Лечебная собака - Олег Рубенок

Я не сомневался, деньги она умеет считать быстрее лучших ЭВМ, но я никак не мог сообразить, какие копейки она требует с меня.

Я перестал стаскивать сапоги и удивленно посмотрел на жену:

— Что еще за копейки такие?

Она, и глазом не моргнув, начала охотно объяснять:

— Ну, сдача с трешки. Я же тебе три рубая давала!

Ах, вот оно что… Ну уж дудки! Три рубля я уже положил в свою заначку и ни копейки с них не отдам. Ищите, мадам, дураков в другом месте.

— При чем тут твоих три рубля? — возмущаюсь я. — Эту щуку я сам добыл!

— Вот как! — удивляется она. — А каким же образом? У тебя же нет рыболовных снастей?

— Зато у меня есть ружье! И я бекасиником вмазал ей между глаз, когда она в воде дремала.

— А так разве можно?

— У кого ружье есть, тому можно! — уверенно говорю я и снова начинаю стаскивать сапоги.

Кажется, я убедил ее. В зеркале краешком глаз вижу, как она щуку в руках вертит, пытаясь у окна, где света побольше, получше рассмотреть щучью голову.

— Что-то дроби не видать… — бормочет она.

Не щучья голова, конечно, а супруга. Но я, если надо, умею быстро и хорошо соображать. Я ждал такой вопрос и подготовил ответ.

— Ты хоть соображаешь, что такое бекасинник? — почти победно кричу я из прихожей.

— А то как же! Самая мелкая дробь!

— Вот именно! А самую мелкую дробь невозможно увидеть невооруженным глазом.

— Значит, и подавиться ею нельзя?

— Дробь же — не кости! — смеюсь я.

Мне уже весело. Я уже прикидываю в уме, на что истрачу трояк и с кем его пропью.

— А зубы о нее сломать можно?

Жена у меня — женщина осторожная, и меня, наверное, по такому же принципу подбирала.

— Ну, что ты, — благодушно рокочу я. — Дробь — не алмазы, какие тут могут быть сомнения.

— Ну, раз нет никаких сомнений, тогда гони всю трешку!

Ну и логика!… Я поражен, обескуражен.

— Это как так всю трешку? — подавленно бормочу я.

— Как брал, так и гони, — спокойно объясняет она. — Рыба-то у тебя — дармовая.

Вот и попил пивка с товарищами… Эх, жизнь!

Осень приближалась с фантастической быстротой. Уже птицы перелетные забеспокоились. Уже жена контроль за мной ослабила. А Гелия как в воду канула.

Я стою на поляне для выгула собак. Последний августовский ветер гуляет на ней вместе с моим Кирюшей. Скучно псу одному. Ветер — он не товарищ. Он только тоску нагоняет.

«Эх, Гелия, Гелия, — вздыхаю я. — Интересно, если бы ты была моей женой, отобрала бы ты у меня последний трояк или все-таки пошла бы на риск: сделала вид, что забыла о нем?»

Я смотрю на солнце. Оно рыжеет с каждым днем и с каждым днем ходит все ниже и ниже. Вот-вот откроется охотничий сезон. За утками надо будет ехать. «Эх, Гелия! — вздыхаю я. — Берега Ильменя — не черноморские пляжи, очень-то не поразвлекаешься, да и без заначки скучно на охоте… Вот ты еще такая молоденькая, замужем была недолго и всего один раз, супружеская жизнь, должно быть, еще окончательно не испортила тебя, и что-то от совести и милосердия еще осталось в тебе, и ты перед открытием охотничьего сезона сумела бы закрыть глаза на мою заначку…»

Кто-то осторожно трогает меня за рукав куртки и обрывает мои невеселые размышления о трояке и предстоящей охоте. В душе моментально вспыхнула надежда на встречу со своей мечтой. Сердце трепетно, как у молодого, забилось. Но я уже немолодой, и такое сердцебиение у меня запросто может перейти в аритмию.

Я быстро оборачиваюсь. Разочарование мгновенно вводит работу всего организма в прежний спокойный режим.

Рядом со мной стоит девочка лет четырнадцати.

— Здравствуйте! — смущенно улыбается она.

Я удивленно смотрю на незнакомку.

— Можно с вами поговорить?

Конечно, можно! Я так соскучился по человеческому общению. Эх… Гелия!

— О, пожалуйста! — бодро восклицаю я, и девочка понимает, что у меня — веселый нрав и человек я, в общем-то, общительный.

Она без обиняков приступает к делу.

— Мне очень нравится ваша собака. Вы не подскажете, где можно приобрести щенка такой породы?

— Милая барышня! — начинаю я торжественно…

— Валя! — представилась она.

— Валечка! — с пафосом говорю я. — Будь моя воля, я законом запретил бы подросткам держать собак!

— Почему? — удивляется она. — Ведь собаки делают человека лучше, благороднее и добрее.

— Все это чушь собачья! — сердито возражаю я. — Собака живет в зависимости от своих размеров 12-20 лет. А ты только вступаешь в жизнь. Твои интересы еще не сформировались, привязанности тоже.

Через два-три года у тебя появится кавалер. На него потребуется время. Гулять надо будет с ним, а не со своим питомцем. Инстинкты восторжествуют над тобой, и ты предашь своего четвероногого друга. Поменяешь на двулапого, кривого и косого. Только бог знает, в какого урода ты влюбишься. Слышала, небось, любовь зла — полюбишь и козла. Разве это сделает тебя благороднее и добрее!

Она молчит. Человек молчит тогда, когда соглашается. А я продолжаю просвещать девочку, сбитую с толку нашими киношниками и сочинителями.

— И вообще у городского жителя с собакой масса проблем. Легче корову держать в деревне, чем собаку в городе. Ты представляешь хоть, сколько с ней надо гулять? Четыре часа — не меньше! Так отдай лучше эти часы друзьям, спорту, школе. Вот это сделает тебя и благороднее, и умнее. А то ведь молодые берут собак, потешатся, а как поймут, что с ними хлопот много, так и… под зад своих питомцев. Ты разве не видишь, сколько четвероногих бомжей вокруг. Гораздо больше, чем помойка может их прокормить. Каждая такая собака несчастна не по своей вине, а по недомыслию людей.

— Думаете, я на такое способна?

— Не сомневайся, милая. Вот тут, к примеру, совсем недавно гуляла одна юная особа с восточно-европейской овчаркой и, видать, уже нагулялась. — Думаете, она ее… ну как это… по боку?

У ребенка — страдание в глазах. Жаль ей животику, хоть она ни разу не видела Дуняшу.

Я стараюсь смягчить чужую боль.

— Думаю, она себе мужа взяла, а собаку в милицию сдала.

— А как же вы? — спрашивает девочка, с нежностью глядя на Кирюшу.

— А вот так… Уж раз ей собака не нужна, то я — тем более.

— Я не это имела в виду. Как вы с Киршей управляетесь?

Мои уши чуть-чуть краснеют. Девочка этого не замечает. Она еще ничего не понимает в переживаниях взрослого дяди.

— А вот так, — грустно объясняю я. — На пенсию пошел ради него. Лодку купил ради него. Охотником стал ради него. Вот теперь на уток пойдем ради жены.

— Полагаете, и мне надо пенсии ждать?

— Полагаю! Собаки — привилегия пенсионеров.

— А на пенсии какую лучше собаку взять, не скажете?

— На пенсии? На пенсии, девочка, старушки обычно шавок берут.

— Шавку папа не разрешит взять.

Я смотрю на незнакомку и догадываюсь, кто ее папа. Ну да!

Она страшно похожа на врача-кардиолога… У врачей-кардиологов тоже бывает больное сердце! И долг платежом красен.

— А ты, милая, уговори папу взять собаку, не дожидаясь твоей пенсии. Пусть он с нею гуляет! Так он и до своей пенсии дотянет. Собака очень дисциплинирует человека!

Лицо девочки просияло.

— А что! Я попробую! И какую вы посоветуете ему взять собаку?…

Солнышко мое осеннее. Наконец-то и оно появилось на горизонте. А я уже думал, мы больше и не свидимся. Гелия вместе с Дуняшей идет по поляне для выгула собак. А как идут! У Гелии рот до ушей. У овчарки — хвост ходуном. А я стою на поляне и любуюсь ими. И тоже улыбаюсь. И Кирша мой в восторге — машет хвостом. Милый мой пес, если их не злить, то нам можно даже и с овчаркой пообщаться… Но ты ничего не понимаешь в женщинах, как и я когда-то в далекую пору своей незрелости и незрячести… И может быть, лучше всего не ломать голову над их сущностью, как это ты и делаешь.

— Сколько лет! Сколько зим! — кричу я Гелии еще издалека и кричу радостно.

Она неторопливо спускает Дуняшу с поводка и неспешной походкой подходит ко мне.

— Всего только одно лето, — спокойно говорит она, а рыжие глаза сияют, и я вижу: она счастлива и рада встрече.

Мне приятна ее радость.

— А где же вы были все это лето?

— В отпуск ездила.

— У вас такой большой отпуск?

— Я же эсэнэс. У меня отпуск тридцать шесть дней. Двадцать четыре — как обычный смертным, а еще двенадцать — за образованность! Гордость так и распирает ее, она даже в росте прибавляется, но все равно выше меня не стала. И все же я завидую. Так уж устроен человек. Мне уже никакой отпуск не нужен, а завидно, что некоторые по тридцать шесть дней в году баклуши бьют. Мне кажется, за это время можно с ума сойти от безделья.

— И что же вы делали все эти тридцать шесть дней?

— Охотилась!

Она хохочет. Прекрасная девочка! Как искренне она смеется. И я догадываюсь, на кого она охотилась. Очередной вопрос сам сорвался с моих губ: