Во всем виновата книга. Рассказы о книжных тайнах и преступлениях, связанных с книгами (сборник) - Питер Блаунер

Потом он сообразил, что «Майн кампф» нужно предать сожжению в первую очередь. Он швырнул оба томика в огонь – и вдруг из одного вылетел квадратик бумаги и приземлился на пол перед камином.

Паркер нагнулся, чтобы поднять его и также отправить в огонь, но обнаружил, что держит в руках старинную фотографию. Увиденное заставило его разинуть рот от изумления.

В почти полной темноте Паркер слетел по лестнице в холл, подбежал к входной двери и отодвинул засов. От порыва ветра распахнулись обе двери, снег полетел в лицо. Паркер прищурился и стал отчаянно вглядываться в ночь сквозь бушующую снежную бурю.

– Лайл! – крикнул он что есть мочи. – Лайл!

Ответа не последовало.

Вся эта история – вымысел, но фотография является подлинной.

В истории американского Запада было немало любопытных эпизодов; один из них имел место в 1936 году. Фермер и известный фотограф из Вайоминга Чарльз Белден действительно отлавливал на своем ранчо молодых вилорогих антилоп и развозил их по всей стране на принадлежащем ему моноплане «Райан». Несколько экземпляров он доставил в Лейкхерст, штат Нью-Джерси, где их погрузили на борт немецкого пассажирского дирижабля LZ 129 «Гинденбург» для доставки в берлинский зоопарк.

Фотографию из собрания Чарльза Белдена любезно предоставил Центр по сохранению американской истории из Университета штата Вайоминг.

Мне не удалось ничего узнать о дальнейшей судьбе антилоп. Они должны были прибыть в Берлин вскоре после закрытия гитлеровской Олимпиады 36-го года.

Кен Брюен

Книга добродетелей

Мой старик:

упертый,

злобный,

беспощадный.

И это – на выходных, когда бывал доволен. Если психопаты вообще бывают довольны.

Его приятели-копы говорили:

– Фрэнк – да Фрэнк просто душу во все вкладывает.

Ну да.

Обычные детишки хвастают:

– Папочка меня сводил на «Янкиз»[4].

А мой зубы мне выбил.

С душой.

Ужасы мирной жизни. Когда он откинул копыта, мне было семнадцать. А мама – мама укатила в Бойсе, в Айдахо.

Тот еще тоже ад.

Хоронили старика с американским флагом. Он был патриот – кто ж спорит.

А я поставил:

«Another One Bites the Dust»[5].

Он бы взбесился, что на похоронах играют «Куин».

Что в наследство?

Книжка.

Зашибись, да?

Умирал отец жутко. Рак медленно пожирал его потроха. Папашины приятели восхищались, что я не отхожу от больного ни на шаг.

Ага.

Хотел удостовериться, что он вдруг не излечится каким-нибудь чудом. Перед самым концом пришел ирландский священник его соборовать и говорит:

– Скоро он отправится к Господу.

Скорее уж к дьяволу. Если повезет.

В свои последние минуты папаша был в полном сознании. Смотрел на меня в ужасе.

Я спросил:

– Страшно тебе?

Он кивнул, едва не плача. Тогда я наклонился поближе и прошептал:

– Вот и славно. И знаешь, будет-то еще хуже.

В мертвых карих глазах вспыхнул гнев, а я сказал:

– Ну и что ты сделаешь? Кого звать будешь, громила проклятый?

Перед смертью папаша хрипел – громко и страшно. В палату вбежал доктор, пощупал ему пульс:

– Примите мои соболезнования.

Я исхитрился не ухмыльнуться. Хоронили старика в дешевом гробу – дешевой душонке под стать. А через неделю мне вручили наследство.

Одна-единственная книжонка.

Красивая, кто спорит, в мягком кожаном переплете, с золотым обрезом. Тяжелая такая.

И вся зачитана до дыр.

Чуднó. Старик ничего, кроме спортивного раздела в «Дейли ньюз», не читал отродясь.

И чтоб книжку?

Что за?..

На обложке потускневшими золотыми буквами значилось:

«Добродетели».

Будто он знал, что это вообще такое.

Пролистал я ее.

???

Повсюду заметки тонким корявым папашиным почерком. На первой странице:

«Когда открываешь книгу, всегда что-нибудь узнаешь».

Конфуций.

Я отложил книжку.

– Самообразованием, что ли, вздумал заняться?

Козел.

Запиликал мобильник.

Звонил Брейди, мой босс. Забубнил:

– Соболезную насчет твоего старика.

Ну да. И прочее в том же духе.

Две минуты языком трепал. А потом:

– Прошлым вечером в клубе беда стряслась.

То есть:

– Где тебя черти носят?

И не вслух:

– Ну, откинул твой старик копыта, но ты-то должен следить, чтобы в клубе дела шли гладко.

Клуб «Кхесань» рядом с центром.

Излюбленное место

мафиози,

копов,

стриптизерш,

всякой мрази,

мелких сошек,

громил,

политиканов.

Место, где все оттягиваются, худо-бедно заключив перемирие.

Моя работа – чтобы все шло гладко. Оружие при входе я никого не просил оставлять, но типов с гонором старался сдерживать. И помощник у меня имелся. Мак-5 подошел бы лучше, но за неимением оного у меня была…

Сиси.

Смертельное оружие.

Брейди помешался на Вьетнаме, как Брюс[6] в свою золотую пору. Сомнительную эту традицию начал еще Джон Уэйн мерзкими «Зелеными беретами»[7]. Стоит поразглагольствовать о проигранной войне – и вот уже кажется, будто ты на ней воевал. И конечно же, Брейди постоянно крутил «Born in the USA»[8], будто это его личный гимн. И без разницы, что сам он с Украины.

Я заправлял клубом, и делал это хорошо.

Учил меня лучший из лучших – самый близкий дружок мой Скотти, но об этом потом.

Я умел ходить по ниточке, балансируя между бардаком и порядком. Когда растешь с папашей, любящим распускать руки, выучиваешься таким вот вещам. А когда мамаша тебя бросает, так уж и вовсе доверия ни к кому. Старик мой, ирлашка во втором поколении, был чувствителен, как всякий законченный психопат. Девиз у него был простой:

колоти ребенка до посинения да крути слезливые песенки –

«Danny Boy»,

«Galway Bay»,

«Molly Malone»[9].

Вылакай бутылку «Джеймисона».

Поплачься о себе несчастном.

Термин такой есть – «неблагополучная среда».

Выпивка, мозги набекрень, буйство.

Но книжки?

Да ни в жизнь.

Так на кой хрен ему этот красивый том в коже? Я открыл еще одну страницу наугад.

И прочел:

«Книга должна быть топором,

способным разрубить

замерзшее море

внутри нас»[10].

Фига себе.

Да если папаша способен был такое цитировать, да еще, господи упаси, в отношении себя, то какого хрена мне тогда делать с тем, что я про него уже знаю и понимаю?

Решил обговорить это с Сиси.

Сиси была малышкой Брейди. Во всех смыслах.

От роду двадцать пять, а опыта на все пятьдесят наберется, гнусного такого опыта.

И жестокого.

Личико потрясающее, глаза редкостного зеленого цвета, ротик, будто бы гением «Плейбоя» сотворенный.

В душе-то Сиси была девушка простая.

И хотела всего-навсего хренову тучу денег.

Желательно к весне.

Красотка редкая: увидишь – обомлеешь.

И что еще хуже, Сиси об этом знала.

И пользовалась вовсю.

И конечно, я ей вставлял. Если уж жизнь твоя – сплошное клише, то уж это самое общее место. Но вот в чем штука, мне с ней вроде как было о чем поговорить. А еще…

Как вам это?

Она читала.

В нашем клубе толклись молодые панки, выращенные на киношках вроде «Казино» и «Толковых ребят».

Разговаривали, как недоделанный Джо Пеши[11], со вставками из Трэвиса Бикла[12].

Книжки? Вот уж нет.

В книжках они не смыслили ни черта – что электронные читалки возьми, что «Нейшнл инквайер»[13]. А вот у Сиси – у той частенько рядом с вегетарианским коктейлем лежала книжка. Последняя, например, называлась «Этика городской девчонки».

Ей-ей.

Так что соображала она неплохо. Добавьте к этому проблески видавшей виды души в умопомрачительных глазах – что получится?

Чувственность с мозгами.

Стоял конец февраля, Нью-Йорк был холоднее, чем глаза моего старика.

Оставался час до открытия клуба, и все шло как обычно:

повар в запое,

официантки воют.

И огромный долг у одного парня. У всех кишка была тонка спросить:

– Ты, недоделок, не хочешь ли счет свой гребаный погасить?

Переведите

меня.

Типа надо задницу лизать и как-то снять денежки с опасного мерзавца.

Сиси хорошо понимала жаргон молодых да ранних.

Объяснила мне, что такое

«гнать пургу».

И еще эту идиотскую манеру – добавлять в конце предложения «ну как же», чтобы получилось ровно наоборот. Типа:

– Хорошо мне.

Выразительная пауза,

а потом:

– Ну как же.

Твою туда!

Но было одно словечко, которое меня выводило сверх всякой меры – универсальный ответ на все.

Типа:

– У тебя жена умерла.

– …а мне фиолетово!

Или даже хорошие новости:

– Ты в лотерею выиграл.

А тебе в ответ:

– …а мне фиолетово.

У меня от этого «фиолетово» крышу сносит.

Тогда прошло уже пять месяцев со смерти моего старика. Ну, пять с хвостиком.