Диалоги - Диас Назихович Валеев

С. (после паузы). Удастся… Еще три человека. Присмотрись. Хелле, Райнер Ольцша. Из имперского управления безопасности. А тот, что в центре…

Р о з е н б е р г. Это немаловажный политический эксперимент, Райнер. Помимо чисто военного характера…

С. Один из лидеров нацизма, рейхсминистр восточных оккупированных территорий Розенберг… Теперь ты знаешь почти все, что тебе предстоит. Иди. А я пойду по твоему следу.

Д и л ь б а р. Я не успела сшить тебе рубашку! Ты не вернешься! Не вернешься!

О н (еще раз оборачиваясь). Прощай! Я вернусь! Все равно вернусь!

Идет на Палача, на врагов. Проходит сквозь них к товарищам. Объятья друзей.

Еще миг, и только С. с ребенком бредут по бесконечным дорогам земли.

С. Ну вот, иди теперь и ты. Не бойся. Ты вырастешь, станешь мной.

Р е б е н о к. Я стану большой? Меня не убьют?

С. Человек, который ушел сейчас на войну, защитит тебя. Тебя не убьют.

Р е б е н о к. А тебя?

С. Что?

Р е б е н о к. Тебя? Тебя тоже не убьют? Потом?

С. Не знаю… Если бы дороги настоящего так не напоминали дорог прошлого. Я не знаю, убьют меня или не убьют. Я хочу знать, мне нужно знать другое! Уничтожаем человек или неуничтожаем?! Уничтожим он вообще или неуничтожим?!

Р е б е н о к. Я не хочу, чтобы тебя убили! Я хочу, чтобы никого не убивали!

Р у н г е  и  Х е л л е.

Р у н г е. Вот его персональ-карта. Бежал из Туркестанского легиона, пойман. В лагерях Тильзит и Демблин содержался вместе с Джалилем и Курмашом. Отмечается гибкость в приспособлении к обстановке, большая способность к выживанию.

Х е л л е. Надо посмотреть живьем. (Проглядев персональ-карту и подколотые к ней бумаги.) Обработайте, а потом я явлюсь в роли спасителя. (Уходит.)

Ф е л ь д ф е б е л ь (на пороге). Герр штурмфюрер?

Р у н г е. Здесь? Давай.

Вводят  Я м а л у т д и н о в а.

Я м а л у т д и н о в. Заключенный номер триста один по вашему приказанию прибыл!

Молчание.

Р у н г е (снова листая страницы персональ-карты). Так… Ну?! Что вы намерены сказать мне, Ямалутдинов?

Я м а л у т д и н о в (удивленно). Я? Не знаю. Ничего.

Р у н г е. Вот как? В этом кабинете такого не бывает. Здесь всегда что-нибудь говорят.

Я м а л у т д и н о в. Я не знаю, что вас интересует.

Р у н г е. Человек, если он хочет жить, должен проявлять догадливость.

Я м а л у т д и н о в (теряясь еще больше). Я… не понимаю?

Р у н г е. На первом допросе в абвере после взятия в плен вы предоставили неплохие разведывательные сведения. Почему умолчали, что были политруком?

Я м а л у т д и н о в. Я не был политруком.

Р у н г е (стукнув кулаком по столу). Врешь! Ты дезертир! Ты дезертировал из Туркестанского легиона! Сообщники?

Я м а л у т д и н о в. Я ни с кем… У меня нет никаких сообщников.

Р у н г е. Ты разоблачен! Ты лазутчик, засланный сюда фронтовым «Смершем» для подпольной работы!

Я м а л у т д и н о в. Нет-нет, я попал в плен под Киевом. Сначала в окружение, а потом в плен. И я никогда не был политруком! Я сапер. А из Туркестанского легиона я не дезертировал. Там был групповой побег. Я не мог не бежать. Меня бы убили. Этот факт можно проверить.

Р у н г е. Сесть! На корточки!

Вздрогнув, Ямалутдинов мгновенно садится на корточки.

Встать!.. Сесть! Встать! (После долгой паузы, изучающе глядя на Ямалутдинова.) Неплохая реакция. Почему же, так реагируя на окружающее, ты, Ямалутдинов, не чувствуешь, что смерть совсем рядом, а?

Я м а л у т д и н о в (обреченно). Воля ваша.

Р у н г е. Ах, тварь! Ганс! (Появившемуся фельдфебелю.) Завязать глаза! В угол! В последний раз спрашиваю, был ты политруком?

Я м а л у т д и н о в. Нет.

Звучит выстрел. Ямалутдинов вздрагивает, вжимается в стену, словно уменьшаясь в размерах.

Р у н г е. Это пристрелка. В обойме несколько пуль. И только последняя будет твоей. Весь вопрос, сколько пуль? И какая последняя?

Звучит второй выстрел. Вбегает  Х е л л е.

Х е л л е. Что за стрельба? Ты что, Макс?

Р у н г е. Ненавижу лжецов! Этот ублюдок отказывается от себя же самого, каким он был раньше. Он был политруком. (Фельдфебелю.) Лопату! Живо лопату!

Ф е л ь д ф е б е л ь. Лопату?

Р у н г е. Ну? Кому говорят!

Х е л л е. Зачем лопату?

На пороге — ф е л ь д ф е б е л ь  с лопатой.

Р у н г е. Не мог выбрать хуже, осел! Этой лопатой он будет копать себе могилу целую вечность! Выведи его! Пусть копает яму. В полный рост!

Ф е л ь д ф е б е л ь. Как обычно. Понял!

Р у н г е (Ямалутдинову). Я тебя там солдатиком поставлю! Там у меня взвод таких солдатиков в земле стоит!

Х е л л е. Ну, подожди, подожди, Макс. (Ямалутдинову.) Был ты политруком?

Я м а л у т д и н о в. Нет, не был.

Х е л л е. Нет. Я тебе верю. Ты еще очень молод и хотя бы поэтому политруком не был. Но раз у моего коллеги есть какие-то сведения, лучше сознаться.

Ямалутдинов молчит.

И все-таки, Макс, он мне симпатичен. Я по глазам его чувствую — подвижен, общителен. Вы общительны? Я не ошибся?

Я м а л у т д и н о в. Нет.

Х е л л е. Легко вступаете в контакт? Сравнительно быстро переживаете неудачи? Есть стремление к частой смене впечатлений, не так ли?

Я м а л у т д и н о в. Не знаю. (С надеждой.) Наверное.

Р у н г е. Он лжец от природы, а лжецов я расстреливаю.

Х е л л е. Я не думаю, Макс. Лгать такому человеку, как он, трудно. Нужно лавировать между правдой, которую нельзя говорить, правдой, которую можно