Во всем виновата книга. Рассказы о книжных тайнах и преступлениях, связанных с книгами (сборник) - Питер Блаунер

Бронка подняла отца на смех:

– Сила?! И на что ее хватает, этой силы? Растекаться по небу сизым дымом? И для чего они избраны, для скотской смерти на бойне?

Она получила такую затрещину, что следы толстых крестьянских пальцев не сходили несколько дней. Бронка злилась на себя за то, что память об отце лучше всего сохранила этот его удар. Сверток же, так много значивший для родителя, остался единственной ниточкой к нему. И поскольку Бронка Качмарек не имела охоты и времени размышлять о судьбах Вселенной, она просто зашила сверток в подкладку пальто и под покровом ночи в кузове грузовика с картошкой навсегда покинула Освенцим.

Склонностью к самоиронии она никогда не обладала, а потому не придала значения тому обстоятельству, что через два года после отъезда с фермы очутилась в Западном Берлине, замужем за англичанином по имени Дэниел Эпстайн. Симпатичный, поджарый Дэниел работал на Всемирную службу Би-би-си, и хоть был галахическим евреем, не упрашивал Бронку перейти в его веру. Если на то пошло, он вообще редко обращался к ней с просьбами. Для него она была больше домоправительницей, чем женой. Утром поцелуй при расставании, вечером поцелуй при встрече – ее это более чем устраивало. После тех приключений с русскими при мысли о близости с мужчиной, будь он хоть эталонный красавец с безупречными манерами, ее бросало в холодный пот.

Так продолжалось три года, пока однажды утром Бронка не попала под грузовик возле местного рынка. Куда бы ни отправилась в тот момент вечная душа, даже Бронка оценила бы иронию, заключавшуюся в расставании с нею.

Разбираясь с вещами покойной жены, Дэниел в глубине платяного шкафа нашел пальто, в котором Бронка уехала из Освенцима. И если бы он не обхлопал карманы в поисках чего-нибудь ценного, жизнь Якоба Вайсена и дальше текла бы в относительно мирном русле. Но Дэниел Эпстайн обхлопал – и обнаружил за подкладкой поношенного пальто завернутый в ветхую тряпицу блокнот. Какой прок можно извлечь из находки, он даже не догадывался, зато сразу понял, к кому следует обратиться. К человеку, с которым был знаком более чем близко.

Проведя семь лет в Штатах, Макс Баумгартен, бывший офицер армейской разведки, на войне занимавшийся в основном переводом документов, попал в Берлин в качестве корреспондента «Геральд трибьюн». Ему безумно нравилась эта работа, дававшая, помимо прочего, возможность утолять особого рода зуд подальше от любопытных глаз. Максу, в отличие от Дэниела, не требовалось женское прикрытие, но, будучи британцем, он должен был блюсти приличия. Черт возьми, Дэниел даже изображал скорбь после смерти Бронки, даже отказался «встречаться» с Максом, пока не закончится внушительный период «траура». Так что спустя неделю после похорон крестьянки для Макса стал неожиданностью – конечно же, приятной – звонок Дэниела.

Они договорились встретиться в съемной квартире, за которую раз в месяц платили наличными, не называя владельцу своих настоящих имен. Даже через семь лет после войны фунт и доллар пользовались в Европе уважением, и тому, кто ими расплачивался, лишних вопросов не задавали. Еще оставалось сколько-то дней до конца оплаченного месяца, но Макс полагал, что Дэниел, лишившийся своей польки, больше не захочет снимать это жилище.

Первым прибыл Макс. Он накрыл стол: горящие свечи, бутылка «Вдовы Клико» довоенного разлива в ведерке со льдом, банка охлажденной жемчужно-черной икры, сметана, поджаренные ломтики багета. Но когда явился Дэниел с бумагами, завернутыми в лохмотья пижамы, у его приятеля моментально пропала похоть. Макс пришел в сильнейшее возбуждение.

– Да будь я проклят! Это же «Книга призраков»!

У Дэниела голова свесилась набок, как у растерявшегося щенка.

– Чего?

– Разве Бронка тебе не говорила, что она родом из Польши? – ответил Макс вопросом на вопрос.

– Сказала, но не сразу. Должно быть, стеснялась. Но водка по вечерам развязывает язык, особенно когда ее вволю. Бронка мне призналась, что выросла на ферме…

– …Рядом с Освенцимом, – договорил за любовника Макс.

– Откуда ты знаешь?

– После войны я вернулся домой, и родители потащили меня в наш старый шул[27]. Там выступал с лекцией один менш[28], который выжил в Аушвице. Он рассказал жуткую легенду, как в Биркенау они с приятелем прикончили лейтенанта СС, похитили книгу и вывезли ее за пределы лагеря в телеге с пеплом, служившим удобрением для окрестных полей. История донельзя увлекательная, жаль только, что полная чепуха. Ты же знаешь, большинство выживших испытывают громадное чувство вины, им стыдно, когда их обвиняют, особенно другие евреи, в том, что они как бараны шли в гетто, а оттуда в душегубки. Вот я и решил: парень просто сочинил героическую сказку, чтобы как-то оправдаться самому и оправдать людей, которые на его глазах погибли от рук нацистов. Получается, я ошибся.

– Похоже, что так. Откроем?

Макс порывисто схватил Дэниела за руку.

– Нет! Дай мне сначала кое-что разузнать насчет ее потенциальной стоимости и исторического значения. С такой вещью обращаться нужно исключительно осторожно. Оставим ее пока здесь – это место надежное. – Макс взял сверток. – Дома поищи в бумагах Бронки сведения о ее семье и о той ферме. Очень важно выяснить источник происхождения…

Дэниела настолько взволновал шанс войти в историю, что он вмиг позабыл про траур и опустился на колени.

Нью-Йорк, Лонг-Айленд, Ванта, 1952

Ава повезла Дэвида к своим родителям в Скарсдейл. Когда вернувшийся из утренней поездки в Твин-Лейкс Якоб Вайсен усаживался читать газету, кто-то позвонил в дверь. В этом звуке не было ничего зловещего, дата и время суток тоже не сулили беды, а рыбалка всегда придавала Дэвиду жизненных сил. Так что в прихожую он шел едва ли не с радостью.

От хорошего настроения не осталось и следа, когда сквозь стекло входной двери он увидел полного мужчину в плохо сидящем костюме и мятой фетровой шляпе. Гость представился Карлом Ольсоном из «Геральд трибьюн».

– Чем я могу быть вам полезен, мистер Ольсон?

– Неправильный вопрос, мистер Вайсен. Или к вам следует обращаться «мистер Вайз»?

– Вайсен.

– Повторяю, вопрос стоит иначе: чем могу быть вам полезен я, вернее, моя газета?

– Извините, мистер Ольсон, но я вас не понял.

Гость слишком долго пробыл в репортерской шкуре, чтобы не заметить, как насторожился собеседник. Он совершенно не желал ссориться с Вайсеном, а потому перешел к плану «Б». В левой руке Ольсон держал тонкую папку; открыв ее, он достал фотографию восемь на двенадцать и показал через стекло.

– Мистер Вайсен, вы узнаете эту вещь?

Собеседник мог бы ничего не говорить, Ольсон понял ответ по мимике – зрачки расширились, на лице сполохом молнии отразился страх. Якоб Вайсен был близок к потере сознания – а ведь он не падал в обмороки уже со второго наряда на уборку трупов из газовой камеры.

Быстро взяв себя в руки, Якоб сказал:

– Простите. Это был просто шок.

– Так вы считаете…

– …что это блокнот Исаака, «Книга призраков»? Знаю, вы ждете именно такого ответа, но не могу сказать с уверенностью. – Якоб солгал. – Прошло восемь лет. Все эти годы я воевал сам с собой, хотел и забыть, и вспомнить. Да к тому же любой прохвост, слушавший мой рассказ о «Книге», может изготовить внешне похожую. Видите ли, Ольсон, этих страшных полосатых пижам тогда были миллионы, их и нынче в мире сотни, а то и тысячи. Я часто рассказывал, как купил у того охранника, мерзавца Хайльманна, кусок черной клеенки. А поверх клеенки обернул «Книгу» тряпьем. – Вайсен жестикулировал, будто аккуратно сворачивал невидимую ткань. – Это была пижама злосчастного товарища по бараку – в ту ночь он уснул и не проснулся. Длинной полосой, оторванной от рукава, я надежно обмотал сверток и затянул прочный узел. – Он показал, как тянет за концы невидимую полосу, и даже скривился при этом. Имитировать – дело нехитрое.

Приводя этот аргумент, Якоб не сомневался, что «Книга» настоящая. Ведь он упаковал ее именно так, как потом описывал. Упаковал и отдал Цыгану с поручением тайно вывезти из лагеря на золовозке. Но всякий раз Якоб опускал одну подробность – силуэт шестиконечной звезды, легко заметный на этой фотографии. Стоило его увидеть, и на Якоба накинулись все былые ужасы. Будто вонью печей повеяло с фотоснимка.

– Ольсон, вы уж меня извините, но нельзя же было не догадываться, как такая фотография может подействовать на такого, как я.

Слишком уж бурно протестует этот лагерник, подумал репортер – и счел за лучшее не перечить Вайсену, а спросить:

– Но кому и зачем это может понадобиться? Я про подделку.

Якоб пожал плечами:

– Ну, мало ли причин… Например, извращенное чувство юмора. Денежный интерес. Порча репутации. Все, что угодно. Кстати, где эта вещь?

– В Западном Берлине.

– Занятно. И как она там оказалась?