Соль земли - Георгий Марков

Всю ночь напролёт просидел Алексей, работая над копией карты и пояснительными сносками к ней.

Утром он направился на почту и сдал свои письма.

Возвращаясь домой, он ещё издали увидел, что под окнами его дома собрались ученики старших классов. Их было человек десять – пятнадцать. «Что им нужно? Неужели и они пришли выразить сочувствие?» – с тоской подумал Алексей. Он не переносил никаких соболезнований – они вызывали в нём стыд и ожесточение. Полчаса тому назад, идя на почту, он встретил инспектора районо Тележкина. Тот уже слышал о решении райкома и целых десять минут изливал свои чувства. Алексей не знал, куда деваться, и молча смотрел на Тележкина, думая о том, как бы поскорее уйти, не оскорбив старого знакомого. Выслушивать соболезнования ещё раз, да тем более от учеников, у него не было никакого желания. Он сделал вид, будто не заметил ребят, и решил повернуть в переулок. Но они словно угадали его намерение и, сорвавшись с места, понеслись к нему.

– Здравствуйте, Алексей Корнеич! – звонко наперебой закричали ученики.

По их пристальным взглядам Алексей понял, что они знают о решении райкома. И Алексею было приятно, что ребята не принимали скорбного вида, не старались говорить, подобно Тележкину, сочувственными голосами.

– Доброе утро, ребята! Куда это вы направились спозаранку? – присматриваясь к ученикам, спросил Алексей.

Произошло минутное замешательство. Алексей верно угадал его причины: ребята принуждены были лгать, а это давалось им не просто.

– К вам, Алексей Корнеич, приходили. Насчёт экспедиции. Скоро уж конец занятиям, а лодки мы ещё не просмолили. Как бы не запоздать…

Алексей понял, что разговор о лодках ребята затеяли, чтобы иметь повод для беседы с ним.

Как ни сдерживал себя Краюхин, но преданность ребят глубоко тронула его. «А я-то не понял их, хотел убежать от встречи», – с укором подумал он о себе.

– Спасибо, друзья, что напомнили, – сказал он. – В экспедицию пойдём непременно. И знаете, куда пойдём? На Уваровские горы! Уголь пойдём искать! – с воодушевлением воскликнул Алексей.

– Вот это да! На Уваровские горы!..

– Здорово!

– Алексей Корнеич, скорей бы!

– Всё будет в своё время, – успокоил учеников Алексей, распрощался с ними и пошёл в школу.

Не будь сейчас в школе такой горячей поры, как подготовка к экзаменам, он немедленно отправился бы к берегам Таёжной. Надо было ещё и ещё раз повидать старого Марея, установить с ним границы земель староверческого скита, побывать на Тунгусском холме, продвинуться в Заболотную тайгу, сходить на Берёзовское болото и обследовать пеньки, из которых, по утверждению Лисицына, зимой в морозы струился лёгкий парок. Но, к сожалению, ехать сейчас было нельзя: экзамены вот-вот, а после их окончания предстояло ещё проводить торжественный вечер выпускников и традиционный весенний бал учащихся.

Алексей не спеша поднялся на крыльцо школьного здания, снял кепку и с минуту постоял, щурясь на солнце. Оно светило ярко, но свет этот был, как обычно утром, мягкий, нежный, пронизанный голубизной.

Входя в школу, он встретил в коридоре уборщицу.

– Здравствуйте, Семёновна! Наверное, я первый пришёл? – спросил Краюхин.

– Нет, Алексей Корнеич! Сегодня Василий Васильич упредил вас, пожалуй, на полчаса, – сказала женщина, кивая на дверь кабинета директора.

Алексей решил зайти к директору, рассказать о своей встрече с «кружком путешественников».

Открыв дверь в кабинет, Алексей понял, что директор чем-то взволнован. Он ходил из угла в угол. В руке у него трепыхался белый листок, испещрённый строчками, напечатанными на машинке.

Василий Васильевич Головин был высок, худ, стриг волосы под кружок и очень походил бы на молодого Горького, если б не очки в латунной оправе, придававшие его лицу сердитое выражение.

– Доброе утро, Василий Васильич! – поздоровался Краюхин.

Директор остановился, резко повернулся, и Алексей почувствовал, что тот с трудом сдерживает негодование.

– Здравствуйте, Алексей Корнеич, – произнёс, задыхаясь, директор и без остановки продолжал: – Чёрт бы их там всех побрал, и вас тоже! Не было беды, сами напросились…

– Что случилось, Василий Васильич? – спросил Алексей, не понимая гнева директора.

– Всё то же! Полюбуйтесь и скажите: я ли выжил из ума или там кто-то рехнулся?

Головин передал Алексею прозрачный листок бумажки. Алексей прочитал:

Приказ № 26

По Притаёжному районному отделу народного образования

§ 6

Ввиду предстоящей отдачи под суд за допущение преступления наказуемого в уголовном порядке преподавателя географии Притаёжной средней школы Краюхина А. К. с сего числа отчислить от исполнения обязанностей.

Основание: распоряжение председателя исполкома районного Совета тов. Череванова.

Зав. районо С. И. Терновых.

– Каково?!

– Я ждал этого, Василий Васильич.

– А я нет. Я буду протестовать, буду писать в облоно, министру, в ЦК… Это произвол!

– Ну что ж, Василий Васильич… – медленно произнёс Алексей. – Я сейчас же уеду в тайгу. Если вздумают меня арестовывать, скажите, что я никуда не сбежал и скоро вернусь. До свидания!

Алексей вышел, осторожно прикрыв дверь кабинета.

4

– А ну, покажи, покажи, чем богат твой сад, – оживлённо говорил Максим, выходя вслед за Артёмом на крыльцо.

Стояло солнечное утро. Над вспаханными косогорами, сбегавшими к селу, плавал лёгкий белый туман. Малорослый березняк, разбросанный между пашен то круглыми, то продолговатыми островками, сверкал молодой зеленью. Скворцы суетливо хлопотали у скворечен, сновали в небе, посвистывали крыльями и оглашали простор весёлыми трелями.

Максим окинул взглядом перелески, пашни, прижавшиеся к селу, дома с курившимся на солнце нежно-розовым дымком и остановился, щурясь.

– Вот чертовщина! Посмотрел сейчас на березняк – и представились мне эти островки деревьев пехотой. Ты смотри, как они построены вправо углом, точь-в-точь как требуется по боевому уставу пехоты.

Артём ласково засмеялся.

– Каждому своё! А мне такое и в голову не придёт. Когда я гляжу на этот березняк, другая мысль возникает у меня: не умеют у нас беречь лес! Года три-четыре тому назад здесь такой был березняк, что не пролезешь. А теперь смотри, как его повырубили. Ещё год-два – и тут по косогорам будут оголённые бросовые земли. Без леса снег не удержится, дождь тоже будет скатываться, и придётся посевы переносить. А всё из-за головотяпства! Давно собираюсь отругать за это председателя Притаёжного сельсовета, да ведь разве успеешь один везде… Ах, Максим, кадры у нас ещё на местах слабые!..

– И ты понимаешь, Артём, каких это мук мне стоило, – продолжая осматривать прищуренными глазами косогоры, задумчиво проговорил Максим. – Бывало, отправишься перед наступлением на рекогносцировку, а впереди село. Смотришь на него в бинокль из какого-нибудь укромного уголка, чтоб тебя немецкий снайпер не снял, смотришь, как ворон на добычу. А село наше, русское. Несколько поколений жило здесь – радовались, печалились…

Максим остервенело потёр лоб ладонью, собрал к переносью морщинки.

– За четыре года войны ко всему привык: недосыпал, жил, как крот, в земле, с опасностями свыкся, а приучиться к тому, чтоб с лёгкой душой команду «огонь» подавать, не мог.

– Как по-твоему, надолго отвоевались? – спросил Артём.

– Надолго ли? Надо, чтоб надолго. Слишком глубоки раны у человечества от войны. Не дадут быстро забыть о себе…

– Ну что ж мы остановились на крыльце? Пойдём посмотрим на огород, – напомнил Артём.

– Пойдём, конечно! – сказал Максим и первым спустился с крыльца. Они пересекли двор и через калитку вышли в огород.

То, что увидел Максим, трудно было назвать садом, но и на огород это мало походило. На всей площадке, обнесённой изгородью и занимающей около гектара, вспаханной земли было меньше половины. Остальная земля была занята лесом. С правой стороны лес тянулся сразу от двора до конца изгороди, а слева он начинался за грядками и прерывался болотцем, расположенным в левом дальнем углу. Деревья тут были самых различных пород: берёза, черёмуха, рябина, кедр, пихта. У самой изгороди стеной росли смородина и малина. Между четырёх берёзок-сестёр на колышках стояли три улья с пчёлами. Ульи походили на сказочные избушки на курьих ножках без окон и дверей. Они были когда-то покрашены охрой, но от дождей и ветра местами уже облупились.

– Видишь? – обведя рукой широкий полукруг, произнёс Артём. – Всё это отец сам насадил, кроме вот этих берёзок. Когда здоровье позволяло, проводил здесь целые дни. Тут было его опытное поле. Гляди – надписи на дощечках: «Осенние кедровые сеянцы (высевал зёрнами пятнадцатого сентября)», «Весенние кедровые сеянцы (высевал зёрнами десятого мая)». А вот тут выращивал кедровую поросль, пересаживал всходы из другого грунта. И смотри, принялись!