Все против всех (СИ) - Романов Герман Иванович

Нет, в сравнении с пищалью это был не шаг, рывок вперед, но даже то, что у него получилось после пары дней упорного труда, разительно отличалось по надежности. Вот потому собственный замок он поставил на пистоль, а заморский приспособил на пищаль. И теперь оный «агрегат», в облагороженном виде, с нововведениями в виде замка и простейшего прицела, показывал стрельцу, который внимательно изучал представленный образец. Не охал мужик, молчал, почесывая пальцами седоватую бороду, и слушая пространные объяснения.

— Вижу, боярин, что пищаль наша, вот только как стрелять будет с твоими хитрыми новинами. На мушкетах, из которых «немцы» палят, такие же замки стоят. Наши ремесленники пока их не делают, — степенно ответил бородатый десятник Василий с забавным прозвищем «Полено». Но как целиться то, по планкам твоим мудреным? Так мы просто стреляем — ствол навел на ворога и пальнул от души.

— Дробом или картечью просто — часто ли пулями попадаете? Сколько шагов дальность?! Вот то-то — впустую свинец тратите, а наемники из своих мушкетов вас с расстояния валят, а вы в них случайно попадаете. Ладно, впустую то говорить — пойдем испытания проводить, чего языки впустую чесать, делом займемся. Только уговоримся сразу — если такая пищаль стрелять будет лучше, то я вас буду учить так, что пищать начнете!

— Не начнем, боярин, не услышишь, — уверенно ответил десятник, Иван только хмыкнул, прекрасно зная результат будущего состязания…

Настроение было прекрасным, хотя плечо ощутимо побаливало, но синяк уже сходил — все же третий день пошел после учения. Отдача даже при неполном заряде пороха оказалась сильной, хорошо, что наскоро подушечку для амортизации подложил. Зато разжился порохом, хорошей дозой, с консервную банку объемом. Пусть дымный, и не «зер гут», зато на халяву, а она завсегда сладка. Стрельцы после состязания выглядели растерянными, не понимая, как из точно такой же пищали можно палить гораздо точнее. Из трех выстрелов Иван попал дважды в мешок, а еще расщепил дерево чуть выше. А десятник, считавшийся лучшим стрелком, из пяти выстрелов только одной пулей зацепил набитую травой дерюгу, подвешенную на вкопанный столб. Пришлось всем объяснять необходимость прицельных приспособлений, вот тут слушали его очень внимательно.

Стрельцы набирались из посадских людей, знакомых с ремеслами, так что напросились в помощники. Ивану такое рвение понравилось, помогали они усердно, зато теперь у всех были «модернизированные» пищали, опробованные нынче на учении, результаты которого вдохновили всех. А к нему в «служилые» запросился один из местных, что усердно махал топором на строительстве усадьбы. Пришлось взять — добровольцы, к тому же такие здоровые, как этот Угрюм, бобыль (что хорошо, семья горевать не станет, если убьют) нужны. И за два дня мужик стрелять научился, что удивительно. Теперь собственный «стрелец» появился, для «разводу» как выразительно изрек Лукьян, взявшийся за его обучение.

— Лед тронулся, господа присяжные заседатели, — пробормотал Князев, отдыхая в тенечке — полдень, в такую жару все укладывались по освященной традиции спать. Но не успел поддаться сну, как тут же вскочил на ноги — далеко за лесом, там, где село, донесся звон набата, и загремели приглушенно звучащие из-за расстояния выстрелы. Вот только вся штука в том, что у местных смердов огнестрельного оружия нет. Так что вариантов немного — или ляхи, либо сторонники самозванца, не станут же московские стрельцы свое же село громить. Понятно, что в драку придется идти, как мужиков бросишь, куда они с топориками и кольями — побьют их там без всякой пользы. А ведь они на него работали, оставив без защиты семьи, а потому ему и спасать несчастных жителей — иначе не поймут…

Глава 27

— Ляхи, боярин, «лисовчики»…

Голос десятника дрогнул, да и взгляд, которым он взирал на происходящее в деревне, потемнел малость. Происходящее сейчас перед их глазами можно было смело именовать самым натуральным разбоем — выражаясь текстом УК РФ — открытым хищением чужого имущества насильственными способами. Впрочем, тут уже целый ворох статей можно подобрать, причем более тяжких — Иван видел с десяток окровавленных тел, лежащих на земле, да слышал истошные вопли насилуемых баб и девок.

Последнее всегда неизбежно — «оголодавшие» в походах без «женской ласки» озверевшие вояки всегда возьмут свое. Об идеях феминизма здесь слыхом не слыхивали, а многие женщин вообще за человека не воспринимали. Потому и разводов, свойственных 21-му веку тут не было и в помине, и предложи их сейчас орущим бабам, они бы насмерть забили сердобольного «либерала». Остаться одной без мужа и его защиты тут самое страшное. Быть одинокой вдовой — горестная участь, такую несчастную любой злодей обидит. И спастись можно только под покровительством церкви — но пострижение в монахине тоже страшный шаг — выхода не будет. Тут из огня в полымя бросаться, что сову об пенек, что пеньком по сове — перья полетят во все стороны, и чирикнуть не успеет!

Сочувствия к несчастным в душе не было, так, констатация факта, не больше. Справедливая расплата за жадность — не хочешь кормить свою армию, будешь кормить чужую, причем по гораздо большей цене. И могли бы оружие годное прикупить, так копеечек жалко, все «вумные» слишком, и считают, что другие за них должны кровь проливать, за одно лишь «спасибо». Вот и бегают сейчас очумевшими — а врага всего три десятка всадников. Да с саблями и пиками, но без доспехов, с немногими пистолями да парой ружей. Легкая кавалерия, предназначенная как раз для таких набегов, грабежа и разорения. Таких отрядов у самозванца много, и командует ими пан Лисовский, как ему уже прояснили, отсюда и название.

— Как биться будем, боярин?!

В голосе стрельца отвага перемешалась с отчаянием, втрое больший численный перевес врага его смущал, к тому же конные против пешцев. Вот только Ивана это не пугало совершенно — он видел не регулярный отряд, а лишь банду, пусть и состоящую из обученных воинов. Но одежда совершенно разная — тут и ляхи, и казаки, боевые холопы и поместные дворяне — последних у самозванца хватало.

— На них доспехов нет, палить по всадникам не пулями, токмо картечью — а ты не хотел свинец на нее отдавать.

— Виноват, боярин, дорого ведь…

— Экономить тут нельзя, своя шкура намного ценнее, — Иван усмехнулся, план боя, запредельно наглый, был принят, и он его озвучил.

— Идем всем десятком — я в центре, три стрельца справа с тобою, слева двое с Угрюмом. Малой сзади, прикрывают верхами Лукьян с Кузьмой — они сабельками рубиться могут. Я вышибаю всех, кто в прицел попадется, пулями. Если набросятся десятком сразу, для того собраться им нужно, то вы даете залп справа и перезаряжаете пищали, пока Угрюм со своими целиться будет. Он даст залп, потом ты своими стрельцами пальнешь — стрельба плутонгами. Все просто — патронов у меня четыре десятка, на всех «лисовчиков» хватит. Учти — мы в доспехах, а у них пистоли — в упор должны стрелять. Так что пошли потихоньку, пока ляхи грабежом заняты!

Вышли из-за деревьев — лошади остались с мужиками, теми, кто похлипче сложением — коноводы нужны, а то бегай потом, ищи лошадок. И вытянулись короткой шеренгой — стрельцы в сером «носильном платье», красные кафтаны у них для праздников, но все с нагрудными пластинами и в железных шапках. А вот он со своими людьми в доспехах, причем у него самого боярский, с позолотой кольчуга — архимандрит расщедрился. И шелом со стрелкой, что переносицу защищает, и с бармицей на затылке — кольчужной сеткой. Только пешком шествует, ни на коня, как князю положено, и с «артефактом» в руках, из которого сейчас целится в конного ляха, что замахал сабелькой своих призывая и показывая на появившегося неприятеля. Вот только зря он так себя повел, считая, что две сотни шагов большая дистанция. Для пищалей да, но не для ружья, особенно для умелого стрелка.

Приклад толкнул в плечо раз, через пару секунд Иван выстрелил во второй раз, и принялся перезаряжать ружье. Он попал — лях свалился с коня, а вот казак с вислыми усами и оселедцем, согнулся, так и не успев запрыгнуть в седло. «Лисовчики» на улице заметались, выбегая из домов — вот их то он и принялся отстреливать. Удобно очень — только добегут до коня, и стреляй в этот момент, когда застыл у седла, перебрасывая поводья.