Ночной директор. I том. История, рассказанная в тиши музея - Всеволод Липатов

«… преж сего приходили к ним в Мангазею и в Енисею вымичи и пустозерцы, и многих государевых торговые люди и дань с них имали воровством на себя, а сказывали на государя, а в государеву казну не давали».96 Чтобы уберечь инородцев от подобного насилья и притеснений, а также, чтобы не было убытка казне, решено было построить острог. Обиженным и притеснённым даже было разрешено «бить челом», а уж царь всегда найдёт управу на посмевших ослушаться высочайшего указа.

Ни один сибирский город не мог сравниться по количеству добываемой здесь пушнины. Поэтому Мангазея и получила со временем название – «златокипящая». Только с 1630-го по 1637-й года отсюда было вывезено около полумиллиона соболиных шкурок. То есть в разгар пушной лихорадки в Мангазейской земле добывалось до восьмидесяти процентов всей пушнины, промышляемой в Сибири.97 Эти деньги надолго стали одним из основных источников дохода в царской казне. Помимо этого здесь сколачивались крупные частные капиталы.

Наиболее активные и предприимчивые крепостные крестьяне отпрашивались у своих хозяев и уезжали в этот край далёкий. Подобное покровительство, конечно, давало льготы, однако эта зависимость пагубно отражалась на их деятельности, лишая их свободы предпринимательства, полностью подчиняя произволу их господ. Например, так случилось у крестьянина Тимофея, жившего в Ярославском уезде и принадлежавшего князю А. Ф. Литвинову-Мосальскому. Прослышав о «златокипящей» Мангазее он «съехал для торга в Сибирь»98

Князь Андрей обеспокоенный длительным отсутствием своего крестьянина, и вполне обоснованно подозревая его в побеге, в 1637 году он выхлопотал царскую грамоту о принудительном возвращении Тимофея. Его разыскали, но хитрый крестьянин заявил, что и «сам хочет жить за князем Андреем во крестьянах», и на следующий год был вынужден уехать в Россию. Но недаром он долгое время жил в Мангазее, делец вывез с собой мягкой рухляди на двести пятьдесят рублей. Этот эпизод, по-видимому, не отразился на его торговых делах, так как впоследствии, дело продолжил его сын, Иван.

Кстати, сколько лет он там прожил доподлинно не известно. Можно предположить, что отправился он в путь не ранее 1613 года, так как отправился на промыслы уже при царе Михаиле Фёдоровиче, то есть во времена расцвета этой «царёвой вотчины», сам же Тимофей говорил, что «сколько тому лет, как съехал в Сибирь и живет в Мангазее, того не упомнить».99

Были и другие примеры зависимости. Сохранилась любопытная челобитная, которую в 1631 году в Мангазее подал гулящий человек Иван Яковлевич Брагин на торгового человека С. Т. Шатеева. Дело в том, что Брагин пошёл в работы к купцу, и даже подписал необходимую бумагу: «наемную запись на себя дал, а, живучи у него, всякая работа робити и во всем его слушать». Но Шатееву этого было мало, и он назвал Ивана своим племянником, и, как далее жалуется Брагин: «и велел мне в свое место к мирским выборам руку прикладывать, а себя он велел мне дядею, и я, бояся его…, к мирским выборам… по его велению, руку прикладывал… А он, Семен, мне, Ивашку, не дядя, и я ему не племянник, и ни в роду, ни в племени». Таким образом Шатеев не только экономически подчинил себе «гулящего» человека, но и на «мирских выборах» заставлял голосовать как ему было выгодно.

Но даже настоящие племянники зачастую находились в полной зависимости от своих родственников, несмотря на то, что были полноправными заместителями своих дядьёв. А дядья, в свою очередь, пользуясь их незавидным положением, эксплуатировали их самым бесстыдным образом, даже не всегда оплачивая их труды.100

Но были, конечно же, и счастливые примеры, когда человеку удавалось сколотить капитал. Естественно, это было не просто, в этом случае не только трудолюбие играло свою роль, но и везение, или как говорят: «Его величество случай».

В истории Мангазеи оставил свой след некий Надея Андреевич Светешников, крещёное имя – Епифаний, из Ярославля. Он принадлежал к той группе зажиточной посадской верхушки, которая, сильно пострадав от расстройства экономической жизни страны, вызванного интервенцией начала XVII века, приняла самое деятельное участие в ликвидации последствий так называемой «смуты». И потому горячо приветствовала, а затем и широко использовала в своих интересах реставрацию 1613 года, когда на древний Российский престол был избран Романов. Подпись Светешникова есть среди подписей других видных ярославцев, которые они оставили под посланием князя Дмитрия Пожарского, разосланное по русским городам с призывом к борьбе против польской интервенции. Епифаний Андреевич сумел воспользоваться выпавшим шансом, он стал торговым агентом нового царя по закупке для его «обихода» товаров, особенно иностранных.101 Пожалованный в гости, то есть в купцы, он стал появляться при дворе у отца царя, патриарха Филарета. Поэтому, как близкий к высшим сферам человек, он использовал эту возможность, и стал пользоваться в своих торговых предприятиях особым покровительством. Дело дошло даже до того, что его приказчик, служивший в Мангазее, прямо в лицо говорил воеводе Г. И. Кокореву, что «ему, Григорию, Надеиных прикащиков и людей не ведати ни в чем и не судити и к себе не призывати».102 Дело в том, что когда Светешников узнал о назначении Кокорева в Мангазею, а они были соседями по имению, и, судя по всему, отношения у них были весьма натянутыми, у них были какие-то нелады, он тотчас добился изъятия из подсудности Кокореву своих людей, находившихся здесь «за соболиными промыслами». Кроме этого, заручился специальным поручением для второго воеводы А. Ф. Палицына, в котором младшему воеводе было велено людей Светешникова: «от Григория Кокорева и от сторонних людей во всех мерах оберегать».103

Что уж говорить о том, что все ходатайства влиятельного гостя в различных приказах, разрешались с исключительной быстротой. Например, 7 января 1640 года он бил челом в Сибирский приказ, с просьбой привлечь к ответственности енисейского служилого человека Ивана Галкина, ограбившего его «животы» в Сибири. В тот же день начальник приказа доложил его прошению царю, и, само собой разумеется, иск был удовлетворён. Такие привилегии Светешников получил, конечно же, не за свои заслуги во времена «смуты», а своим богатством и размерами торговых операций. Для государства, ещё толком не оправившегося от «разорения» этот «гость» был крайне ценным плательщиком, пополнявшим опустевшую казну. Светешников это отлично осознавал, поэтому недаром хвалился в одной из челобитных на имя царя:

«А идет в твою государеву казну с меня, холопа твоего, пошлина немалая».104

Кстати, о подчинении. Иногда отношения между хозяином и холопом могли складываться весьма обоюдовыгодно. У того же Стрешнева в Мангазее был «торговый человек» Лёвка Дмитриев Петелин, который определял свой торговый баланс таким образом:

«…с моего торжишку в русских и сибирских городех на год… десятой пошлины и проезжей и порублевой и печатной тебе, государю, в твою государьску казну с меня Левки, сойдет рублев по 50 и больши».105

Но это были лишь редкие примеры удачливости.

На самом деле основная масса промысловых людей не только не имела своих денег, но часто даже не могла приобрести себе промышленную снасть. Поэтому новые сибиряки нанимались к купцам, или сами объединялись в небольшие артели. Иногда, на свой страх и риск промышляли в одиночку. Некоторые из них так и не смогли выпутаться из долгов. Но, несмотря на все трудности жизни, промысла и торговли, Мангазея манила к себе, всем хотелось поймать за хвост свою синюю птицу удачи, и заработать на дальнейшее безбедное существование.

Поэтому в первые десятилетия через мангазейскую таможню проходило до двух с половиной тысяч человек в год. И это только официальные цифры. Сколько на самом деле было добыто, то никому не ведомо, некоторые ловкие промысловики старались обойти немногочисленные сибирские таможни, чтобы не платить причитающийся налог.

Расширение торговли привело к тому, что в Мангазее стала ежегодно проводиться ярмарка, весть о которой разлетелась далеко за пределы уезда. Поэтому вся торгово-промышленная деятельность мангазейского купечества находилась под пристальным вниманием Казанского приказа.

Кроме сбора многочисленных налогов были и другие источники доходов, которых хватало, чтобы местной администрации покрыть свои расходы. Ведь государство не давало ни копейки на содержание своих людей. Зато в бюджет отсюда поступало до тридцати тысяч рублей в год, то есть практически каждый четвёртый рубль, который поступал в царёву казну, был, так или иначе, связан с мангазейскими промыслами.