Шоковая терапия - Ирина Градова

– Все наладится… со временем, – ответила я нерешительно.

– Значит, все-таки проблемы есть, – покачал головой Лицкявичус. – Послушайте, Агния, мне очень жаль…

– Что мы теперь будем делать? – прервала я, боясь, что он может сказать или спросить что-то такое, из-за чего у меня и в самом деле могут появиться проблемы. – Я имею в виду «Сосновый рай», конечно же.

– Разумеется.

В голосе бывшего босса мне послышались нотки разочарования.

– Попробую добиться эксгумации тела Донской, – продолжал он. – Дело в том, что следствие с самого начала идет по неправильному пути, и это наводит на мысли о вмешательстве сторонних сил.

– Вы о чем? – не поняла я.

– Да о том, что Татьяна Донская не просто покончила с собой – перед этим она убила человека. Почему вскрытие Геннадия Рубина провели, а певицы – не сочли нужным? Да, самоубийц не вскрывают, но ведь ситуация неординарная, так почему бы не проверить, все ли в порядке было с девицей во время совершения ею преступления? Может, она находилась под кайфом и не соображала, что творит? Собственно, на эту мысль должно было навести хотя бы то, что телосложение Донской в сравнении с телосложением Рубина едва ли позволило бы ей так легко с ним разделаться! Павел сразу сказал, что человек, убивший Геннадия, должен обладать недюжинной физической силой, ведь он видел фотографии с места убийства.

– Наркотики придают человеку силы, – заметила я.

– Вот именно! Но следователь предпочел принять во внимание одну-единственную версию – об изнасиловании.

– Да уж, – кивнула я, – к тому же – версию, выдвинутую руководством клиники!

– Конечно, ведь им не нужен скандал, особенно больший, чем сам факт убийства.

– Получается, у нас уже налицо два случая беспричинной агрессии… Ну, во всяком случае, один – точно беспричинный.

– Чай! – зычно объявил Раби, вкатывая в гостиную свой неизменный стеклянный столик.

– Ну, и как вы объясните ваши действия, Агния Кирилловна?

Толмачев возвышался надо мной, словно Каменный гость, и при этом выглядел скорбно, как тень отца Гамлета. Кстати, стоит заметить, что «возвышался» он лишь потому, что я сидела, а вообще-то Толмачев ниже меня сантиметров на десять! Невысокие мужчины всегда вызывают у меня чувство неловкости. Кажется, они ненавидят весь мир только потому, что он взирает на них свысока. И особенно, как показывают мои наблюдения, эти люди не любят высоких женщин – возможно, именно это является одной из причин стойкой неприязни Толмачева ко мне?

– Вы о чем, Денис Васильевич? – невинно поинтересовалась я.

– А то вы не понимаете! Как я должен рассматривать ваши штучки? С какой целью вы ездили в Москву?

– С туристической.

– Издеваетесь?!

– Что вы, Денис Васильевич – никоим образом! Я и в самом деле давно там не была, а тут случились выходные, и…

– И билеты, совершенно случайно, вам купил Андрей Лицкявичус, да?

– Откуда вы знаете? – опешила я.

– Вика, если вы еще об этом не забыли, работает на меня, а не на него!

Господи, неужели Вика «заложила» нас? В это мне как-то совершенно не верилось!

– Я все равно не понимаю, каким боком это вас касается, – холодно сказала я. – У меня выдались несколько свободных дней, и я решила провести их в столице нашей Родины – что в этом плохого?

– Значит, вы утверждаете, что отдыхали, а не работали в Москве?

– Помилуйте, как я могла работать, если вы не давали мне никакого задания?! – развела я руками.

– Отвечайте, Агния Кирилловна: вы и Лицкявичус – любовники?

Я потеряла дар речи, а Толмачев, словно не замечая моего состояния, продолжал:

– Как еще объяснить вашу поездку? Либо вы работаете на Лицкявичуса, несмотря на то, что он отстранен от должности и я сейчас являюсь вашим непосредственным начальником, либо он купил вам билет в Москву, чтобы… ну, в общем, сами понимаете. Если вы работали, это значит, что в Отделе творятся нехорошие дела: я ни за что не поверю, что остальные ваши коллеги с этим не связаны! Кто вам помогает – Никита? Павел Кобзев? Кадреску швырнул заявление мне в лицо, словно я какой-нибудь… мальчик в коротких штанишках! Если вы за моей спиной пытаетесь провернуть какую-то афе…

– Хорошо, – быстро перебила я Толмачева. – Вы меня поймали: мы с Андреем Эд… Мы с Андреем – действительно любовники.

– Я так и знал! – обрадовался мой новый начальник. – Это все проясняет. И это также позволяет мне подать рапорт «наверх» о вашем служебном несоответствии.

– И чему же я «не соответствую»? – вздернула я бровь.

– Высокому статусу работника Отдела медицинских расследований.

– Вы о моем… э-э… моральном облике, что ли?

Я едва сдерживала смех: наш разговор напоминал вызов «на ковер» в партком лет этак сорок-пятьдесят тому назад!

– Агния Кирилловна, вы же замужняя женщина!

И тут я по-настоящему испугалась. Черт, а ведь он прав! Что, если этому поганцу взбредет в голову передать мои слова Шилову?

– Послушайте, Денис Васильевич! – резко поднявшись, рявкнула я. – Вы кто – церковный батюшка, чтобы делать мне выговоры насчет моей личной жизни?! Я никому не позволяю обсуждать свои дела, а уж вам-то – и подавно! Если вы добиваетесь того, чтобы я ушла из ОМР – не дождетесь, пока не сможете представить более весомых доказательств моего «служебного несоответствия», чем интрижка с бывшим шефом. Кстати, не забывайте, что меня пригласила в Отдел вице-губернатор, и я, если потребуется, пойду к ней на прием и расскажу, что, с тех пор, как Лицкявичус ушел, мы не вели ни одного сколько-нибудь серьезного дела. Ваша цель – разогнать ОМР?

Толмачев смотрел на меня, широко раскрыв глаза, словно видел впервые в жизни. Совершенно очевидно, он никак не ожидал подобного нападения и уж тем более упоминания имени вице-губернаторши всуе, и я испытала настоящее удовольствие, наблюдая за тем, как цвет его обычно красноватого в прожилках сосудов лица постепенно багровеет. Краем глаза я заметила мелькнувшую в проеме двери рыжую шевелюру в разноцветных дредах: судя по всему, Вика подслушивала нашу беседу.

– Вы… вы понимаете, кому угрожаете? – хрипло спросил он.

– Я вовсе не угрожаю вам, Денис Васильевич, а просто предупреждаю, что, в том случае, если я права насчет ваших планов, мы не позволим им осуществиться так легко, как вам бы хотелось! Что же касается моей личной жизни, то никогда не смейте больше заговаривать на эту тему ни со мной, ни с кем бы то ни было, иначе я скажу, что вы… что вы… – я судорожно собиралась с мыслями и вдруг, неожиданно даже для себя самой, выпалила: – Я скажу, что вы домогались меня на рабочем месте!

Глаза Толмачева едва не вывалились из орбит. Он открывал и закрывал рот, и мне вспомнилась фраза из диккенсовской сказки «Сверчок на печи»: «…Он чувствовал себя, как молодой лосось на вершине большой египетской пирамиды…» Ну, молодым нового главу Отдела никто бы назвать не решился, но рыбу, выброшенную из воды, он напоминал – всем своим видом. Так и не дождавшись его реакции, я развернулась на каблуках и зашагала к выходу. Едва я вышла в коридор, как кто-то вцепился в рукав моего плаща. Это оказалась Вика. Бешено вращая глазами, она потянула меня в конец коридора, где располагался закуток, ведущий к туалетам и не просматривавшийся со стороны офиса.

– Что за дела, Вика?! – возмущенным шепотом спросила я, вырываясь из ее цепких лапок. – Какого черта ты разболтала Толмачеву о билетах?

– Это не я, Агния, честное слово! – до хруста заламывая пальцы, прохныкала девушка. – Но откуда ж мне было знать, что он полезет в мой ноутбук в мое отсутствие?!

– Что?! Он шарил в твоем компьютере?

– Ну да, меня чуть кондратий не хватил!

– А как же… господи, Вик, но ты же такая аккуратная, почему вход не запаролила?! Что еще Толмачев мог узнать, ты хоть можешь себе представить?

– Да это ж не мой личный ноут, а местный, я на нем секретной информации не держу. Подумала – ну какая беда, если билеты я закажу отсюда, да кому какое дело?!

– Как видишь, Толмачеву – даже очень большое дело!

– Когда я ему об этом сказала, он на меня набросился с криком, что вся техника здесь принадлежит Отделу, а значит, только он имеет право ею распоряжаться. Он не позволял заказывать билеты, потому что это никак не связано с работой… Толмачев прочитал нашу переписку с Андреем Эдуардовичем насчет Москвы и решил, что я веду подрывную работу!

– Глупости какие!

– Я больше никогда, клянусь чем угодно…

– Да ладно, Викусь, – уже успокоившись, пробормотала я, сожалея о том, что напала на девушку ни за что ни про что. – Проехали!

– А это правда… ну, то, что вы сказали Толмачеву?

– Я уже и не помню, о чем ты – я ему столько всего наговорила, самой страшно!

– Про вас и… про Андрея Эдуардовича? Что вы с ним… это?..

– Вика, ты что?! Я сказала это только для того, чтобы он не заподозрил нашего участия в этом деле – твоего, Павла и Никиты! А что мне было делать, интересно, если Толмачев подумал, что мы работаем над делом без его ведома? Он может настучать на вас, натравить на всех своих высокопоставленных приятелей, и тогда Отдел разгонят к чертовой бабушке! А так… Теперь он будет считать, что у нас с Андреем Эдуардовичем интрижка. Конечно, в этом тоже ничего нет хорошего, но все лучше, чем обвинение в «подрывной деятельности», как ты сама выразилась. Не думаю, что Толмачев понесет эту ложь дальше: ею руководство не удивишь, тем более что Лицкявичус сейчас моим начальником не является, а потому нашу с ним «любовь» к делу не пришьешь! Кстати, будь Толмачев хоть чуток поумнее, то спросил бы себя: почему ты заказала билет только для меня, а не для меня с Лицкявичусом вместе? Знаешь, как я тебе сочувствую, Вика, ведь тебе приходится терпеть присутствие этого чванливого осла целыми днями!