Соль земли - Георгий Марков

– Сколько же ещё у нас дикости ютится по закоулкам быта!.. Наблюдая за этой церемонией, я чувствовал себя отброшенным назад по меньшей мере лет на пятьдесят. А ведь живём на подступах к коммунизму!

Софья попыталась защищать обычаи семьи ссылкой на то, что так повелось издавна, вошло в привычку и люди исполняют её механически, но Алексей запротестовал:

– Ты со своим примиренчеством далеко пойдёшь. Учти, что это «механическое» исполнение обычаев часто лежит рядом с консерватизмом в работе.

Софья заспорила, но спорила вяло, отлично понимая, что правда на стороне Алексея. Да и профессор, которого они посетили, был известен в университете как рутинёр и педант, чуравшийся всего нового.

«А что бы сказал Алёша, увидев сегодняшнее сборище? Как бы он назвал эти закоулки быта?» – думала Софья, прислушиваясь к голосам незнакомых людей.

Сразу же она поняла, что здесь собрались мужья без жён и жёны без мужей. Всё это обозначалось специально придуманными словечками: «мальчишник» и «девишник».

– Зачем вы меня сюда привели? – спросила Софья Бенедиктина, когда один из участников сборища уже заплетающимся языком начал произносить очередной тост.

Бенедиктин взглянул Софье в глаза и умоляющим голосом ответил:

– Упрёки и вопросы потом, Софья Захаровна! Будьте милостивы!

Вслед за этим он нагнулся к сидящему рядом с ним лысоватому мужчине, и Софья слышала, как он уговаривал того произнести тост за её здоровье и успехи.

Все уже изрядно выпили и захмелели. Лысоватый с трудом водворил порядок.

– Граждане! Товарищи! Тост первостепенной важности. Прошу внимания! Минуту внимания! – надрывно кричал он. – Я предлагаю поднять бокалы за здоровье нашей драгоценной гостьи Софьи Великановны, – с пафосом произнёс он.

Взрыв смеха заглушил его слова. Софья большим усилием воли сдержала себя, чтобы не вскочить, чувствуя, что краснеет до корней волос.

Но терпение её иссякло, когда кто-то из опьяневших мужчин предложил играть в «уголочки». Софья не знала этой игры и робко потянула за уголок платка, собранного в руке Бенедиктина. Она и не предполагала, что, по условиям игры, ей предстояло поцеловаться с лысоватым мужчиной, уголок которого оказался скреплённым узелочком с уголком платка Софьи. Вспыхнув, Софья поднялась со своего места и выбежала на улицу.

Стоял душный вечер. Собиралась гроза. Где-то за городом поблёскивала молния и слышались раскаты грома. Тополевая аллея, тянувшаяся вдоль улицы, расплылась в темноте.

Софья сошла с тротуара и встала за толстый ствол тополя. Тотчас же заскрипела калитка и обеспокоенный голос Бенедиктина разнёсся по всему кварталу:

– Софья Захаровна, где вы?

Софья не откликнулась. Бенедиктин крикнул ещё раз, потом послышались его торопливые шаги. Он устремился в противоположном направлении.

Софья побежала, не оглядываясь. На площади она села в такси.

Когда она вошла в свой двор и направилась по дорожке между черёмуховых кустов к дому, дорогу ей преградила женщина. Это была Марина Строгова.

– Соня, милая, где вы запропали? Я вас уже часа два жду. Есть очень срочное дело, – взволнованно заговорила она.

– Ой, Марина Матвеевна, вы так меня напугали! – воскликнула Софья. – Да вы разве не на лекции?

– Что вы! У меня лекции с утра.

– Но вы же собирались выступать с лекцией где-то в рабочем клубе!

– Первый раз слышу. Кто вам сказал?

Софье захотелось рассказать о Бенедиктине, о бегстве с вечеринки, но стыдливость сковала её.

Не дождавшись ответа, Марина обняла её за плечи.

– Соня, у Алексея большое-большое несчастье.

Софья почувствовала, как сердце её остановилось, дышать стало трудно. Она опустилась на скамейку.

– Что с ним? – прошептала она, дрожащей рукой ловя руку Марины, в которой та держала письмо Краюхина.

Глава шестая

1

Когда шла война и люди в страшной тревоге за Родину, за близких, за успех своего дела думали о будущем, о счастье общем и личном, то счастье это рисовалось им точным подобием той жизни, которая была прервана войной. Люди желали, в сущности, одного: чтобы скорейшее окончание войны восстановило их прежнюю жизнь, как бы механически продолжив её течение с того самого уровня – не выше и не ниже, – на котором это течение так круто изменилось.

В этом представлении, как, может быть, ни в чём другом, выразилось отвращение советских людей к войне, их глубокое миролюбие, понимание ими войны как жестокого, но временного бедствия, которое, уж коли оно случилось, надо пережить и преодолеть как можно скорее.

События войны жестоко и неотвратимо пронизали собой всю жизнь Марины. Она была не только активным членом того общества, которое подвергалось неслыханному испытанию. На фронте были её муж, родной брат, десятки друзей и знакомых. Радуясь по поводу каждой победы наших войск и с болью переживая каждую их неудачу, Марина вместе с этим патриотическим чувством носила в своей душе постоянную, никогда не покидающую её тревогу за близких. Особенно велика была её тревога за мужа.

Её семейное счастье было недолгим. Марина вышла замуж в тысяча девятьсот сороковом году, в ноябре. В июле следующего года был призван в армию её муж.

Без него Марина остро почувствовала себя одинокой. Она не представляла, как сложилась бы её жизнь, не будь у неё работы. Труд исцелял её от тоски и тревоги, приносил радость и удовлетворение. Марина работала, не щадя сил, не мысля, как можно было бы в это грозное время жить иначе.

Как и все люди, она много думала о будущем, то есть о жизни, которая наступит, когда враг будет разбит и восторжествует мир. Она была уверена, что развитие страны после войны пойдёт ещё быстрее. Опыт, который советские люди накопили в преодолении величайших испытаний, не пропадёт даром. Думала Марина и о своём институте. Он будет смело решать важные проблемы народного хозяйства и преобразования природы, получит широкую возможность экспериментировать и ближе встанет к насущным потребностям большого и богатого края, а значит, и всей страны.

Личная жизнь Марине рисовалась так: она и Григорий будут, как и до войны, работать в институте, Григорий защитит кандидатскую диссертацию. Он в этом уже отстал от неё. Она поможет ему наверстать упущенное за годы войны. Потом они совершат несколько экспедиций по Сибири. Конечно, ей придётся сделать небольшой перерыв в своих путешествиях и научных изысканиях…

При мысли о ребёнке у Марины радостно замирало сердце.

Всю свою будущую жизнь с Григорием Марина представляла как прямое продолжение той жизни, которая была раньше. Их вынужденную войной разлуку она вычёркивала из своего сознания, как вычёркивают из письма неудачную строку. Она представляла себе Григория таким, каким он был до войны, с теми же привычками и особенностями, с теми же достоинствами и недостатками, с какими он ушёл в армию. И себя Марина видела такой же, какой была она до июня сорок первого года…

2

Коллектив института праздновал День Победы. Просторный актовый зал с огромными окнами и лепными украшениями в виде гигантских чаш с цветами в простенках и венками, щедро разбросанными по углам потолка, был увешан гирляндами из пихтовых веток и разноцветными бумажными флажками. Торжественно и строго выглядела сцена, которую пересекал продолговатый стол, накрытый тяжёлым красным сукном. Бюсты Маркса и Ленина, расположенные в глубине сцены, возвышались на отделанных под гранит постаментах на фоне развёрнутых шёлковых знамён. Многоламповые люстры заливали зал молочным светом. Гремел оркестр. По широким ступеням лестницы непрерывным потоком шли люди.

В институте была неписаная традиция: на праздничные вечера с заседаниями, концертами и танцами собираться не спеша. В другом случае опоздание считалось недопустимым, сегодня же в этом не было ничего предосудительного.

Научные работники шли с семьями – жёнами, детьми. Все были празднично одеты, надушены, тщательно причёсаны.

Марина и Григорий поднимались к входу в зал. Марина была в чёрном бархатном платье с белыми кружевными манжетами и таким же воротничком. На груди у неё краснела только что срезанная роза. Гладко причёсанную голову охватывал витой золотистый жгутик, карие глаза, красивые полуоткрытые губы, вся её полная фигура излучали счастье. Никогда ещё в жизни ей не было так радостно идти вместе с Григорием на виду у людей. Слегка выпятив грудь, в офицерском кителе, он старался быть строгим, сосредоточенным, но это ему не удавалось: губы расплывались в улыбке, и он опускал голову, боясь показаться глупым.

– Григорий Владимирович! Гриша! С приездом! Дождались наконец! Поздравляю вас, Марина Матвеевна, с праздником и со счастливой встречей! – Такими возгласами приветствовали Марину и её мужа их старые сослуживцы.

Но особенно приятно было Марине встречаться с новыми сотрудниками института, не знавшими её мужа. Марина знакомила их. Григорий Владимирович по-военному подтягивался, лицо его делалось непроницаемо серьёзным, и он, прищёлкнув каблуками, глуховатым баском говорил: