Маникюр для покойника - Дарья Донцова

Возле метро тетка, замотанная в несколько шарфов, хлопала себя рукавицами по бокам. Погода и впрямь была ужасающая. Холодно, скользко и как-то неуютно. В такой день хорошо дома, на диване, с книжечкой и пирожными, и уж совсем тоскливо торговать сосисками. Неожиданно до моего носа долетел запах. Ноги сами собой понеслись к тележке.

– Тебе с чем? – хриплым голосом осведомилась продавщица и закашлялась.

Я на секунду призадумалась. Господи, и что это я собираюсь делать? Покупать на улице еду из рук больной женщины.

– Не боись, – хмыкнула бабища, улыбаясь. – СПИДа нет, простыла на ветру, а сосисочки свежие, не сомневайся. Так с чем?

– С горчичкой, – неожиданно против воли вымолвил язык.

Торговка откинула крышку, вытащила длинную булку, ловко всунула внутрь розовенькую колбаску, полила горчицей и подала мне вместе с салфеткой:

– Приятного аппетита.

Краем сознания я отметила, что она берет продукты и деньги одной и той же рукой без перчатки, но зубы уже вцепились в сандвич. Упругая кожица лопнула, рот наполнил ароматный сок. Хлеб оказался мягким, приправа умеренно острой, никогда до сих пор я не пробовала такой восхитительной еды. Даже в ресторане «Максим», куда иногда мы с Михаилом заглядывали, не подавали подобной вкуснятины. Проглотив хот-дог, я облизнулась и, махнув рукой на все соображения гигиены и поправ принципы правильного питания, приобрела в соседнем ларьке чашечку горячего кофе. Принципиально не пью растворимых напитков, так как они наносят непоправимый удар по печени, но сегодня происходили чудеса. Сладкая светло-коричневая жидкость, назвать которую «кофе» было как-то стыдно, приятно пролилась в желудок, согревая меня изнутри. Продавец, простоватый мужичонка лет пятидесяти, сказал:

– Первое дело на морозце горяченького хлебануть, сразу жизнь иной кажется.

Я вбежала в метро, вскочила в поезд, шлепнулась на сиденье и, поджав под себя ноги, подумала: «Как хорошо!»

257-я больница устроилась прямо у метро. Внутри больничного здания нашлась «Справочная», но окно оказалось закрыто. Побродив по этажам, я наткнулась на «Реанимацию» и спросила вышедшую из двери симпатичную женщину в зеленой шапочке:

– Простите, Михайлова не здесь лежит?

– Здесь, – подтвердил врач. – Вы ей кем приходитесь?

– Из милиции.

– Предъявите удостоверение, – моментально отреагировала хирург.

Я растерялась. До сих пор никто не просил у меня документов. Пауза затянулась, докторица начала хмуриться, но тут из другой палаты высунулась голова и закричала:

– Оксана Степановна, скорей, Маркова тяжелеет!

Бросив меня, врач понеслась на зов, я всунула голову в «Реанимацию» и, увидав за столиком худенькую девушку, заныла:

– Доченька, скажи, милая, как тут Михайлова, я ее тетя.

Нет, все-таки не зря я училась в консерватории, явно обладаю актерским талантом.

Девчонка серьезно ответила:

– Состояние крайней тяжести, без отрицательной динамики.

– Что? – не поняла я.

Девица перестала корчить из себя Гиппократа и сказала:

– Плохо ей, но хуже не делается.

– Поговорить можно?

– Больная интубирована.

– Что? – снова не сообразила я.

Медсестра вновь перешла на человеческий язык:

– У нее в горле трубка. И вообще в реанимацию пускают только в крайнем случае.

– Мой случай как раз такой, – заверила ее я.

– Типун вам на язык, – в сердцах заявила «Флоренс Найтингейл», – глядишь, поправится скоро. Запишите телефончик, завтра позвоните.

Поняв, что больше ничего не узнаю, я поехала домой. В коридоре, едва опустив на пол пакет с курицей и солью, сразу сообразила, что Кирюшка дома. Посреди прихожей валялась его новенькая пуховая курточка, чуть поодаль ранец, сапоги и шарфик.

– Ты где? – закричала я.

В ответ – тишина. Испугавшись, я побежала в его комнату и нашла мальчишку на кровати.

– Что с тобой?

Кирка поднял голову:

– Горло очень болит.

Глаза мальчика лихорадочно блестели, лоб оказался горячим, он заболел! Но я хорошо знаю, как следует действовать в подобной ситуации, сама все детство провела в кровати.

Через полчаса довольный Кирюшка пил на кухне обжигающий чай. Я положила в чашку три ложечки сахара и налила яблочного уксуса. Еще надела на мальчишку теплую фланелевую пижаму, а на горло поставила водочный компресс. На ноги, преодолевая слабое сопротивление, натянула толстые носки из деревенской шерсти.

– Кусаются, – ныл Кирюша.

– Ничего, зато теплые.

– Чай кислый!

– Зато полезный!

– Горло чешется, сними шарф.

– Только через час, – грозно заявила я и добавила: – Впрочем, больной ребенок имеет право на капризы. Можешь выразить три разумных желания, постараюсь их осуществить.

Кирюшка оживился:

– А на какую сумму?

Я открыла кошелек, призадумалась и ответила:

– Сто рублей.

– Крабовые палочки, чипсы «Принглс», новый детектив из серии «Черный котенок», – выпалил ребенок. – И чтобы прямо сейчас.

– Ладно, – охотно согласилась я, – вот поставлю курицу и сбегаю.

Кирюшка с изумлением глядел на соль, заполнившую сковородку.

– Ты уверена, что это можно съесть?

– Абсолютно, – заверила я и понеслась к метро.

Через полчаса у нас был полный порядок. По квартире разливался восхитительный аромат, совсем не хуже, чем у Ани. Кирюшка влез под одеяло, обложился книжками и захрустел чипсами. Я села на кухне, вытащила записную книжку Катукова и уставилась на странички. Хорошо настоящим милиционерам. У них и впрямь существуют специальные службы для дешифровки кодов, а что делать мне? Ряды цифр казались бесконечными. В школе у меня по математике всегда была тройка, поставленная жалостливой учительницей Валентиной Сергеевной. На самом деле я не заслуживала даже кола, потому что единица – это уже оценка, подразумевающая хоть какие-то знания, мои же ограничились только таблицей умножения, причем до сих пор путаю: четырежды семь будет в результате двадцать семь или двадцать восемь?

– Цифровой код, здорово, – раздался за спиной голос мальчишки.

– Немедленно ложись в кровать, – автоматически велела я. – Зачем снял носки?

– Кусаются, – заныл Кирюшка, – лучше Мулю положу под одеяло.

Я вспомнила ровное тепло, исходящее от мопсихи, и согласилась.

– Тогда уж и Аду тоже, по мопсу на ступню.

Кирик хихикнул и спросил:

– Зачем записи зашифровала?

– Это не моя книжка, хотела прочитать, да, видно, не получится.

– Почему?

– Закодировано.

– Ерунда, – сообщил Кирюшка и ткнул пальцем в строчку: – Вот здесь написано – Соколов Юрий Николаевич, десять тысяч долларов.

Я ахнула:

– Откуда знаешь?

Мальчик засмеялся:

– Элементарно, Ватсон. Детский шифр, про такой всякому известно.

– Мне нет.

– Берешь алфавит, – принялся пояснять Кирюшка, – и каждой букве присваиваешь номер А – 1, Б – 2. Поняла? Проще некуда. Иногда меняют местами гласные и согласные, часто записывают комбинации из трех цифр. Допустим, 642, но тогда следует знать, какая из цифр главная 6, 4 или 2… Можно еще накладывать специальную сеточку, тогда нужные числа появятся в окошечках.

– Откуда ты все знаешь?

– Читайте детективы – источник знаний, – ответил Кирюшка.

В общем, он прав, только в криминальных историях, попадающих в мои руки, не было «информации» о шифрах. Я стала читать «про убийства», выйдя замуж, в детстве мамочка не позволяла трогать Конан Дойла, Стивенсона и Ника Картера даже щипцами. Мамуля считала захватывающие истории низкопробной поделкой, и мне предлагалась для прочтения классика – Толстой, Горький, Чехов, ну в крайнем случае Виктор Гюго, а вот Дюма – никогда. Результат налицо – я тихо ненавижу прозаиков и поэтов, гордость и славу мировой литературы, зато трясусь от вожделения при виде любой обложки с изображением окровавленного кинжала.

В прихожей послышались возня собак и бодрый голос Юли:

– Ой, как пахнет!

– Слышишь, Кирка, – перешла я на шепот, – можешь расшифровать?

– Как два пальца описать, – возвестил помощник.

Я хотела было заявить, что так говорить крайне неприлично, но «Джеймс Бонд» уже унесся, совершенно забыв про больное горло, простуду и кашель. Только две домашние тапки сиротливо остались стоять возле мойки.

Запеченная курица произвела эффект разорвавшейся бомбы. Сережка облизнулся и спросил:

– Надеюсь, это не раскрашенный гипсовый муляж?

Я молча отодрала румяную ножку и положила Юлечке, вторая перекочевала на тарелку к раскрасневшемуся Кирюшке.

– Погоди, погоди, – занервничал Сережка. – А мне?

Я почувствовала глубокое моральное удовлетворение и, довольно улыбаясь, ответила:

– Боюсь, Серджио, тебе не понравится.

– Ну прикол, Серджио, – завопил Кирюшка, – ну кликуха!

Юлечка старательно жевала ароматную курятину, Сережка подцепил крылья и проглотил их в момент.