Все еще будет - Афанасия Уфимцева

Затем разговор постепенно перешел в иное русло. Иван Григорьевич заговорил вдруг так искренне и проникновенно, что у впечатлительного профессора Северова даже защемило под лопаткой.

– Увы, но мое детство прошло вдали от центров мировой цивилизации, – в глазах Иноземцева нарисовалась неподдельная грусть. – Ни по театрам, ни по музеям ходить с детства не приучен. Их просто не было поблизости. Английский язык в школе преподавала учительница географии – как научилась по самоучителю. Слова мы читали, как написано. Впервые английскую речь я услышал, поступив в университет. Надо сказать, был немало удивлен. Впрочем, и в университете требования к знанию иностранных языков были минимальные – занимались лишь переводом технических текстов. На старших курсах я, правда, разработал целую обширную программу борьбы со своей дремучестью. Брал уроки ораторского мастерства, рисунка, учился музыке – даже в вечернюю музыкальную школу поступил по классу скрипки, занялся английским. Помню, в летние каникулы жара была жуткая, а я сижу за столом и упорно учу английские слова, поставив ноги в таз с холодной водой. Лондонский лингафонный курс выучил наизусть – да так, что голос диктора я и сейчас, через много лет, из тысячи других голосов узнáю. В результате титанических усилий кое-какие комплексы преодолел, но английский язык по-прежнему мое слабое место.

Речь Иноземцева лилась спокойно и трогательно. Видно было – говорит от души, делится наболевшим. Николай Петрович был в высшей степени польщен доверием Ивана Григорьевича, а потому сочувственно улыбнулся, и в его голубых глазах засветилась грустная искра.

– Ну, друг мой, у вас достаточно сильных мест, чтобы не замечать это слабое. Слава Богу, ваши многочисленные достоинства с лихвой перекрывают этот пустяковый недостаток. Кроме того, поверьте мне, необъятное объять невозможно.

– Так-то оно так, но сейчас, когда Вольногоры стали чаще посещать иностранные отдыхающие, я чувствую некоторую свою ущербность, говоря на топорном английском. Я уже давно думал брать частные уроки английского, но хорошего преподавателя у нас в Вольногорах найти трудно, а в Североречинск не наездишься.

– Зачем же в Североречинск, друг мой? – оживился Николай Петрович. – Вы меня просто обижаете. А про мою дочь Маргариту забыли? Вы и в Североречинске не найдете преподавателя, знающего английский лучше, чем она. Поверьте мне, уж если она возьмется кого-то чему-то научить, то замучает, но своего добьется. Вся в меня: педагогические способности исключительные.

– Спасибо, Николай Петрович. Идея действительно замечательная. Вы думаете, Маргарита согласится?

В глазах Иноземцева блеснула надежда, а голос зазвучал будто бы бодрее и оптимистичнее. Профессор Северов опытным взглядом педагога сразу определил: «От такого ученика толк будет: познавательный интерес налицо, вернее на лице».

– Считайте, что уже согласилась, Иван Григорьевич. И я, и Маргарита будем рады хоть в чем-то быть вам полезными. Я вижу, что у вас есть серьезная мотивация к изучению английского языка, а с охотой можно и в камень гвоздь вбить. Без мотивации, поверьте мне, обучение превращается в сущую муку и для ученика, и для педагога. Хотя любое обучение не бывает без мучения. Как говорят, без труда не вытянешь и рыбку из пруда.

– Думаю, с мотивацией у меня проблем не будет, – охотно согласился Иноземцев. – К вбиванию гвоздя в камень готов. А что касается мучения – помучаюсь с радостью, лишь бы Маргарита Николаевна своего добилась, как вы говорите.

На этих словах лицо Ивана Григорьевича озарилось добродушной улыбкой. Профессору показалось, что в этой улыбке читалось еще что-то мечтательное, но, видимо, это так, только показалось.

Иноземцев привстал и протянул Николаю Петровичу свою широкую, теплую ладонь:

– Я очень признателен вам за это предложение.

– Благодарить не надо, – проговорил профессор, по-дружески похлопав Иноземцева по плечу. – За счастье почту.

Еще неизвестно, кто в этот день был больше счастлив. Обоим казалось, что все складывается исключительно удачно.

И то сказать: для добрых дел понедельник не помеха.

– Учить Ивана Григорьевича английскому? Да ни за что и никогда в жизни. Кроме того, зачем ему английский? – на лице Маргариты нарисовалось неподдельное, искреннее удивление.

– Если просит, значит надо. По-моему, ответ лежит на поверхности, он очевиден. Иван Григорьевич человек интеллигентный. Это не красивое словцо, это приговор, означающий, что человек, считающий себя таковым, будет учиться всю жизнь. Возьми меня, например…

Маргарита не дала Николаю Петровичу осветить еще одну яркую грань своей личности и последовавшие слова произнесла с максимально возможной отчетливостью и твердостью, чтобы и малейшего сомнения не возникло в непоколебимости ее позиции:

– У меня нагрузка в школе немаленькая. Ты же сам видишь, что я с утра до вечера с детьми. Это во-первых. Во-вторых, я уверена, что Иван Григорьевич просто-напросто пошутил или ты что-то не так понял, папа.

Николай Петрович удар выдержал, не ожесточился. Отвечал ласково, с ясной, всепрощающей улыбкой в голубых глазах:

– Мне не нравится, в какое зыбкое, прискорбное русло повернулся наш разговор, доченька. Я пока что нахожусь в твердом уме и доброй памяти. Поэтому со всей ответственностью заявляю, что нисколько не сомневаюсь в сути просьбы Ивана Григорьевича. Он желает заняться изучением английского языка. Я уверен, что ты и сама не раз замечала – хаживают по нашей набережной заморские гости. Вполне естественно, что хозяину курорта иногда приходится с ними общаться. И еще, открою тебе небольшую тайну. Иван Григорьевич со мной по-дружески поделился, что планирует открыть центр по изучению русского языка. Сюда смогут приезжать иностранные студенты, преподаватели, чтобы попрактиковаться в русском языке и вкусить подлинной, незамутненной русской жизни. Кроме того, здесь есть вся необходимая инфраструктура, чтобы проводить крупные международные встречи – своего рода русский Давос. А почему нет? В Давосе я бывал, поэтому могу со знанием дела утверждать, что им до местных красот при всем желании не доплюнуть.

– Мне абсолютно все равно, что Иван Григорьевич планирует и на каком языке он будет беседовать на набережной. Проблема в другом. Я уверена, что он совершенно не обучаем. Прежде всего, возраст. Он уже не мальчик. Начинать учить иностранный язык в его возрасте поздновато: и память не та, и речевой аппарат уже негибкий, закостенелый. Более того, ему по средствам нанять самого лучшего профессионального переводчика, если вдруг возникнет такая необходимость. Но главная, кардинальная проблема заключается в том, что Иван Григорьевич не испытывает ко мне ни малейшего уважения. Как я могу учить его в такой обстановке? Ты сам прекрасно знаешь, что секрет успеха педагога кроется в искреннем уважении и доверии к нему ученика.