Барометр падает - Эдриан Маккинти

Они подошли к металлическому шкафу и отперли его. Кто-то вынул оттуда бензопилу. Это тоже было знакомо, но тоже было очень давно. Окольцованный дернул за шнур, и новенькая пила взревела, как демон, вырвавшийся из бутылки.

Один из мексиканцев достал видеокамеру.

Марков знал, что сейчас будет.

— Убери эту штуку от моего лица! Снимай только со спины, понятно? — прорычал Марков, натянув шапку с прорезями.

В подвал спустились еще пятеро зрителей, все пили, но не текилу с плантации, а какой-то самогон-горлодер, который они передавали друг другу в пластиковом пакете из-под молока.

Выродки схватили первого пленника, сняли с него кандалы, бросили на землю и придавили ногами.

Он начал орать.

Окольцованный приложил полотно бензопилы сзади к шее пленника между позвонками. Бедняга умер мгновенно.

Почти.

Остальные узники, даже те, кто был ослеплен, стали вопить. Это был ужасающий, отчаянный вопль, также знакомый Маркову, снова напомнивший ему о том, что произошло в феврале 2000 года.

Возможно, он приехал сюда именно поэтому. Чтобы снова вспомнить те ощущения. Тела… страх… кровь…

Но тот самый момент еще не наступил.

Нужно было время, чтобы сосредоточиться, восстановить именно то воспоминание.

— Я за это выпью. — Марков отпил самогон из пакета, пока бандиты расправлялись со вторым пленником. Это был худой старик, не сломленный еще, он дергался, пытался драться со своими тюремщиками. Когда пила прикоснулась к его вздрагивающей шее, она скользнула и врезалась в череп. Звук был как при обработке металла на станке. Окольцованный посмотрел на труп и покачал головой: они теряли лицо перед американским гостем. Тогда мужчина что-то скомандовал и один из подручных мигом вылез наружу и вернулся, неся электрошокер.

Марков вспомнил о зажимах, достал их из кармана и нацепил на нос.

Бандиты обработали электрошокером и рукоятками пистолетов оставшихся узников так, чтобы они не оказывали сопротивления, и после этого процесс пошел намного быстрее. Последние двое несчастных на коленях умоляли своих палачей пощадить их, плакали, говорили, что «им действительно ужасно жаль», что у них «остались жены и дети, прекрасные дети». Но изверги были глухи к мольбам, и несчастных ждала та же судьба, что и их предшественников.

Восемь человек было обезглавлено.

Все узники.

Все, кроме одного.

Когда-то на молодом человеке была хорошая, дорогая одежда, которая теперь превратилась в грязные лохмотья. Он был прикован к стене в отдалении от прочих заключенных, в темном углу, потому Марков не заметил его.

Душегубы передали ему бензопилу.

— Вот твой, — произнес Окольцованный.

— Что в нем особенного? — спросил Марков.

Окольцованный промолчал.

Марков взял шокер и бензопилу и подошел к юноше. Заключенный посмотрел на него. У него были карие глаза, внимательный взгляд выдавал умного, интеллигентного человека. Молодой человек чуть раздвинул губы в улыбке. Марков почему-то сразу понял, что перед ним священник.

Может быть потому, что дом в Волгограде, где без отца, с вечно занятой матерью рос Марков, находился поблизости от единственного в городе католического храма. Марков с уважением относился к местному священнику — поляку по фамилии Корчнов. Этот старик чудесным образом пережил всех правителей — от Хрущева до Ельцина.

— Простите меня, падре, — прошептал Марков по-испански.

— Есть ли какая-нибудь надежда, что меня выпустят? — прошептал в ответ священник.

— Даже если бы я и хотел вам помочь, их слишком много, — сказал Марков.

— Что ж, делай, что должен, — благословил его священник.

Марков вздохнул и включил пилу.

Она зарычала, и, не успел священник опомниться, Марков, размахнувшись, отпилил ему одним ударом голову.

Марков успел заметить, как мигнули глаза на отчлененной голове, и поёжился, но взгляд тут же остекленел. Он выключил пилу и положил на солому.

Столпившиеся мексиканцы крестились, бормотали молитвы и сплевывали от сглаза. Хотя вся эта бойня была чудовищной, жуткой, убийство священника было еще страшнее.

Мексиканцы собрали отпиленные головы в кучу наподобие тех, которые в незапамятные времена сооружали их предки-ацтеки.

После того как с делами было покончено, Марков вылез из подвала, оставив остальных снимать на видеокамеру трупы и пирамиду из голов. Он вышел на плантацию, жадно вдыхая свежий воздух.

Солнце заходило, тишину не нарушали даже звуки пианино, доносившиеся из большого дома. Марков посмотрел на голубые цветы кактусов, на завихрения пыли на высохшей земле, на небо, которое медленно меняло свой цвет на темно-пурпурный, и глубоко вздохнул.

Он чувствовал, что руки будто накачаны свинцом, его новенькие перчатки были вымазаны кровью. Он сорвал их с рук и отшвырнул прочь.

Окольцованный похлопал его по спине.

Марков не любил, когда его трогают, но сейчас он слишком устал, чтобы возражать.

— Тебе нужно принять душ, — посоветовал мексиканец. — Иди за мной. — Он повел его обратно к дому и указал на мойку рядом с конюшней.

— Ты же сказал «душ»!

— Не можешь же ты войти в дом в таком виде, — сказал один из бандитов. Их было шестеро, и они были непреклонны.

Марков разделся и вымылся под струями ледяной воды, слушая, как собравшиеся мужчины обсуждают его шрамы и татуировки. Они дали ему чистые джинсы и рубашку. Переодевшись, он мог наконец войти в дом и встретиться с доном Рамоном.

В столовой у Рамона был настоящий бар с барменом и официанткой для коктейлей. Марков заказал неразбавленную водку и свежевыжатый апельсиновый сок со льдом, смешал их по одной ему ведомой пропорции и выпил.

Какое-то время он просто ждал, и дождался: в глазах потемнело и его накрыла застарелая паранойя.

Марков побарабанил пальцами по барной стойке. На предложение налить еще ответил отказом.

На лице бармена отразилось недоумение.

Вот что бывает, подумал Марков, когда работаешь сам по себе. Когда нет поддержки команды или клана, нет надежды, что за тебя отомстят. Ни малейшей возможности вендетты. Кто угодно и когда угодно может решить, что ты «расходный материал».

Марков начал обдумывать, как ему выбраться отсюда. Конечно, он мог бы сбежать ночью. Бармен еще мальчишка, лет девятнадцать, наверное, убить его можно будет мгновенно и…

Вернулся Окольцованный и сообщил, что, к сожалению, дон Рамон не может лично встретиться с Марковым, но попросил передать ему вот это.

Марков взял конверт и, не пересчитывая деньги, сунул в карман.

Бандиты подогнали пикап, на сей раз он сел сзади: ему казалось, что в кузове не будет так вонять. Он смотрел на звезды и курил.

Они высадили Маркова у его машины. Он ехал почти час, прежде чем прошла дрожь в руках.

В гостиницу он приехал в девять, как раз успел сделать последний заказ в номер: пирожки с острой начинкой, кувшин пива и текилу. Поспрашивав в баре, раздобыл грамм коки. У себя в номере он вынюхал «дорожку», закурил и уселся на балконе. Из номера открывался вид на автостоянку и трассу. Пахло керосиновыми плитками и дешевым кукурузным маслом.

Когда действие коки пошло на убыль, вернулись старые воспоминания. С запозданием он понял, что вовсе не рад им.

Слишком поздно… запах крови… вопли…

В его памяти осталось три ярких картинки Чечни: парашютный десант, мертвый омоновец и два часа, последовавшие за тем, как в здание горсовета попали зажигательные снаряды.

Спустившись в мини-бар, он взял пару бокалов «Модело», осушил их и с убийственной ясностью вспомнил подробности. Ярко-желтый огонь, полыхавший среди серых развалин. Дмитрий, взводный снайпер, стрелявший во всех, кто пытался выбраться оттуда. Обреченные люди, кричавшие что-то по-русски своим убийцам, запертые в горящем здании, где уже начала обваливаться деревянная крыша. Женщины, которые выбрасывали в окна детей, пытаясь спасти хотя бы их. Напрасно: приказы, полученные солдатами, были самые недвусмысленные — никто не должен выжить! Никаких свидетелей. Извращенно-прекрасное зрелище: Большая Медведица, золотые отблески огня, красноватые следы трассирующих пуль — военный фейерверк… Когда капитан Кутцо сказал, что они обеспечили безопасность, взвод вошел в здание. Шестеро человек были еще живы. Четверых мужчин они расстреляли, а двух женщин оставили, чтобы потом их зверски изнасиловать. Эти женщины дожили до конца войны и потом рассказывали потрясенным западным журналистам о том, что видели и пережили. К черту этого Ельцина!

Марков прикоснулся к шее, где должен быть крестик. Нет креста… Он потерял его давно, задолго до того, как в первый раз очутился в Нью-Йорке на Брайтон-Бич.

Маркова клонило в сон. Зазвенел телефон.

Он вернулся в номер, вытащил из кармана куртки красный резиновый мячик, который всегда носил с собой. Сжал, бросил на ковер, поймал при отскоке.