Орлеанская девственница - Вольтер

Конец песни одиннадцатой

ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

Я поклялся, что сух и точен буду,Мораль и отступленья позабуду,Но бог любви всесилен, и перомМоим он, как ему угодно, водит.Пишу я все, что в голову приходит,Капризным вдохновляем божеством.Красавицы! Девицы, вдовы, жены,Амуром созванные под знаменаЗаманчивой, но яростной войны,Бывает так, что двое влюбленыВ одну из вас. Во всем они равны:В талантах, в грации, в любви до гроба.К себе располагают сердце оба:Трепещет грудь, Амур велит любить,И вы не знаете, как поступить.Учителя рассказывают в школахИсторию осла (не из веселых)[77].Сему ослу был кем-то принесенОбед в двух мерках и поставлен онНа равном расстоянье с двух сторон.Томимый этим искушеньем равно,Осел не знал, какой избрать удел,Стоял, ушами шевеля, не елИ, равновесье сохранив, бесславноОт голода, близ пищи, околел.Страшитесь следовать таким примерам,Мои красавицы! Поверьте мне:Шепнув «твоя» обоим кавалерам,Окажетесь вы счастливы вдвойне.

Вблизи обители благословенной,Увы, опустошенной и растленной,Где за своих монахинь отомстилДенис рукою Девы вдохновенной,На берегу Луары замок былС боями, башнями, мостом подъемным,С глубоким рвом, который окружалСтоячею водой высокий вал,С величественным парком, дряхлым, темным,Куда полдневный луч не проникал.В прекрасном замке этом был сеньоромБарон Кютандр, старик с орлиным взором.Гостеприимно всех встречали там.Барон Кютандр, добряк меж добряками,От сердца радовался всем гостям.Французов, бриттов – всех он звал друзьями;Будь странник босиком иль в сапогах,Принц, турок, женщина или монах —Всех принимал охотно рыцарь старый,Но требовал, чтоб приходили парой.Своей причуды вовсе не тая,Он блюл ее суровее законаИ нечета не признавал. СвояФантазия у каждого барона.Когда попарно гости шли к нему,Все было превосходно, но тому,Кто приходил один, бывало худо:Он голодал и долго ждал, покудаДругой не подкрепит его права,Совместно с ним составив цифру два.Иоанна, облачась в доспехи брани,Бряцавшие на величавом стане,С Агнесою, под вечер, без труда,Ведя беседу, прибыла туда.Монах, не потерявший их следа,Монах, исполнен злобы и нечестья,Подходит к стенам мирного поместья.Как волк, которым бедная овцаБыла обглодана не до конца,Стуча зубами и сверкая взором,Вокруг овчарни крадется дозором,Так этот англичанин, поп и вор(В душе пылает похоть, алчен взор),Отыскивал, блуждая ночью темной,Добычу, отнятую у него.Звонит, вопит он. Слуги одногоУвидев гостя, грузный и огромныйСейчас же поднимают мост подъемный,И духовник Шандоса, поражен,Цепей тяжелых слышит гулкий звон;Подъемный мост на воздух вознесен.При этом зрелище – судите сами,Кто стал божиться? Гнусный духовник.Он бесновался, он махал руками,Хотел кричать, но в горле замер крик.Нередко наблюдаем мы в окошко,Как, пробираясь между черепиц,Пытается из голубятни кошкаДостать когтистой лапкой милых птиц.Она глядит свирепо, и с испугуБедняжки жмутся в глубине друг к другу.Монах еще сильнее был смущен,Когда под деревом заметил онКрасавца с золотыми волосами,С отважным взглядом, с черными бровями,С пушком на подбородке, в цвете сил,Блистающего красотою смелойИ молодостью, розовой и белой.То был Амур, или, верней, то былПрекрасный паж: Монроз осиротелыйИскал предмет своей любви день целый.Блуждая так, он в монастырь попал.Его улыбка всех сестер пленила,Он был ничуть не хуже Гавриила,Который их с небес благословлял.И каждая при взгляде на МонрозаКраснела, точно молодая роза,Шепча: «Зачем он не пришел в тот час,Господь, когда насиловали нас!»Все окружили юношу зараз,И вот, узнав, что ищет он Агнесу,Игуменья коня ему даетИ провожатого, чтоб он по лесуНапрасно не плутал и без хлопотДоехал до Кютандровых ворот.

Монроз спешит и видит, подъезжая,Стоящего у моста негодяя.Тут, злобою и радостью пылая,Кричит он: «А! Так это ты, подлец!Клянусь Шандосом и святою мессой,Нет, более того, клянусь Агнесой,Что будешь ты наказан наконец».Монах отчаянный не отвечает,Рука его от ярости дрожит.Берет он пистолет, курок спускает:Бац! Порох вспыхивает и блестит,Шальная пуля наугад летит,Но направляемый рукой заблудшей —Из выстрелов, конечно, самый худший.Паж метко целится и сразу – хлопУжасного монаха в медный лоб,Где подлых замыслов была обитель.

Тот падает. Прекрасный победитель,Внезапный сострадания порывОтзывчивой душою ощутив,«Ах! – произнес. – Умри, по крайней мере,Как человек, в раскаянье и вере.Прочти «Те Deum». Ты собакой жил,Так помолись, чтоб бог тебя простил».«Нет, – отвечал преступник рясоносный, —Прощай, прощай, я к дьяволу иду!»Сказал – и умер. Дух его поносныйУмножил первый легион в аду.

В то время, как монаха в полном сбореВстречал, вздувая пламя, сонм чертей,Благочестивый Карл, с тоской во взоре,Вздыхая по возлюбленной своей,Гулял верхом, чтоб успокоить горе,Унылый, со своим духовником.Читателю еще он незнаком.Я парой строк сейчас исправлю этоИ поясню, кто ради этикетаБыл к королю, как ментор, приближен.Он снисхожденье возводил в закон:Добра и зла неточные мерилаПриятно зыблила его рука,Его улыбка смертным говорила,Что ноша добродетели легка.Он отпускал грехи во имя веры,Имел приятный голос и манеры,Все примечал и превосходно льстил,Всегда любезный и на все согласгтый.

Аббат монарха Франции прекрасной(Он имя Бонифация носил)Ученейшим доминиканцем был.Прощая слабости людей охотно,Он набожно и сладко говорил:«Как жаль мне вас! Со стороны животнойУязвлены вы. Это доля всех.Любить Агнесу несомненный грех,Но этот грех простится всех скорее.Народ господень, древние евреи,Ему нередко предавались.Сам Отец всех верующих, Авраам,Решил иметь ребенка от Агари, —Его пленил служанки юной взгляд,Недаром возбуждавший ревность в Саре.Иаков на двух сестрах был женат.Все патриархи жили в сладкой сменеРазличнейших любовных наслаждений.Старик Вооз – и тот решил позватьСтаруху Руфь с ним разделить кровать.Натешившись с Вирсавией вначале,Давид великий прожил без печалиДушой и телом в избранном серале.И храбрый сын его, известный тем,Что волосы врагам его предали,Раз переведал весь его гарем.Вам ведома и участь Соломона:Он был мудрец, пророк и веры щит,Иеговы опора, меч закона,И волокита был из волокит.Так было с первого грехопаденья.Так есть и будет – это доля всех.Утешьтесь! Юность ищет наслажденья,А старость мудрая замолит грех».

«О, – Карл промолвил, – ваша речь прекрасна,Но, к сожаленью, я не Соломон.Он счастлив был, а я скорблю ужасно.Имел любовниц целых триста он,А я одну, и с этой разлучен».По носу слезы потекли, мешаяУнылому монарху говорить.Тут видит он, во всю несется прытьКакой-то всадник, реку огибая,Подпрыгивая на седле смешно.Король узнал в нем толстяка Бонно.Вы знаете, наперсник тайны милойНеотразимой обладает силой,Когда терзает нас разлуки гнет.Король, взволнован, как при виде чуда,Кричит ему: «Кой черт тебя несет?Что делает Агнеса? Сам откуда?Где взор ее блестит светлей зари?Скорей же отвечай мне, говори!»

Бонно, монаршим не смущен допросом,От точки и до точки рассказалО том, как куртку он переменял,Как поваром вождя британцев стал,Как он удачливо порвал с Шандосом,Когда в бою забыли про него,Чем он обязан хитрости и чуду;Как он красавицу искал повсюду;О том, что знал, наговорил он груду;А, собственно, не знал он ничего:Не знал он рокового приключенья,Монаха страсти, не пропавшей зря,Любви пажа, исполненной почтенья,И мерзости в стенах монастыря.

Все злоключения перебирая,Вздыхая, плача и считая дни,Судьбу и злых британцев проклиная,Еще печальней сделались они.Настала ночь. Сияя кротко миру,Медведица направилась к надиру[78].Задумчивому королю аббатСказал: «Уж поздно, в это время спятИль ужинают все без исключенья,Будь то король или монах простой».Карл, горестно поникнув головой,Тая в груди любовные мученьяВсе из-за той, которую искал,Не отвечая, молча поскакал,И очутились перед замком вскореВсе трое – Карл с аббатом и Бонно.Прах пастыря, погрязшего в позоре,Швырнувши, как негодное бревно,В канаву, паж, задумчивый и томный,Глядел с досадою на мост подъемный,Который разделял его и ту,Чью мысленно ласкал он красоту.Трех всадников увидев в лунном свете,Он сладкую надежду ощутил,Что выручат его сеньоры эти,И выступил вперед, пригож и мил,Скрывая имя и любовный пыл.Как только с ними он заговорил,К себе внушил Монроз расположенье.Он королю понравился. АббатНа нем остановил елейный взглядИ пастырское дал благословенье.

Они составили все вместе чет.Мост тотчас опускается, и вотКоней копыта с грохотом суровымСтучат по доскам четырехдюймовым.Толстяк Бонно на кухню поспешилИ принялся за ужин у камина.Аббат колена тотчас преклонилИ набожно творца благодарил;А Карл, принявший имя дворянина,Почтенного Кютандра отыскал.Барон, с приветом (он еще не спал),Ведет его к роскошному покою.Карл только одиночества желал,Чтоб насладиться нежною тоскою;Он об Агнесе лил потоки слез,Не зная, где искать свою подругу.

Осведомленнее был наш Монроз.Он очень ловко расспросил прислугу,Где спит Агнеса, где ее покой,Все осторожным взглядом замечая.Как кошка, что идет, подстерегаяЗастенчивую мышку, чуть ступая,Неслышною походкой воровской,Глазами блещет, коготки готовитИ, жертву увидав, мгновенно ловит, —Так юный паж, к красавице спеша,На цыпочках, едва-едва дыша,Шел ощупью, и наконец завесаОтдернута, и перед ним Агнеса.Быстрей, чем пуля из ружья летит,Быстрее, чем железные опилкиПритягивает яростный магнит,Войдя, любовник, молодой и пылкий,Пал на колена пред софой, где спитЕго красавица, подобно розе,В непринужденной и прелестной позе.Для размышленья не было ни сил,Ни времени. Огонь их подхватилВ одно мгновенье ока. В раскаленныхЛобзаньях нежные уста влюбленныхСлились. Заволокло желанье взор.Слова любви? Они остались в горле.Их языки друг друга нежно терли,И был красноречив их разговор.О, вздохи нег, безмолвье упоенья,Прелюдия оркестра наслажденья!Но этот сладостный дуэт прерватьПришлось им по причине неизбежной.

Агнеса помогла рукою нежнойПажу постылые одежды снять.Век золотой не знал их, безмятежный;Придуманная, чтобы нас стеснять,Противная природе, эта шкураВсего невыносимей для Амура.

Кто это, боги! Флора и Зефир?Психея ли божка любви ласкает?Венеру ли твой юный сын, Кинир,В объятьях сжал, позабывая мир,Меж тем как Марс ревнует и вздыхает?Карл, этот Марс французский, уж давноВздыхает рядом в обществе Бонно.Он ест задумчиво и пьет печально.Старик слуга, болтлив професьонально,Чтоб мрачное высочество развлечь,Никем не прошенный, заводит речьО том, что на дворянской половинеСпят двое путешественниц – однаБрюнетка с гордым видом героини,Другая – точно лилия нежна.Карл вздрогнул: «Ах, Агнеса, где ты, где ты?»Он заставляет повторить приметы:Какие волосы, улыбка, цветЛица и глаз, сложенье, сколько лет.Он узнает своей любви предмет,Ее, жемчужину земных жемчужин,И, убежденный, забывает ужин.«Прощай, Бонно! Я к ней бегу тотчас».Сказал – и улетел, стуча при этом:Король, он редко прибегал к секретам.

«Агнеса!» – повторял он столько раз,Что до Агпесы крики долетели.Чета любовников дрожит в постели.Как избежать беды им, вот вопрос.Но был изобретателен Монроз.Он замечает в выступе светлицыПодобие молельни иль божницы,Алтарь миниатюрный, где поройЗа деньги служит капуцин седой.Пустая ниша в глубине альковаЕще ждала пристойного святого,Закрытая завесой голубой.Что делает Монроз? Быстрее мышиЗа занавескою в алтарной нишеОн быстро прячется и впопыхах,Конечно, забывает о штанах.Король вбегает в спальню, обнимаетСвою Агнесу, нежный вздор меля,И, весь в слезах, использовать желаетПрава любовника и короля.Святой за занавескою, с тоскоюВсе это видя, испускает стон.Король подходит, трогает рукоюИ восклицает, крайне удивлен:«Отцы святые! Черт! Я это вскрою!»В нем полуревность, полустрах кипит.Он дергает порывисто и резко —И падает с карниза занавеска.Прекрасный паж, испытывая стыд,Спиною повернулся. Выделяясь,Белело то, что в дни былых победМогучий Цезарь, вовсе не стесняясь,Вручал тебе, красавец Никомед,За что Великий Грек во время оноОсобенно любил Гефестиона,Что Адриан явил средь Пантеона…Герои, сколько слабостей у вас!

Читатели, вы помните ль рассказО том, как, в сердце вражеского стана,Уснувшего Монроза нежный задТремя цветами лилии подрядНочной порой украсила ИоаннаИ как святой Денис ей помогал?При виде лилий и при виде задаКороль смутился и молиться стал,Вообразив, что это козни ада.Агнесу жгут раскаянье и страх,Она теряет чувства, крикнув: «Ах!»Взволнованный король, в порыве муки,Зовет, держа несчастную за руки:«Сюда! Здесь дьявол!» Слыша эти звуки,Встревоженный монах, забыв еду,Спешит помочь попавшему в беду;Испуганный Бонно, пыхтя, несется;Иоанна пробудилась и беретсяЗа добрый меч, что в битвах закален,Готовая на бой идти отважно;И только в спальне у себя барон,Не слыша ничего, храпел протяжно.

Конец песни двенадцатой