Любовь Лафайета - Екатерина Владимировна Глаголева

полуголые солдаты, мёрзнувшие на снегу, отнюдь не желали. Англичанам не хватало смелости, чтобы атаковать, а американцам — пороха. Монреаль действительно сдался, но когда полковник Бенедикт Арнольд послал предложение о капитуляции в Квебек, над ним только посмеялись: какую угрозу для укреплённого города могли представлять собой шесть рот почти безоружных голодных солдат? В конце ноября британцы выслали из Бостона три сотни мужчин и женщин с детьми, страдавших от цинги и больных оспой, чтобы освободить место для свежих войск, и в самом деле, за два дня до Нового года в порт вошли несколько кораблей. Помимо солдат они привезли листовки с речью короля Георга III на открытии парламента: борцы за равенство объявлялись мятежниками и изменниками, а обращение за помощью к иноземным державам лишало их всякой надежды на пощаду.

В тот же день Бонвулуар отправил своё донесение во Францию.

* * *

Париж чердаков и подворотен стучал зубами от холода, Сену сковало льдом. Тем временем двор был захвачен новой интригой. В январе несколько оперных актрис подали королеве петицию, прося не назначать директором Королевской академии музыки шевалье де Сен-Жоржа, поскольку честь и деликатность воспитания не позволяют им подчиняться требованиям мулата. Назначение отменили, но только чтобы не ставить Сен-Жоржа в неловкое положение: Мария-Антуанетта не отказалась от его услуг и по-прежнему брала у него уроки игры на клавесине. Красавец-мулат, родившийся на Гваделупе от чернокожей рабыни и белого отца, двухлетним был привезен в Бордо, благодаря чему обрёл свободу и получил светское воспитание у фехтмейстера Лабоэсьера, проявив большие способности к искусствам и разного рода физическим упражнениям. Он несравненно владел рапирой и пистолетом, опережал всех в беге, укрощал самых диких лошадей, плавал как рыба, прекрасно танцевал и изящно катался на коньках. Кроме того, он сделался превосходным скрипачом и сочинял сонаты и струнные квартеты, заслужив к двадцати четырём годам прозвище Неподражаемого. Но цвет его кожи был несмываемой позорной печатью; только масоны называли его «братом». И вот теперь запущенная кем-то сплетня пыталась вымазать дёгтем королеву, уверяя, что к учителю её влечёт любовь — но только не к музыке. Услышав подобные гадости, нашёптанные на ушко, маркиза де Лафайет пунцовела от возмущения, давала гневную отповедь клеветникам и прекращала к ним ездить. Жильбер был горд своей жёнушкой и отдавал должное королеве: свобода от предрассудков делала ей честь.

Короля занимали более важные вещи, чем придворные сплетни. Тюрго подготовил обширную реформу, которая позволила бы оживить экономику и наполнить казну: он предлагал отменить «королевскую повинность» (бесплатную работу крестьян несколько дней в году на строительстве и ремонте дорог), упразднить цеховые привилегии и заставить дворян платить налоги. Людовик поставил свою подпись под ордонансом, хотя знал, что бури не миновать.

В апреле стало известно о том, что англичане сдали Вашингтону Бостон; слова французского агента в Америке подтверждались. В салонах Сен-Жерменского предместья бесстрашно восхваляли инсургентов, а вист переименовали в бостон. Версаль разделял это воодушевление: Верженн перешел к решительным действиям и велел Бомарше, выполнявшему уже не первое секретное поручение, создать коммерческую компанию для поставки конфедератам оружия, боеприпасов и снаряжения в обмен на колониальные товары, пообещав дать на это два миллиона ливров (один от Франции, другой от Испании). Кроме того, Людовик приказал военному флоту защищать суда конфедератов и нейтральных стран, которые попросят о покровительстве французского флага. Тюрго был решительно против, но в мае ему пришлось подать в отставку: буря разразилась, бушующее дворянское море требовало сакральной жертвы. Распоряжаться королевской казной Людовик поручил женевскому банкиру Жаку Неккеру, известному своей осмотрительностью.

Четвёртого июля американские колонисты перешли Рубикон, приняв Декларацию независимости и тем самым поставив себя вне закона. Испанцы испугались и не спешили раскошеливаться, французы же сдержали свои обещания: компания «Родриго Горталес и К0» отправила на остров Синт-Эстатиус в Карибском море, принадлежавший голландцам, мушкеты, пушки, ядра, порох, гранаты, палатки и одежду для тридцати тысяч человек. Руководить этой операцией Бомарше помогал Сайлас Дин, присланный Конгрессом во Францию под видом купца из Коннектикута. Однако в конце августа Вашингтон вместе со всей своей армией угодил в западню, расставленную ему англичанами в Бруклине. Парижский парламент не зарегистрировал ордонансы на основе проектов Тюрго, реформа сошла на нет; все планы рассыпались, словно карточный домик; Людовик пребывал в растерянности и унынии.

Лафайет, напротив, бодро шёл вслед за Кальбом по лабиринту узких парижских улиц, в который они свернули с бульваров. Кальб шагал в ботфортах по щербатой мостовой, не выбирая дороги, и Жильбер ругал себя за то, что оделся в штатское. Но ведь двое военных в доме купца привлекли бы ненужное внимание! Поэтому он смотрел себе под ноги, перепрыгивал через вонючие ручейки, текущие от лавки мясника, и старался не наступать на конские «яблоки».

Поднявшись на третий этаж кирпичного дома, Кальб постучал в дверь условным стуком. Им открыл сам хозяин — моложавый мужчина, на вид лет тридцати пяти, в коричневом сюртуке поверх белого жилета. «Маркиз де Лафайет — мистер Сайлас Дин», — представил их друг другу немец.

Жильбер ещё не выучил английский язык, хотя уже приобрёл кое-какие книги и грамматику, а Дин мог выговорить по-французски только самые необходимые фразы, поэтому Кальб выступал в роли переводчика. Американец знал о цели прихода своих гостей и ожидал увидеть очередных авантюристов, краснобаев и прохиндеев, явившихся к нему за рекомендательными письмами и офицерскими патентами. Однако разговор с молодым маркизом его приятно удивил. Ни словом не обмолвившись о желаемом вознаграждении за свои услуги и не расписывая своих достоинств — истинных или мнимых, — Лафайет сказал, что представляет группу французских дворян, решивших, как и он, встать в ряды конфедератов с оружием в руках ради любви к свободе. У него есть рекомендации. Возможно, господину Дину знакомо имя маршала де Бройля, князя де Пуа или маршала де Муши. Бригадир де Кальб вставил от себя, что тоже готов поручиться за капитана де Лафайета.

Чтобы дать себе время подумать, Дин предложил гостям сесть и осведомился, не желают ли они чего-нибудь выпить. Лафайет отказался от угощения: он пришёл сюда не для светской беседы. Уставившись на свои руки, соединенные кончиками пальцев, Дин заговорил о неудачах Конти-ментальной армии. Нью-Йорк пришлось сдать англичанам, судьба кампании висит на волоске, у американцев нет оружия и опыта, а к берегам колоний одна за другой идут флотилии военных кораблей с хорошо обученными солдатами и немецкими наёмниками… Французским добровольцам не стоит рассчитывать на скорые победы, славу и почёт… Он посмотрел на Лафайета и встретил прямой взгляд прозрачных голубых глаз.

— До