Роман без последней страницы - Анна Князева

– Ясно. И что теперь делать?

– Слушать меня и быть осмотрительней.

– Хорошо, папа. Я постараюсь.

– Меня беспокоит то, что ты совершенно не чувствуешь опасности и очень доверчива. Думаю, что визит Ефременко был санкционированным. Не стал бы человек его уровня с уже подмоченной репутацией средь бела дня вламываться в чужую квартиру.

– Тогда возникают вопросы: кто его впустил и что ему там было нужно.

– Правильно мыслишь, – улыбнулся отец. – В этом еще предстоит разобраться. Но я бы предпочел дождаться момента, когда все само собой выяснится.

Они заехали в магазин, купили мороженого, орехов и газировки, потом весь вечер смотрели телевизор. Дайнека заснула счастливой, потому что впервые за долгое время папа ночевал дома в своей спальне.

Часа в три ночи она проснулась оттого, что на нее кто-то смотрел. Включив ночник, увидела отца, который стоял в дверях ее комнаты.

– Настя заболела, – виновато сказал он. – Серафима Петровна вызвала «Скорую».

– Ты уезжаешь? – тихо спросила Дайнека.

– Только посмотрю, как она. Утром вернусь.

– Хорошо, папа. Я буду ждать. – Дайнека выключила ночник. Отвернулась к стене и беззвучно заплакала.

Глава 26

Это он

Это был еще один день без отца. Утром он позвонил и сообщил, что Настя серьезно больна.

«Ну, не разорваться же ему…» – решила Дайнека.

– Оставайся там, – сказала она. – Со мной все будет в порядке.

Чувство привычного разочарования ни в коей мере не относилось к отцу. В конце концов, Настя – его жена, хоть и гражданская. Кто знает, что у нее там. Может, чахотка. Такой вариант ее бы устроил. Дайнека улыбнулась и призналась себе в том, что она злюка.

Пока она варила и пила кофе, не отрываясь смотрела в окно. Сначала на старуху, которая сидела на балконе в инвалидной коляске. На этот раз она была укутана светло-серой пуховой шалью. Потом – на рабочих, которые выносили из их подъезда какие-то вещи и грузили в автобус «Мосфильма». Сначала туда занесли ламповый телевизор. Тот самый, с белыми крестиками на серебристом экране. Потом пару коробок, напольные часы и светотехнику. Когда понесли режиссерские мониторы, Дайнека заволновалась. Прислушалась и поняла, что все передвижения наверху ничем не напоминают те, что были при съемках.

Она бросилась к двери и, открыв ее, нос к носу столкнулась с Сергеем.

– Она добилась своего, эта старуха, – с отчаянием сказал он.

– Кто? – спросила Дайнека.

– Та, с первого этажа.

– Вера Ивановна?

– Она не только подписи собирала. Жаловалась во все инстанции. Участкового задолбала. Утром приехал хозяин и сообщил, что расторгает с нами договор аренды. Ему надоело объясняться с соседями и полицией.

– Старик Тихонов?

– Хозяин квартиры. Чтобы выглядеть убедительней, он сказал, что из его шифоньера украли костюм. Якобы Ленинскую премию он в нем получал. Я спрашиваю: где плечики от костюма? Он растерялся, а потом говорит – их украли вместе с костюмом.

– Думаешь, это только повод?

– Нисколько не сомневаюсь. Кому нужен старый шевиотовый костюм, попорченный молью?

– И что же теперь?

Сергей кивнул на лестничную площадку, где стояла радиола Эльзы Тимофеевны.

– Возвращаю «Ригонду».

Дайнека задумалась.

– Что теперь будете делать?

– Не знаю, – раздраженно ответил Сергей. – Там, – он посмотрел наверх, имея в виду тех, кто находился в квартире, или в целом начальство, – разберутся и что-нибудь придумают. Скорей всего, перепишут сценарий.

– Жаль, – сказала Дайнека и посмотрела на радиолу.

Сергей тоже посмотрел на нее.

– Возьмешь на время к себе?

– Для чего?

– Твоя соседка не открывает.

– Понятно, – Дайнека отступила в прихожую. – Тащи. Я потом сама ей позвоню, может, услышит.

Сергей занес радиолу в прихожую Дайнеки.

– Чаю? – предложила она.

Чаю попить не удалось, в открытую дверь постучал Родионов.

– Разрешите?

– Здравствуйте, Алексей Петрович!

– Прошу прощения, мне нужен Сергей. – И уже обращаясь к помощнику, он распорядился: – Поднимись на съемочную площадку.

Он повернулся спиной, размашистым движением локтем вверх поправил очки и уже собрался войти в лифт.

– Что случилось? – спросил у него Сергей.

– Из дирекции прислал адвокатов. Они сейчас прессуют хозяина в его кабинете. Переезд отменяется.

– А если не допрессуют?

Родионов обернулся и взглянул на Сергея с усмешкой.

– В принципе это невозможно.

– Ясно, – Сергей подошел к лестнице и крикнул куда-то вниз: – Несем все назад!

– Чего-о-о-о?! – послышался голос с первого этажа.

– Назад все несем, говорю!

– Вы что там, охренели совсем?!

– Поговори мне еще, – огрызнулся Сергей и обернулся к Дайнеке. – Отдай мою радиолу. – Потом улыбнулся и показал пальцем наверх. – Адвокаты точно договорятся.

Он забрал радиолу и подошел к лифту. По лестнице в этот момент спускался раскрасневшийся Тихонов. Взглянув на Сергея, коротко бросил:

– Бандиты… – И стал поспешно спускаться на первый этаж.

Войдя в открывшуюся кабину, Сергей улыбнулся:

– Значит, допрессовали. – После чего дверь закрылась и он уехал.

Дайнека стояла на площадке, уставившись в одну точку. Потом закрыла дверь и посмотрела в глазок. Потом снова открыла и замерла. Спустя пару минут вернулась домой и позвонила Сергею.

– Можно я к вам приду?

– Ну ты даешь… – возмутился он. – Я даже радиолу до места не дотащил. Зачем звонить, если только что виделись?

– Мне нужно прийти на площадку.

– Зачем? – забеспокоился он. – После того, как ты сорвала съемку, Потопаев тебя выгонит.

– Не выгонит, – возразила Дайнека. – Лучше скажи, Алексей Петрович еще там?

– Для чего тебе Родионов?

Дайнека сдавленным голосом прошептала:

– Потом расскажу…

– Ну, тогда приходи.

Она переоделась и явилась в квартиру Тихонова. В распахнутую дверь в ускоренном режиме затаскивали вещи и оборудование. В прихожей вели монтаж режиссерского пульта. Потопаева нигде не было, сегодня здесь царствовал Родионов. Жестами, а где и крепким словцом он управлял снующими рабочими и киношным персоналом. Дайнека села на стул у самого входа и незаметно за ним наблюдала. На нее не обращали никакого внимания.

К ней подошел Сергей, присев на корточки, сообщил:

– Работаем здесь до конца месяца.

Не отрывая взгляда от Родионова, Дайнека спросила:

– Здорово получилось.

– Еще бы не получилось. Старику такую неустойку выкатили.

Родионов крикнул рабочему:

– Куда потащил телевизор?

Оттуда, где сидела Дайнека, было видно, как высоко взлетел его локоть, когда поднялась рука, чтобы поправить очки. При этом он закинул назад голову.

– Все, – сказала она.

– Что все? – спросил у нее Сергей.

– Это он.

Сергей посмотрел на Родионова, потом на Дайнеку.

– Кто?

– Родионов – тот человек, который вышел отсюда. Это он был с Полежаевой той ночью.

Сергей встал и посмотрел на нее сверху. Она подняла к нему лицо и повторила:

– Я уверена, что это – он.

Глава 27

Флешбэк № 5

Дорога на Муртук

ноябрь 1943 года

До Покосного через лес идти пять километров. В ноябре снегу мало, топай да поглядывай: заметишь сухую елку, значит, надо свернуть, потом – вдоль оврага и в горку.

Манька знала эту дорогу, до войны с ребятами ходила в Покосное в школу. И все по темноте, потому что осенью и зимой день короткий. Страшно было после Нового года, когда в лесу начинались волчьи свадьбы. До Нового года – волки ходили по двое, по одному, а тут в стаи сбивались. С горки спустишься, поглядишь – а на горе будто огни мелькают. И кажется, что это волки по лесу рыщут. Падали с ребятами со страху, бежали… А огни все мелькают и тоже бегут…

Правую руку Манька сунула под фуфайку – пальцы окоченели. На левую пониже натянула рукав. На груди нащупала тряпку с Петрушиными блинами. Мать в дорогу ничего с собой не дала. Хоть бы картошки сварила, луку принесла да бутылочку молока за пазуху…

По лесу в темноте одной страшно идти. Кажется, что следом кто-то крадется, и только оглянешься – прячется за деревья. Пройдет Манечка немного, обернется – и дальше. А как дошла до Покосного, духом печным запахло и стало будто теплей.

С легким сердцем прошла по деревне, школу свою повидала. Вспомнила, как батька будил с петухами – часов-то в избе не было. Их дом стоял на краю деревни, и пока она шла через Чистовитое, кричала, чтоб выходили. К другому концу деревни вся ребятня собиралась. В школу приходили раньше других, ложились на парты и засыпали. И руки, и лица у них были красные, потому что на уроках писали свекольным соком. Пузырек со свекольными чернилами берегли как зеницу ока, потому что другой пузырек взять было негде.

Уборщица топила печь и ворчала:

– Опять чистовитинских ни свет ни заря принесло.

За Покосным показалась дорога. Она шла на Кияй, потом на Скотопрогонный, после до Нарвы, а там – на Муртук. Мороз под утро окреп. Хорошо, что дома вложила тряпку в платок. Платок тонкий, без тряпки голова бы замерзла. Валенки тяжелые, нога внутри прыгает, хоть и с портянкой. Юбка задирается и по отцовским кальсонам лезет вверх под фуфайку.