Во всем виновата книга. Рассказы о книжных тайнах и преступлениях, связанных с книгами (сборник) - Питер Блаунер

Будто это надолго.

Конечно ненадолго.

Ухмыльнулся мне:

– Скотти съехал.

И:

– Теперь ты босс.

Будто это награда.

Стал я тогда разнюхивать по поводу смерти Скотти?

Не стал, слишком занят был – денежки подгребал.

Шли месяцы, я читал папашину книгу, ел, спал (частенько с Сиси).

Парило меня, что она спит с Брейди?

А вы догадайтесь с трех раз.

Почти дочитал «Книгу добродетелей» и в конце нашел:

«Что за обитель ожидает теперь мою душу?»[16]

Я пробормотал:

– Главное, чтоб горячо было, как в аду.

И подумал:

«Скотти, где же ты, когда так мне нужен?»

Памятуя о том, что…

«Где же я сам был, когда он нырнул в Ист-Ривер?»

Так и шло, пока Брейди не решил со мной покончить. Для начала объявил о неоплаченных клубных счетах.

Буквально за руку меня схватил и прошипел:

– Со счетами разберись.

Я попытался отбиться, подбавил в голос холодцы, насколько духу хватило:

– Скотти бы был с этим поосторожнее.

Брейди ухмыльнулся, да злорадно так, и сказал:

– Жаль, Скотти так и не научился плавать.

И, приплясывая, отошел, бросив на ходу:

– Д’Агостино мне должен, вот об этом и подумай.

Д’Агостино был старым мафиози, задолжал кучу денег. Я спросил:

– Вы и правда рискнете с ним связаться?

Брейди улыбнулся кривой улыбочкой, злобной и злорадной, и ответил:

– Не рискну.

Помолчал немного.

– А вот ты рискнешь.

И добавил:

– Ко вторнику чтоб разобрался.

Дружки-копы были эдаким мерзким приложением к моему папаше. За исключением Кейси. Ну да, ирлашка и коп во втором поколении. Почти ходячий штамп.

Любитель выпивки.

Упертый.

Повернутый на всем ирландском.

Был бы Джин Хэкмен[17] ирландцем – получился бы Кейси. Но ко мне Кейси хорошо относился.

Очень.

После смерти отца сказал:

– Если когда-нибудь что-нибудь понадобится…

Ну и вот.

Мы с ним встретились в ирландском баре рядом с Мэдисон-сквер-гарден. На Кейси были толстый бежевый аранский свитер, тяжелый бушлат и твидовая кепка – будто на прослушивание собрался для фильма «Ирлашка в Нью-Йорке». Копна непослушных седых волос, лапищи с пол-Манхэттена – вот вам ирландцы из нью-йоркской полиции во всей красе. Эти парни не ждали милостей от жизни. Вот уж черта с два. Хватали эту самую жизнь за глотку, поддавали хорошенько, а если и это не помогало, дубасили ее от души.

Кейси устроился в отдельной кабинке – подальше от посторонних глаз (хотя у кого бы пороху хватило глазеть на Кейси). Сказал вместо приветствия:

– Парень, я тебе «Джеймисона» взял. Садись-ка.

Виски двойной, не меньше, и безо льда, боже упаси. Эти ирландские ребята святотатства не терпят. Кейси не взъерошил мне волосы, но было такое чувство, что ему очень хотелось. Даже в восемьдесят я для этих доисторических чудищ останусь «пацаном».

Порядок я знал: пропустим по стаканчику, а потом уж можно медленно обиняками заходить на разговор. Торопиться вздумал – забудь. Кейси заказал жареную картошку и маринованные яйца на закуску (заказывал так – по столу стукнул разок, ей-ей!) и предложил, вернее, скомандовал:

– Налетай.

У этих стариков девиз простой:

– Вяжи-ка их, Дэнно[18].

Когда мы расправились с положенной выпивкой и яйцами, Кейси откинулся на стуле.

– Как жизнь, пацан?

Я соврал, что все путем, и спросил:

– Ты что-нибудь знаешь про Брейди? Босса моего из «Кхесани»?

Кейси вздохнул (словно бы весь Нью-Йорк ветром продуло), покачал огромной головой и сказал:

– Дерьмец форменный, знается с русской мафией. Звери – не люди.

Помолчал немного.

Смерил меня долгим внимательным взглядом – натренировался за двадцать лет на негодяев смотреть (а негодяи – это все на свете, кроме копов и родни).

– Это как-то связано с тем козлиной, которого в Ист-Ривер выловили?

Можно смеяться над этими ископаемыми ревнителями правосудия, но, Господь Всемогущий, котелок у них варит что надо. Без мозгов шариться два десятка лет по Нью-Йорку не выйдет.

Я сказал, хоть и тихо:

– Он дружбан мой был.

Кейси фыркнул (попробуйте-ка фыркнуть, поднеся к губам порцию «Джеймисона» – эффект убойный, но старик не пролил ни капли), опрокинул стакан, хлопнул им по столу и сказал:

– Никогда тебя за засранца не держал, а уж за тупицу и подавно.

Мне хватило ума заткнуться. Повисла тишина… Мало что сравнится с мрачным молчаливым ирлашкой. Наконец Кейси сказал:

– Дай-ка, сынок, мне тебя просветить. Скотти хорошо знали в полиции Детройта, но он был скользкий хрен, так его и не смогли прижать. Отбыл на запад, спелся с Брейди – тоже дерьмец тот еще, имечко себе взял ирландское, чтобы с отморозками проще было дело иметь. Они вдвоем срубили бабла и вложили в клуб, чтобы все шито-крыто. А в прошлом году Скотти решил Брейди подсидеть.

Кейси помолчал.

– Усек, пацан?

Усек вполне.

Кейси добавил:

– Брейди даст тебе в клубе похозяйничать – год, не больше, а потом пристукнет и нового лопуха себе найдет.

Я извинился, вышел в туалет, по пути заказал еще «Джеймисона», а потом так по стенке вдарил, что руку отбил. Вернулся за столик и сменил тему:

– Ты когда-нибудь видел, чтоб мой старик книжками увлекался?

Мы чокнулись, выпили, и Кейси ответил:

– Ни в жизнь. Ты это серьезно?

Я ему рассказал про «Книгу добродетелей». Кейси присвистнул и сказал:

– Я-то в книжках никогда силен не был.

Будто герой второсортного вестерна.

Помолчали немного – подумали, а потом он добавил:

– Матушка моя, Господь упокой ее душу и души всех бедолаг Кейси, иногда пела стих один из Йейтса[19]. Да, именно пела. Помню только: «Ведь на свете столько горя, нам и не уразуметь».

Слава тебе господи, хоть петь не стал. Мало я «Джеймисона» выпил, чтоб такое терпеть. Потом Кейси наклонился, положил лапищу мне на плечо и сказал:

– Фрэнк был не святой, но глубоко внутри оставался хорошим человеком.

У меня желчь взыграла, и я огрызнулся:

– Это как – типа добра желал?

Столько злобы было в голосе, что Кейси отшатнулся.

– Томми, Господи Иисусе, да ладно тебе, он же тебя любил.

Я ответил:

– На свете столько горя… Фрэнк от себя щедро добавил.

На том разговор и закончился.

Кейси велел не подставляться и звонить, если что понадобится. Я вышел из бара и на мгновение пожалел, что огорчил его, а потом подумал: «Это же моего папаши дружок, ну и черт с ним».

В папашиной книжке

была такая заметка на переплете:

«Сшито вручную – самый надежный и самый дорогой вариант. Страницы вшиваются специальным приспособлением».

А потом приписка отцовской рукой:

«Проверить блокноты фирмы „Молескин“, в которых писали Хемингуэй и Чатвин»[20].

Вот уж я озадачился.

И что вовсе странно: когда я держал книжку в руках, мне становилось, черт возьми, хоть и не хочется признавать,

спокойно?

Какого хрена?

Я полез в Интернет, набрал

www.realbooks.com[21].

Копался на разных сайтах, пока не нашел один, где рассказывалось не о том, что в книгах, а о том, из чего они.

Продрался через бесконечный тоскливый текст: как книги печатают, переплетают. Пробормотал:

– Ох уж эти библиофилы.

Это была последняя среда эпопеи в эпопее с добродетелью.

На последней странице папашиной книги приводились цитаты из двух стихотворений – «Небесной гончей» Фрэнсиса Томпсона[22] и «Александрии» Кавафиса[23]. А суть такая: вечно его гнали, жил он в ужасе и, что бы ни делал, от жизни убежать не мог. Типа раз напортачил, так и дальше всегда будешь портачить.

Неудивительно, что копы стреляются, если такое почитывают тайком на досуге.

У Сиси был выходной, и она пришла ко мне – в квартиру на последнем этаже коричневого нью-йоркского особняка, на которую я спускал свои сбережения. Разговорчива была не в меру, ей-ей. Спросила:

– На сколько ты клуб нагреваешь?

На хорошую такую сумму.

Я ответил:

– Если бы.

Сиси не стала настаивать.

Так посмотрела.

Меня прямо обожгло.

А потом и вовсе полыхнуло.

После я выкурил сигарету (очень редко это делаю). Сиси, прости господи, дала.

«Вирджиния слимс».

Не очень-то по-мужски. Она натянула мою выцветшую джинсовую рубашку. Сто лет уже у меня эта рубашка. Смотрелась в ней Сиси что надо – горячая штучка. От нее прямо пар шел, когда она пошла смешать пару шпритцеров с водкой.

Когда мы почти наигрались, Сиси взяла папашину книжку и спросила:

– Читаешь?

Что?

Я ей болван какой-нибудь безмозглый, что ли?

Эгей!

Пролистала книжку.

– Вот это словечко!

Я зашел в большую комнату (на мне была футболка «Янкиз» самого большого размера) и спросил:

– Что там?

Сиси прочитала:

– Несострадный.

– Это что еще, нафиг, такое?