Восьмая тайна моря - Михаил Белов

Через полчаса в кабинет Еремина привели Рутковскую. Суровягин сел за боковой стол у стены и положил перед собой стопку бумаг.

- Садитесь, Рутковская, - полковник показал на кресло перед столом.

- Спасибо, товарищ Еремин, - сказала она своим бархатисто-напевным голосом. - Мы с вами встречались у Лобачевых. Не помните?

- Помню, помню, - рассеянно ответил полковник. - Вы, кажется, меня назвали товарищем? Что ж, пусть будет так, я не возражаю. Но это слово ко многому обязывает.

Она метнула взгляд на полковника, потом на Суровягина и опять на полковника. "Приметлива, - подумал Суровягин, - и, очевидно, умеет запоминать увиденное". Он не раз встречался с ней, но только сейчас по-настоящему разглядел ее. Природа ничем не обидела ее. Но что-то не нравилось ему в этом красивом лице. Глаза? Пожалуй, да. Глаза много повидавшей, опытной, искушенной женщины.

- Может быть, вы мне объясните, товарищ Еремин, за что меня арестовали? - Рутковская привычным движением поправила волосы.

- Не волнуйтесь. Давайте поговорим как старые знакомые. Расскажите о вашей жизни.

- Нечто вроде вечера воспоминаний?

- Почему бы нет? Время у нас есть.

- Что ж... Разрешите закурить?

Суровягин молча положил перед ней пачку сигарет и коробку спичек.

Она закурила.

- Даже не знаю, с чего начать, - как-то неуверенно заговорила она. - Родом я из Сибири. Мне было четыре года, когда началась война...

- Бывал я в Сибири. Чудесный край. У меня там сын.- Полковник повернулся к Суровягину. - Лейтенант, организуйте нам чаю...

Суровягин вернулся минут через десять. В кабинете еще продолжался разговор о Сибири.

Рутковская пила чай мелкими глотками. Суровягин уже привык к манере полковника вести допрос в такой вот непринужденной, почти домашней манере.

"Надо проникнуть в душу человека, а уж тогда решить, как дальше вести дело", - говорил Еремин подчиненным.

Вот и сейчас, верный своим принципам, он тщательнейшим образом исследовал жизнь молодой женщины, умной, хитрой и... вредной.

Тяжелое детство. Мать работала на вокзале. Она запирала дочь на замок, а сама на целый день уходила из дому. Приходила вечером, часто с незнакомыми людьми. Они оставались на ночь. Девочке было семь лет, когда мать исчезла. Потом говорили, что она уехала с кем-то в Среднюю Азию. Аня двое суток сидела взаперти. На третий день, доев все, что оставила мать, девочка с трудом открыла форточку и позвала соседку, которая на ледяном ветру развешивала белье во дворе.

Соседка взяла ее к себе. Это была добрая и отзывчивая женщина. Аня выросла у нее. Хорошие, светлые годы. Кончила десятилетку. Поступила работать лаборанткой в научно-исследовательский институт...

Слушая Рутковскую, Суровягин невольно вспоминал свое детство. Он был старше ее на год и тоже хлебнул немало горя. Шел 1942 год. Отец уходил на фронт. Он собирался медленно и деловито.

- Ну, мать, пока...

Мать сказала:

- На войну бегом не бегают. Посидим на дорогу...

Сидели и молчали. Потом отец резко встал.

- Андрей, - позвал он. - На войну ухожу, сынок, - спокойно, как об обычном, сказал отец. - Ты слушайся мать. Понял? Будь мужчиной в доме, ясно?

Андрей мотнул головой. Понял. Хотя понял тогда только одно - отец уходит. Уходит надолго, навстречу очень трудному делу.

Война вошла в жизнь села тяжелой мужской работой для стариков, женщин, мальчишек. Андрейка работал вместе с матерью в поле, помогал дома по хозяйству. Было трудно. Потом школа, училище... Нет, он нигде не свернул с прямой просеки жизни.

Почему же свернула Рутковская? Когда и как это случилось? Может быть, душевная травма, нанесенная в детстве, оказалась роковой для нее? Но ведь была женщина, удочерившая ее. Была школа... Так почему же она сейчас сидит в кабинете следователя?

Рутковская рассказывала.

В институте на нее обратил внимание руководитель одной из лабораторий. Крупный ученый. Она хотела устроить жизнь. Вышла замуж. Бросила работу. Муж вечно был занят. Она с утра до вечера носилась по магазинам, по портнихам. Потом все надоело. Начала скучать. Вставала поздно. Бродила по квартире с опухшими глазами, капризная и заспанная. Муж советовал вернуться на работу, но работа уже не увлекала ее. Появились подружки. Устраивала вечеринки. Танцевали. Немного сплетничали.

У нее было много поклонников - молодые поэты, художники, артисты. Они обо всем судили с апломбом, безапелляционно. С ними было весело. Но мужу они не. нравились. Он говорил о них резко и строго. Она соглашалась с его суждениями и... продолжала встречаться с ними. Была молода и глупа. Плохо знала жизнь. А сейчас она раскаивается в этом. Мужа она любила...

Рутковская закурила новую сигарету.

Еремин поднялся из-за стола и медленно прошелся по кабинету.

- Как-то странно устроена жизнь, - сказала Рутковская, нагибаясь к стоявшей рядом вазе с цветами. Она понюхала цветы, откинулась на спинку кресла и вздохнула: - Цветы, - и какая-то тень пробежала по лицу.

Еремин вернулся к столу.

- Почему вы считаете, что жизнь устроена странно?

- Разве не странно, что один человек может арестовать другого, лишить его всего этого, - она показала на цветы.

- Мы представители народа и арестовали вас от имени народа, - немного запальчиво сказал Суровягин. Она засмеялась:

- Вы слишком молоды, лейтенант, чтобы говорить и тем более действовать от имени народа.

Суровягин заметил, как весело блеснули глаза полковника. "Кусачая", - подумал Суровягин.

- Вы говорите, жизнь странно устроена, - Еремин мял сильными пальцами тоненькую папиросу. - Что поделаешь, в жизни есть странности. Мне, например, представляется чрезвычайно странным, что на нашей планете существуют империалисты. Странным кажется, что они хотят войны. Странным кажется, что в нашей стране есть контрабандисты... Когда в ваш дом ломится вор, вы что делаете? Пытаетесь задержать его, обезвредить с помощью соседей или как-нибудь иначе. А наша страна - это тоже дом, огромный дом, заселенный хорошими советскими людьми. И вот нам поручено охранять этот до'м... Впрочем, мы уклонились от темы нашей беседы.

- Почему же! - запротестовала Рутковская. - Но вы же не считаете меня чужой в этом доме?

- Не хочу считать, - Еремин вздохнул. - Мне дорог каждый житель в нашем большом доме. Если бы это было не так, я давно не сидел бы здесь... Вернемся к нашему разговору. Мы, кажется, остановились на ваших встречах... Почему же вы бросили мужа и очутились в нашем городе?

Суровягин взглянул на Рутковскую. "Красивая, - неприязненно подумал он. - Сейчас начнет выкручиваться".

Но она не стала выкручиваться. Увлеклась одним работником института. Он работал в лаборатории мужа. Она не знает, кем он работал. Но муж очень ценил его.