Все еще будет - Афанасия Уфимцева

Маргарита почувствовала, что ее слишком далеко занесло. Во всяком случае, пассаж про совершенного Ромео был явно не в тему.

– Без имени овца – баран, – промолвил лишь Николай Петрович печальным голосом, как будто окончательно сдавшись под напором любимой дочи, и отвернулся к темному окну.

Маргарита помолчала немного, собралась с непокорными мыслями и была готова дальше приводить аргументы, усиливающие ее непреклонную и единственно верную позицию.

Да не получилось: бросила взгляд на склонившегося отца и поняла, что он плачет. Тихонько, горько плачет. К сожалению, у косы нашелся аргумент, расколовший самый крепкий камень.

– Хорошо, – сказала она упавшим голосом (проигрывать категорически не любила). – Только занятия будут проходить не у нас дома, а в школе. Это мое единственное условие. Да, и учить его я буду совершенно бесплатно, в качестве общественной нагрузки. День и время занятий назначь сам.

Хотела подойти к отцу, успокоить его, приголубить, но передумала. Помедлив немного, ушла к себе в комнату.

Не успела Маргарита закрыть за собой дверь, как тихонько, радостно зашаркали домашние туфли Николая Петровича (изготовленные из местного мягчайшего войлока) в сторону антикварного буфета. Скрипнула дверка, звякнула склянка, и пару раз булькнула, приятно обжигая профессорский пищевод, ядреная хреновуха. Сделана из местного злющего хрена. В Москве такого не сыскать.

Тепло полилось по телу. В голову очень кстати влетел обожаемый Маяковский: «Пусть будет так, чтоб каждый проглоченный глоток желудок жег!»

Перекипел, поостыл. Стало хорошо, покойно.

На ужин Маргарита не вышла (и зря, Дусины голубцы со сметанкой были славные). Причем не ради какого-то глупого принципа, а просто потому, что было совершенно не до еды. Надо было многое обдумать и многое решить.

Памятуя о неистребимом тщеславии мужской половины рода человеческого, никак не могла определиться, как учить Ивана Григорьевича Иноземцева. Еще не родился тот мужчина, который любит, когда его поправляет женщина. И что же – по-дурацки восторгаться каждым его словом? Пришедший на память Гете вверг в еще большее уныние. Ведь он как раз говорил, что нет ничего привлекательнее, чем занятия молодого человека с девушкой: ей нравится узнавать, а ему обучать. А здесь все получалось точь-в-точь наоборот.

И еще: какую роль ей играть в присутствии Иноземцева. Репетируя правильное выражение лица перед зеркалом, пришла к выводу, что холодная строгость всего приличнее.

В результате психологически к первому уроку была готова. Сделала все что могла. А там будь что будет.

Глава восьмая, в которой речь пойдет о пользе уроков английского

Ягодинка целовал —Губоньки прикусывал.Я и то не догадалась,Что меня присушивал.

Когда дверь в кабинет английского языка отворилась, Маргарита повернула голову с таким безукоризненным равнодушием, что Иноземцев невольно улыбнулся. Его улыбка стала еще шире, когда он увидел в углу класса Петю Устюгова, терпеливо выполняющего письменное задание.

Реакция Ивана Григорьевича не застала Маргариту врасплох (репетировала не зря):

– Это мой ученик. (Как будто Иноземцев его не знал!) В школе, где он учился раньше, не было преподавателя иностранного языка. Теперь приходится догонять. – Голос ее, прикрывая смущение, звучал подчеркнуто громко и уверенно.

Сели за стол. Когда Маргарита водила пальчиком по строчке, старательно объясняя своему великовозрастному ученику первое задание, Иван Иноземцев не мог не заметить, что ноготки были коротко подстрижены. Про себя улыбнулся: теперь не оцарапает.

В соответствии с разработанным планом Маргарита довольно успешно играла роль холодной и строгой. Иноземцева же, похоже, это только забавляло. Выполняя предложенный Маргаритой тест, он нарочно старался как можно скорее и неожиданнее поднять глаза, чтобы поймать ее взгляд. Ей пришлось встать из-за стола и смотреть в окно. С заданием справился на удивление хорошо. Получалось, что английский он знал совсем не плохо. Более того, все схватывал на лету, будто все это когда-то знал, а теперь лишь считывал с подкорки, освежал в памяти. Проблемы большей частью были с разговорной речью, на чем и решили сосредоточиться.

Темы для «разговоров» Иноземцев выбирал сам, постепенно беря весь учебный процесс в свои мускулистые руки. К концу урока он уже больше был похож на заправского учителя: задавал всё новые и новые вопросы, а Маргарите доставшаяся ей роль с каждой минутой давалась всё сложнее и сложнее. Неуемного ученика интересовало всё: ее детство, отрочество, юность, жизнь в Англии и за ее пределами, планы на будущее, любимые книги и фильмы и даже ее любимая еда. Темой еды первый урок и завершился: Иноземцев сказал, что не ел целый день, не забыв упомянуть, что Николай Петрович пригласил его к себе на ужин. Эта новость Маргариту совершенно не обрадовала: предстояло еще часа два провести в тягостном, мучительном напряжении.

Когда Иноземцев поднялся и направился к двери, опять ее характер возобладал над разумом, и она громко, но вежливо сказала:

– А как же домашнее задание, Иван Григорьевич? – пускай знает, что значит заниматься со школьной учительницей. Бедный Петя сочувственно присвистнул, а Иноземцев лишь хитро сверкнул глазами, улыбнулся и безропотно взял подготовленный Маргаритой листок. И не забыл тепло поблагодарить, конечно.

Вопреки ее опасениям ужин прошел спокойно. Иноземцев оживленно обсуждал дела школы с Николаем Петровичем и на нее своих взоров почти не обращал. От такого нарочитого, неприкрытого отсутствия интереса к своей персоне Маргарита даже почувствовала легкое беспокойство. Но вида, конечно же, не подала. А себя мысленно побранила за столь глупые мысли. Не того ли она сама так страстно хотела часом ранее?

Когда каминные часы в гостиной пробили девять, Маргарита украдкой взглянула на Ивана Григорьевича: сейчас его ненаглядную дульцинею будут по телевизору показывать, а он чаи распивает.

Ей показалось, что на сериал он совсем не спешил.

На следующий урок Иноземцев должен был прийти через день, но увиделись они только через неделю. Отец объяснил, что у Ивана Григорьевича какие-то проблемы с курортом, в суть которых не вникал, но о серьезности которых мог судить по краткости их с Иноземцевым понедельничной встречи и какой-то его «наэлектризованности».

Иноземцев позвонил Маргарите накануне, чтобы согласовать с ней время урока. В его самых обычных словах ей почудилась особая теплота и сердечность. То, что она раньше принимала за излишнюю самоуверенность, теперь в ее глазах более походило на внутреннюю свободу и искреннее выражение своих чувств.