Роза Версаля - Ольга Крючкова

Да, славные были времена! Несмотря даже не то, что шла война… Главное, оба были в ту пору молоды, верили в себя, в удачу, и между ними не стояла женщина.

Теперь же всё изменилось. Он, Василий Глызин, – обманутый муж, рогоносец. А неожиданный соперник – не кто иной, как родной братец Илья…

Василий вздохнул и покрутил бриллиант.

«Это ж на сколько карат ты тянешь? На пятнадцать, двадцать? Надобно будет обратиться к ювелиру. Вот только к какому? К тому, у которого жена себе цацки заказывает? Ну, уж нет, этого только не хватало, – размышлял купец. – А ведь ты, камушек, – мой военный трофей…»

Василий снова вспомнил себя бравым хорунжим, любимцев казаков, но тут же почувствовал очередной приступ опоясывающей головной боли.

– Чёрт бы побрал все эти драгоценности! Ненавижу! – в отчаянии воскликнул он. – Это всё ты, всё из-за тебя! – вскричал Василий, буравя бриллиант безумными глазами, словно тот был живым существом. – Не хочу тебя боле видеть! – Глызин размахнулся и бросил камень в камин. – Чтоб ты сгорел, проклятый!

Розовый камень скрылся в чёрной золе. Вскочив с кушетки и обхватив голову руками, купец начал метаться по комнате, точно разъярённый зверь.

Наконец головная боль отступила. Укорив себя за опрометчивый поступок, Василий Иванович тотчас бросился к камину и, затаив дыхание, извлёк бриллиант из золы. Тот был по-прежнему чист, прозрачен и переливчато-розов.

– Не отдам! Никому не отдам: ни жене, ни брату! Мой камень! Куда бы его только спрятать? Анастасия видела его, и теперь неизвестно, что ей в голову придёт, чего ещё они с братцем замыслят…

Глызин снова заметался по кабинету, вращая воспалёнными глазами.

– Ладно, пока в сейф положу… А потом оценщика на дом приглашу…

Анастасия Николаевна вернулась домой около полуночи. Будучи полностью поглощён находкой, Василий даже не заметил отлучки жены.

Не став будить горничную, купчиха разделась сама. Всю ночь ей снилось, что она – полуобнажённая римская матрона, – возлежит в кресле-качалке возле бассейна, усыпанного лепестками роз, и вкушает дивные плоды. Вот входит Илья, облачённый в белую тунику, расшитую золотом… Он протягивает к Анастасии руки и дарит ей… розовый бриллиант. Потом они сбрасывают с себя одежды и предаются безумной любовной страсти прямо в бассейне…

…Анастасия Николаевна, нехотя пробудившись, позвонила в колокольчик. Дверь открылась, вошла расторопная Прасковья.

– Как почивали, барыня?

Хозяйка потянулась…

– Отвратительно. Неси воды, умываться буду. Нет, постой… Появилась ли Амалия?

Прасковья почувствовала в голосе хозяйки нотки раздражения и втайне порадовалась: она и сама не жаловала француженку, считая ту уж больно возгордившейся – не чета, мол, вы все мне с моей-то голубой аристократической кровью!

– Вчерась, барыня, француженка возвернулась поздно. Привратник отворил ей, она хотела по-тихому прошмыгнуть к себе в комнатёнку, ну тут-то я её и прижучила…

Анастасия повела бровью:

– Что ж ты сказала ей?

– А так и сказала: что вы, мол, всё знаете об её гулянках, и что будет ей за то выволочка…

– Правильно, Прасковья. Выволочки Амалии не миновать. Пригрела я, кажется, змеюку на груди… Неси теперь умываться!

Анастасия Николаевна привела себя в порядок и решительно направилась в комнату гувернантки, рассчитывая застать ту в постели. Однако, к вящему своему удивлению, увидела Амалию одетой, причёсанной и… сидящей на чемодане.

– Что всё сие означает? – вопросила Анастасия Николаевна, высокомерно посмотрев на француженку испепеляющим взглядом.

Гувернантка встала и вежливо поклонилась:

– Доброе утро, Анастасия Николаевна.

– Кому доброе, а кому – нет! – грубо отрезала хозяйка. – Я ещё раз спрашиваю: что сие означает?

Амалия, до последнего момента старавшаяся сохранять спокойствие, не выдержала, осела на стул и расплакалась:

– Ах, простите меня, барыня… Я всё должна была вам рассказать раньше! Но никак не решалась… Я боялась, что…

Анастасия, уставив руки в боки, как и полагается заправской купчихе, бесцеремонно перебила:

– Ага! Стало быть, раскаиваешься в содеянном?

Француженка, всхлипывая, закивала.

– Да, барыня, простите меня. Я опять вчера не уложила Полин спать, не рассказала ей сказку на ночь… Мне очень стыдно, поверьте…

Анастасия Николаевна, не ожидавшая встретить столь откровенного раскаяния, несколько смягчилась.

– Как ты могла, Амалия, так поступить со мной? Как могла оказаться настолько вероломной?

Девушка отёрла слёзы и растерянно захлопала глазами.

– Помилуйте, Анастасия Николаевна! Отчего же вероломной?

– И ты ещё спрашиваешь?! После того как соблазнила моего мужа? – вновь вознегодовав, воскликнула купчиха.

Амалия растерялась совершенно.

– Помилуйте, о чём вы говорите? Я не понимаю!

Анастасия Николаевна почувствовала крайнее раздражение и накатившую ярость.

– Спишь с Василием Ивановичем и ещё комедию передо мной ломаешь? Змея! Курва! Стерва! – купчиха медленно начала наступать на опешившую гувернантку.

Амалия, ощутив исходящую от барыни угрозу и не желая быть оттасканной за волосы или отхлёстанной по щекам, вскочила со стула и проворно ретировалась к окну.

– Вы всё неправильно поняли… Я никогда не была любовницей вашего мужа!

– А куда шастаешь по ночам? А? Отвечай! – Анастасия Николаевна засучила рукава. – А то ведь все космы выдеру, не посмотрю, что ты барышня благородных кровей!

Амалия испугалась не на шутку. Прикрыв лицо руками, дабы хоть как-то защититься от натиска купчихи, девушка взмолилась:

– Всё расскажу, как перед богом покаюсь! Только не рукоприкладствуйте, барыня!

Однако купчиха от сих слов распалилась ещё более.

– Ага! – взревела Анастасия Николаевна, входя в раж. – Испугалась?! Призналась?! Ну, теперь-то я уж точно тебе все космы повыдергаю, чтобы неповадно было вдругорядь на чужих мужей зариться!

Купчиха припёрла француженку к подоконнику пышными своими формами и вцепилась, словно клещами, в роскошные волосы девушки. Амалия в ответ издала столь истошный крик, что разбудила весь дом.

Когда Василий Иванович вбежал в комнату гувернантки, предположив спросонья, что ту убивают, взору его предстала воистину живописная картина: разъярённая супруга таскала за волосы несчастную француженку, приговаривая:

– Ах ты, дрянь! Будешь знать, как залезать к чужим мужьям в постель!

У Глызина, как и у обеих дам, волосы встали дыбом.

– Анастасия! Уймись! Ты с ума сошла? – крикнул он и бросился оттаскивать разбушевавшуюся жену от француженки.

– А! Явился полюбовницу свою защищать?!

Купец с трудом оттащил жену от бьющейся в истерике Амалии.

– Василий Иванович… – рыдала Амалия. – Хоть вы барыне скажите…

– Чего сказать-то? – недоумевал Глызин. – Что здесь вообще происходит? Какая кошка меж вами пробежала?

– Анастасия… Николаевна… – всхлипывала Амалия, – считает нас с вами… любовниками… А я другого люблю!

Глызин опешил.

– Анастасия, ты совсем рехнулась?! Поди прочь отсюда!

Не тут-то было – Анастасия Николаевна не собиралась пока покидать поле боя.

– Это она у меня сейчас прочь пойдёт! И рекомендаций ей не дам! – в ярости кричала купчиха. – На панель пойдёт! Там ей место!

Амалия в который раз сделала попытку оправдаться:

– Анастасия Николаевна, я вам всё расскажу… Я люблю Артамонова… К нему и бегала по ночам на свидания… в гостиницу…

Глызин схватился за сердце:

– К Тимофею Григорьевичу Артамонову? Купцу первой гильдии? Миллионеру? Так у него же жена… Дети… Внук…

– Да нет же! Дайте же мне сказать! Не к Тимофею Григорьевичу! К сыну его, к Петру Тимофеевичу. Не дай бог, Тимофей Григорьевич узнает…

Василий Иванович с облегчением выдохнул:

– Господи… Зачем же пугать-то так?.. А чего ж украдкой бегаешь?

– Я… Словом, я служила у Артамоновых недолго, примерно с полгода… Потом Артамонов-старший узнал о моей любовной связи с его сыном и выгнал меня… без рекомендаций. Только Пётр и помог впоследствии устроиться к своим знакомым…

– Это к Рябовым, что ль? От которых ты к нам пришла? – уточнил Глызин.

Амалия кивнула и продолжила:

– А два месяца назад Пётр овдовел, и мы снова начали встречаться…

– Надо же… А я и не слыхал о его вдовстве… Так что ж вам теперь-то мешает открыться, коли он стал вдовцом?

– Продолжаем опасаться гнева Артамонова-старшего, – призналась Амалия.

Глызин почесал затылок.

– Да-а-а уж… – протянул он, после чего обратил, наконец, внимание на чемодан. – А это чего?

– Так уходить я собралась… Горничная мне вчера ещё сказала, что барыня мною недовольна… Вот я и упаковала вещи заранее.

Анастасия Николаевна, прислушавшись, одумавшись и уже успокоившись, тут же важно изрекла:

– Пока об уходе не может быть и речи! Если хочешь получить расчёт – подождёшь, пока не подыщу Полине другую гувернантку.