Роман без последней страницы - Анна Князева

– Вот ты про что, – неохотно обронила Дайнека.

– Зачем ты пригласила следователя в наш дом?

Для Дайнеки настал момент истины. Теперь придется раскладывать свои поступки по кучкам, потому что предъявить отцу целостную картину всего случившегося было бы самоубийством.

– Я жду, – напомнил Вячеслав Алексеевич.

– В общем, так… – После такого начала обычно оставалось время подумать. Но только не в этот раз.

– Людмила! – Такой окрик входил в арсенал отца, однако использовался им не часто.

– Я отдала ему ключ, который нашла в той квартире, и все рассказала…

– Про то, что видела убийцу?

– Да.

– Про то, что слышала голоса наверху?

Дайнека кивнула.

– Зачем? – тихо спросил отец.

– Они обвинили в убийстве Юрия Цыбина, а он – ни при чем.

Отец пристально смотрел на нее любящими несчастными глазами.

– А тебе не все равно?

– Нет.

– Ты знала его?

– Видела только раз.

– И ты готова ради него рисковать жизнью? – грустно спросил Вячеслав Алексеевич.

– Не ради него.

– А ради чего?

– Ради справедливости.

Вячеслав Алексеевич порывисто обнял дочь и крепко прижал к себе.

Она мгновенно растворилась в его покровительстве, в его отцовской любви.

– Папочка…

– Знаю, доченька, знаю…

– Мне так не хватает тебя.

– Не бойся. Я смогу тебя защитить. – Он отпустил ее и решительно огляделся.

Дайнека поторопилась заметить:

– На дачу я не поеду!

– Не волнуйся, это я уже понял.

– С чего ты взял, что я нуждаюсь в защите?

– В прошлый раз ты рассказала мне про «Бентли», что стоял у нашего подъезда…

Дайнека поблагодарила Бога, что не рассказала ему про то, что этот «Бентли» чуть не заутюжил ее своими колесами.

– Да, – с готовностью подтвердила она.

Почувствовав некую недоговоренность, Вячеслав Алексеевич изучающе на нее посмотрел. Он хорошо знал свою дочь.

– Предположим, что именно так и было: он только стоял у подъезда…

– Почему предположим? – возмутилась Дайнека.

Она совсем не хотела чувствовать себя конченой вруньей. Утаить часть правды во благо – святое дело. Тем более от признания, что ее стукнули бампером, ничего не изменится.

– Я чувствую, ты чего-то недоговариваешь.

– Просто не думала, что это существенно, – призналась она.

– А теперь?

– Теперь понимаю, что нужно рассказывать.

– Ну, так говори.

– Тот, кто вышел из этой машины – был с охраной…

– Что? – насторожился отец.

– С ним были два человека.

– Ты хорошо его разглядела?

– Нет. Видела со спины, когда он заходил в подъезд.

Отец облегченно откинулся на спинку дивана, но Дайнека добавила:

– Он вошел в лифт и поднялся на третий этаж. Потом я услышала его голос в квартире над нами.

– Там же кино снимают.

– Тогда еще не снимали. Квартира была пустой.

– Но как он туда попал?

– Наверное, у него были ключи, или кто-то ему открыл.

Вячеслав Алексеевич на минуту задумался.

– Хозяин квартиры или член съемочной группы?

– Съемочной группе выдали ключ только следующим утром, когда начался срок аренды. Правда, был еще один – запасной, он лежал в тумбочке, и его украли. Потом я нашла ключ в комнате, где убили Полежаеву.

– Откуда ты все это знаешь?

– Сережа сказал.

– Кто это такой? – Вячеслав Алексеевич придвинулся ближе.

– Заместитель директора съемочной группы.

– Сколько ему лет?

– Лет двадцать…

– Ясно. – Он разочарованно кивнул. – И этот Сережа, конечно же, все знает.

– Мне пришлось ему рассказать. Он первым обнаружил труп Полежаевой и сразу пришел ко мне.

– А ты не думаешь, что он замешан в этой истории?

Дайнека остолбенела, потом с чувством выдала:

– Он не мог.

Вячеслав Алексеевич встал, прошел в ее комнату и вернулся с ручкой и листом бумаги.

– Номер того «Бентли» запомнила? – Он был уверен, что дочь его помнит. Такая у нее особенность: помнить все, даже то, что неважно.

– Пиши… – сказала Дайнека.

Он записал цифры и уточнил:

– Цвет.

– Золотистый.

Вячеслав Алексеевич язвительно усмехнулся.

– По одному цвету можно определить, что внутри – дерьмо. – Набрав телефон, он заговорил в трубку: – Начальника отдела безопасности… Здравствуй, Сережа, запиши регистрационный номер автомобиля, немедленно пробей и срочно сообщи мне имя владельца. Записывай…

Дайнека не вмешивалась в этот разговор. В конце концов, ей тоже хотелось знать, кто хозяин той машины.

Отец продолжал говорить:

– Цвет? – Он усмехнулся. – Золотистый, Сережа. Цвет – золотистый. – Когда Вячеслав Алексеевич убрал телефон, он снова спросил дочь: – Почему ты считаешь, что хозяин «Бентли» был в той квартире? На лестничной площадке еще одна есть.

– Он кричал над моей головой.

– С чего ты решила, что кричал именно он?

– Если нет, остаются только охранники.

– И здесь с тобой не поспоришь.

Вячеслав Алексеевич включил телевизор и стал механически переключать каналы.

– Ждем звонка. Сейчас узнаем, что за гусь сидел в той машине. – Он остановился на новостях, выслушал, что говорит диктор, потом прокомментировал:

– Березин объявил об участии в выборах.

– В президенты? – уточнила Дайнека. – Это партия «Демократическая платформа»?

– Ее лидер. Думаю, он победит.

Услышав звонок, Вячеслав Алексеевич взял телефон.

– Да, слушаю… – По мере того, как ему говорили, он на глазах менялся в лице.

– Что? – Дайнека осторожно тронула его за руку.

– Так, – жестко сказал отец, сунув трубку в карман, – любые свои передвижения отныне ты согласовываешь со мной.

– Что-то случилось? – испуганно спросила она.

Вячеслав Алексеевич посмотрел на нее строгим взглядом.

– Я остаюсь здесь.

Глава 23

Флешбэк № 4

Деревня Чистовитое

ноябрь 1943 года

Манька открыла дверь и прошла из сеней в кухню. В хате было темно, пахло сеном и кислой опарой. Так пахло, когда мать натирала картошек, сцеживала воду и ставила кваситься. Утром, как встанет, подобьет тесто, растопит печь, скатает кругляш и посадит его на капустный лист. Сунет в печь, к обеду вытащит – вот тебе и картофельный хлеб.

– Маня! – С печи посыпалась ребятня. – Манька пришла!

Она обняла всех троих, прижавшихся к ее коленям и животу.

– Ты насовсем? – спросил самый старший. – От Петруши ушла?

Манька молчком села на лавку, сложила руки и низко склонила голову. Во дворе заскрипели ворота, в сенях стукнула дверь. В хату зашла мать, чиркнула спичкой, зажгла на припечке лучину.

Обернулась, увидела Маньку:

– Из хаты выгоню, суку!

Манька ничего не ответила, только ниже склонила голову.

Ребята влезли на печь. Теперь оттуда выглядывали их испуганные чумазые лица.

Мать подошла к Маньке и тяжело села на лавку.

– К мужику собираешься возвращаться?

– Да кто же меня примет? Кустиха сказала: иди откуда пришла. Ты ж сама на Обмолотках была.

– И здесь тебе делать нечего. Осрамила мать перед людями. Уходи, век бы не видеть тебя, бесстыжую.

– Куда ж мне идти? – Манька испуганно смотрела на мать. – На улице – снег, а у меня – лапоточки.

Мать встала, прошла в сени и скоро вернулась. В руках – огромные валенки, задник подшит кожей. Поставила их у лавки и отправилась в комнату. Вышла оттуда с белыми отцовскими кальсонами. Бросила их на валенки.

– Вот. Утром иди в Муртук, в леспромхоз.

– Мамонька! До Муртука сорок километров! По снегу я не дойду!

– Туда дорога прямая. В Нарве[12] Ману по льду перейдешь. Лед уже встал. Потом река Колба, а там и до Муртука недалёко. Спросишь, где живет Мария Саввична. Тетка не выгонит, приютит.

Дети на печке тихонечко заскулили:

– Жалко Манечку… Мамонька, не гони-и-и…

Мать злобно зыркнула, и головы вмиг попрятались. Она задула лучину, прошла в комнату и перед тем, как закрыть за собой дощатые створки, сказала:

– Я прощаю, и Бог простит. Утром уходи!

Манька осталась сидеть на лавке. В окно поскребли. Она вскочила и выглянула во двор. В темноте не разглядела, бросилась в сени, оттуда – к воротам.

У ворот к ней прижался Петруша.

– Матка твоя бабам сказала – прогонит тебя.

– Утром уйду в Муртук.

– Манечка… – Петруша заплакал. – Жалею тебя, бедную. – Он погладил ее по платку. – Видать, больше не увидимся.

Петруша вынул из-за пазухи тряпочку, в которую было завернуто что-то мягкое.

– Бери.

– Что это?

– Блины. С Обмолоток припрятал.

– Спасибо тебе, Петруша. – Она поцеловала его в голову. – Лихом не поминай.

Потом Манька слышала, как он плакал по дороге домой – в голос, будто ребенок.

Она ушла из деревни утром. Еще было темно. Влезла на горку, в последний раз посмотрела на темные избы, на клуб в дальнем конце деревни.

Ребеночек в животе заворочался.

Она улыбнулась и затопала огромными валенками по снежной дороге.