддерживать кровоток. Следующей проблемой…

— Хорошо, — перебил я его. — Достаточно. Подробности мне неинтересны.

— Нет, ты должен меня выслушать, — возразил Лэнди. — Важно, чтобы ты хорошо знал, что с тобой будет происходить все это время. Понимаешь, когда к тебе вернется сознание, тебе же будет лучше, если ты сможешь уверенно вспомнить, где находишься и как там оказался. Тебе следует это знать хотя бы ради собственного спокойствия. Согласен?

Не двигаясь, я лежал на кровати и смотрел на него.

— Итак, следующей проблемой будет удаление мозга, целого и невредимого, из твоего мертвого тела. Тело не понадобится. По сути, оно уже начало разлагаться. Покровы головного мозга мне также не понадобятся. Я не хочу, чтобы они мне мешали. Мне нужен лишь мозг, чистый прекрасный мозг, живой и цельный. Поэтому, когда ты будешь лежать у меня на столе, я возьму пилу, маленькую вибропилку, и вскрою кости черепа. В это время ты еще будешь без сознания, поэтому я не буду возиться с анестезией.

— Черта с два не будешь, — сказал я.

— К тому времени ты уже будешь холодный, это я тебе обещаю, Уильям. Не забывай, ты умер за несколько минут до этого.

— Никому не позволю отпиливать верхнюю часть моего черепа без обезболивания, — сказал я.

Лэнди пожал плечами.

— Мне все равно, — проговорил он. — С радостью дам тебе небольшую дозу какого-нибудь анестезирующего средства, если хочешь. Если тебе это доставит хоть какое-то удовольствие, я весь твой скальп пропитаю анестетиком, всю голову — от шеи и выше.

— Большое тебе спасибо, — сказал я.

— Знаешь, — продолжал он, — удивительные вещи иногда происходят. Буквально на прошлой неделе доставили человека без сознания, я вскрыл ему череп вообще без всякого обезболивания и удалил тромб. Я продолжал работать внутри черепа, когда он очнулся и заговорил… „Где я?“ — спросил он. „В больнице“. — „Хм, — произнес он. — Надо же“. — „Скажите, — спросил я у него, — вам неприятно то, что я делаю?“ — „Нет, — ответил он. — Совсем нет. А что вы делаете?“ — „Удаляю тромб из вашей головы“. — „Неужели?“ — „Лежите спокойно. Не двигайтесь. Я почти закончил“. — „Так вот, значит, отчего у меня все время болела голова“, — сказал он.

Лэнди умолк и улыбнулся, вспоминая тот случай.

— Так он и сказал, — продолжал Лэнди, — хотя на следующий день даже не вспомнил об этом. Смешная вещь — мозг.

— А мне нужен анестетик, — сказал я.

— Как хочешь, Уильям. А потом, как я уже говорил, я возьму маленькую вибропилу и осторожно удалю твой свод черепа — весь, целиком. В результате обнажится верхняя часть твоего мозга, или, лучше сказать, верхняя оболочка, которой он окутан. Возможно, ты знаешь, а может, и нет, что вокруг самого мозга имеются три отдельные оболочки — внешняя, называемая dura mater, или просто Лига, средняя, называемая „паутинной“, и внутренняя, мягкая мозговая, или просто „мягкая“. Большинство людей полагает, будто мозг — незащищенное вещество, которое плавает в голове в какой-то жидкости. Но это не так. Он защищен оболочками и омывается спинномозговой жидкостью, циркулирующей в зазоре между ними, известном как субарахноидальное пространство, и стекающей, как я уже говорил тебе, в венозную систему… Лично я оставил бы нетронутыми все три оболочки — разве не красивые у них названия — внешняя, „паутинная“ и „мягкая“? Тому много причин, и не последняя среди них та, что по внешней оболочке проходят венозные каналы, которые отводят кровь из мозга в яремные вены… Итак, — продолжал он, — мы сняли верхнюю часть твоего черепа, так что обнажилась верхняя часть мозга, окутанного внешней оболочкой. Следующий шаг довольно сложный: нужно высвободить весь мозг таким образом, чтобы его можно было легко извлечь, оставив при этом культи четырех питающих артерий и двух вен и подготовив их к подсоединению к аппарату. Препарирование головного мозга — чрезвычайно длительная и сложная процедура, связанная с отламыванием кости и выделением многочисленных нервов и сосудов. Единственный способ, чтобы иметь хоть какую-то надежду на успех, это взять щипцы и медленно откусывать остатки твоего черепа, очищая его сверху вниз, как апельсин, пока мозг полностью не обнажится с боков и в основании. Возникающие тут проблемы чисто технического порядка, и я не буду на них останавливаться. Это исключительно вопрос хирургической техники и терпения. И не забывай, у меня будет много времени — столько, сколько я захочу, потому что искусственное сердце будет беспрерывно качать кровь, поддерживая мозг живым. Теперь допустим, что мне удалось очистить твой череп и удалить все, что окружает мозг. В этом случае он останется соединенным с телом только в основании, главным образом посредством спинномозгового ствола, двух крупных вен и четырех артерий, которые снабжают его кровью. Что же дальше?… Я отделю спинномозговой ствол чуть выше первого шейного позвонка. Но ты должен помнить, что в результате отделения спинномозгового ствола образовалось отверстие во внешней мозговой оболочке, поэтому мне придется его зашить. Тут проблем нет… К этому моменту я буду готов к заключительному шагу. На столе у меня будет стоять сосуд особой формы, наполненный раствором Рингера.[9] Это особая жидкость, которую используют в нейрохирургии для промывания. Теперь я совсем освобожу мозг, отделив кровеносные сосуды и вены. Потом я возьму его в руки и перенесу в сосуд. В последний раз приток крови будет прерван; но как только мозг окажется в сосуде, и мгновения не уйдет на то, чтобы подсоединить культи артерий и вен к искусственному сердцу… И вот, — продолжал Лэнди, — твой мозг находится в сосуде, еще живой, и что мешает ему оставаться живым очень долгое время, быть может, долгие годы, при условии, что мы будем следить за снабжением крови и работой аппарата?

— Но он будет функционировать?

— Мой дорогой Уильям, откуда мне знать? Я даже не могу тебе сказать, восстановится ли у него когда-нибудь сознание.

— А если восстановится?

— О! Это было бы замечательно!

— Ты так думаешь? — спросил я, и, должен признаться, у меня на то были сомнения.

— Конечно, восстановится! Он будет лежать в сосуде, и все мыслительные процессы будут протекать, как и прежде, а память…

— И я не буду иметь возможности видеть, чувствовать, ощущать запахи, слышать или говорить? — спросил я.

— Ага! — воскликнул он. — Я знал, что что-то забуду тебе сказать! Я не сказал тебе о глазе. Слушай. Я хочу попробовать оставить один из твоих зрительных нервов нетронутым, как и сам глаз. Зрительный нерв — маленькая штука толщиной примерно с клинический термометр, он имеет дюйма два в длину и тянется от мозга к глазу. Вся прелесть его в том, что он и не нерв вовсе. Это отросток самого мозга, а внешняя мозговая оболочка тянется вдоль него и соединяется с глазным яблоком. Поэтому задняя часть глаза находится в очень тесном контакте с мозгом, и спинномозговая жидкость подходит прямо к нему… Все это вполне отвечает моим целям, и разумно предположить, что я смогу добиться того, чтобы сохранить один из твоих глаз. Я уже сконструировал небольшой пластиковый футляр для глазного яблока вместо глазной впадины, и, когда мозг окажется в сосуде, погруженном в раствор Рингера, глазное яблоко будет плавать на поверхности жидкости.

— Глядя в потолок, — сказал я.

— Думаю, что да. Боюсь, что мышцы, которые бы двигали им, не сохранятся. Но это, должно быть, так забавно — лежать тихо и спокойно и поглядывать на мир из сосуда.

— Безумно забавно, — сказал я. — А как насчет того, чтобы оставить мне еще и ухо?

— С ухом я не хотел бы экспериментировать.

— Я хочу ухо, — сказал я. — Я настаиваю на том, чтобы слышать.

— Нет.

— Я хочу слушать Баха.

— Ты не понимаешь, как это трудно, — мягко возразил Лэнди. — Аппарат слуха — он называется улитка — гораздо более тонкое устройство, чем глаз, и он заключен в кость. Как и часть слухового нерва, которая соединяет его с мозгом. Мне никак не удастся извлечь его целиком.

— А ты не можешь оставить его заключенным в кости и поместить в таком виде в чашу?