Лучшие годы - псу под хвост - Михал Вивег

— Суп из черного корня и омлет с кресс-салатом, — сказала мать робко.

— Это шутка?

— К сожалению, нет.

— Вы хотите принудить меня к эмиграции?

— Нет, — засмеялась мать. — Это, конечно, шутка. У нас отбивные и салат.

— Я ни минуты не сомневался в тебе, — сказал отец Квидо. — Так что же нам делать с сушеным мясом, которое я купил у лапландцев в самолете?

— Отдадим собаке, — весело сказала мать Квидо и обняла мужа с небывалой преданностью. — Я рада, что ты уже дома, — добавила она. — Я ужасно боялась этой суки.

3) Отец Квидо, вернувшись из Лондона, действительно несколько изменился. Квидо и его мать были не единственными, кто это заметил. И многим на предприятии, знавшим его раньше, теперь он казался более энергичным и решительным. Он стал более разговорчивым и временами даже склонным пошутить. Его традиционно частые выступления на совещаниях теперь стали критичнее, ироничнее и при этом концептуальнее. Разумеется, по большей части он ничего ими не добивался и, потерпев поражение, обычно предавался какому-то упрямому молчанию, которое теперь, однако, не производило прежнего впечатления подавленности. Люди теперь не без удивления замечали, что он способен даже повысить голос, который наряду с его походкой и жестами приобрел определенную уверенность.

— Take it easy! — часто с улыбкой говорил он.

Небольшие изменения происходили и дома. Торговый отдел, скованный тысячью предписаний, не предоставлял достаточного простора для энтузиазма отца Квидо, поэтому некоторые идеи или хотя бы частицу их он пытался осуществить в собственной семье.

— Разве в семье действуют другие законы? Что представляет собой хорошая семья, как не отлично слаженную команду? Не является ли хорошая семья прежде всего группой сработавшихся друг с другом профессионалов? — восклицал он.

— Он перестал быть отцом, — рассказывал впоследствии Квидо. — Он стал семейным менеджером.

Однажды отец Квидо принес домой большой настольный календарь от фирмы IBM; на каждой странице было по семь столбцов, соответствующих дням недели; в каждом столбце — по четыре прямоугольных поля, отличавшихся сочностью зеленого цвета. Именно количество этих прямоугольников и подсказало отцу Квидо оригинальную идею. Воскресным вечером он надписал все понедельничные поля именами членов семьи, естественно, исключая бабушку Либу, и за каждым закрепил определенные задачи: убрать игрушки и полить цветы (Пако), вымыть посуду, вынести мусор и решить несколько примеров из «Сборника математических задач» (Квидо), прополоть альпийскую горку под верандой (мать Квидо). В его же поле стояло: поужинать с группой бельгийских коммерсантов, посетивших стекольный с торговыми целями, причем указывался и телефон, по которому можно будет ему дозвониться в экстренном случае.

— Пусть это кажется вам чересчур педантичным, но со временем вы несомненно убедитесь, что это чрезвычайно полезная штука, — уверял он в среду утром свою жену, усиленно стирая при этом ее дополнительную приписку «убить Негу (отец Квидо)», — так что не превращайте все это в пустую забаву.

— От тебя несет бельгийской водкой, — парировала его жена, — если это не бельгийские духи, конечно.

— Что ты! Это обыкновенная русская водка.

— Вот-вот, — сказала мать Квидо. — Именно поэтому. Этим все и объясняется. А то всю ночь я не могла отгадать…

— Что?

— Почему ты относишься ко мне, как Александр Васильевич Суворов.

— Да что ты? — удивился отец Квидо. — Серьезно? В таком случае извини. Прости. Не знаю, что на меня нашло. Эти бельгийцы лакали что твои датчане!

— Отличное сравнение! — сказала мать Квидо.

Другим нововведением была стенгазета в прихожей.

Отец постепенно сосредоточил в ней всякого рода информацию, которую считал в семейном обиходе незаменимой: телефоны скорой медицинской помощи, пожарной команды, охраны общественного порядка, школы и детского сада, часы приема в поликлинике, часы работы магазинов и различных мастерских, а также школьное расписание Квидо и расписание движения поездов и автобусов по маршруту Прага — Сазава и обратно. Стенгазета содержала, кроме прочего, важный раздел «Финансы», куда он кнопками прикалывал неоплаченные счета и денежные переводы, раздел «Потери и находки», раздел «Разное», в котором со временем остался лишь перечень дней рождения в семье и праздников, и, наконец, раздел «Долгосрочные задачи», куда он вносил — в отличие от календаря IBM — цели более отдаленные, как-то: изучение английского по программе языковых школ (Квидо), подготовка к сдаче адвокатских экзаменов (мать Квидо) или обшивка потолка в кухне деревом (отец Квидо). И это нововведение также подвигло Квидо и его мать к разного рода инсинуациям: так, они расширили приведенную информацию, указав время работы собачьей площадки, к расписанию местных поездов добавили расписание вылетов в США, а в список перспективных задач включили и такие, как, например, «отучиться от игры рукой (отец Квидо)».

Иной раз, прочтя какую-нибудь газетную передовицу, мать Квидо в ту же колонку вписывала и обязанности семьи: например, и в дальнейшем способствовать успешной «нормализации» после 1968 г. (все).

— Это намек на меня? — спросил отец Квидо.

В качестве автора стенгазеты он начинал слишком личностно воспринимать весь этот мелкий саботаж.

— На всех нас, — сказала мать Квидо. — Ты разве не умеешь читать? Там же стоит «все».

— В том-то и дело, что я никакой нормализации не способствую, — продолжал отец Квидо несколько агрессивно.

— В самом деле?

— Нет и нет! У меня чистые руки. Я ни разу в жизни не совершил ни одной подлости!

Мать Квидо помрачнела. Она уж пожалела, что поддалась минутному искушению написать эту фразу, отражавшую ее теперешнюю депрессию, вызванную ситуацией в стране. Зачем усугублять ее бесплодными разговорами, что кончаются еще большей безнадежностью? Однако напускная уверенность отца Квидо вывела ее из себя.

— Но ни разу в жизни и не помешал ни одной. Даже не попытался это сделать, — сказала она.

— Ни о каких подлостях я не знаю!

— Ну, раз ты о них не знаешь, значит, они не совершаются. Значит, все в порядке. Их нет в природе. Папу не выбросили с работы. Юристы не работают садоводами. Опытные врачи не стали билетершами в кинотеатрах. История, как положено, продолжается. Крестьяне, как положено, собирают урожай, колеса на заводах, как положено, вертятся, а через так называемый железный занавес преспокойно летают наши перспективные инженеры, чтобы с помощью замечательных контрактов обеспечить нам замечательное будущее.

— Не изводи меня! Я, естественно, имел в виду, что не знаю ни о чем таком, чему я мог бы помешать и не помешал. А что касается рассуждений на тему, остановилась ли наша история или нет, — пусть этим занимаются твои пражские интеллектуалы. Я боюсь, что мое мнение было бы несколько искажено обстоятельством, что я работаю от звонка до звонка и, к сожалению, перемен не предвидится.

— Оставим этот разговор, — попросила мужа мать Квидо.

— Что ты от меня хочешь? Скажи, что я мог или могу сделать и не делаю?! Писать на стенах? Сфотографировать министерство внутренних дел? Жаловаться в ООН? Или отправиться в Миловице и из лука застрелить советского офицера? Если кого я и не переношу, так это абстрактных моралистов.

— Оставим этот разговор! Ты лжешь сам себе.

— К чертям собачьим! — вскричал Квидо. — Еще из-за них будем ссориться!

В конце года многоопытный заведующий торговым отделом по состоянию здоровья ушел на пенсию; на его место с первого января был назначен инж. Звара, а его заместителем стал отец Квидо.

— Мы с тобой покажем этим мужланам, где раки зимуют! — кричал Звара, когда они вместе отмечали свое назначение.

В апреле месяце их обоих послали в командировку на Пулский стекольный завод в Югославию. Отец Квидо, узнав, что в Пулу они не летят, а отправляются на служебной машине, вести которую им придется по очереди, слегка опешил.

— Мы поедем по автостраде?

— А как же еще? — сказал Звара. — Что за дурацкий вопрос?

— Окольным путем было бы романтичнее, — прощупал почву отец Квидо.

— Не валяй дурака! — одернул его Звара.

В конце концов отец Квидо освоил езду не только по автостраде, но и по горным альпийским дорогам, где в метре от колес машины нередко зияла скалистая пропасть. Но однажды они неожиданно задержались, и с приближением сумерек отец Квидо не без опаски вспомнил про свою возможную куриную слепоту.

— Предупреждаю тебя — в темноте я ни черта не вижу, — сказал он Зваре, садясь за руль перед последней стокилометровкой.

— Я тоже, это нормально, — сказал Звара. — Надо включить фары.

Он приглушил радио и уснул.