Действительно ли была та гора? - Вансо Пак

— Детей у нее было много, кого только среди них нет. Ее старика, уж не знаю, что за работу он выполнял, поймал сунса — японский полицейский, его сильно избили, и вскоре он умер, наверное, задели что-то важное, когда избивали. Среди детей маним был чиновник городка, приспешник япошек, а после освобождения — красный. Еще были: солдат добровольческой армии, партизан, офицер национальной армии, правительственный чиновник и даже детектив, ловивший красных, — одним словом, всякие были. Что поделаешь? Они должны были стать теми, кем хотели стать. Разве было бы лучше, если бы она держала их возле своей юбки? Несмотря на это маним со старшим внуком крепко держат в руках хозяйство, она до сих пор работает не покладая рук и смогла сколотить состояние. Подумайте сами. К тому же у нее много детей, среди них есть и красный и белый, поэтому, какой бы мир ни настал, ей нечего бояться. Говорят, что вот-вот придет национальная армия. Что касается нее, она по-прежнему будет громко кричать, да и большое состояние добавляет веса в обществе. Она многое сделала для села. Хотя во многих семьях кто-нибудь да погиб от бомбардировок или, вступив в добровольческую армию, не вернулся обратно, у нас не было ни одного человека, кто погиб бы в результате перестрелки между красными и реакционерами. Пока она жива, никто не осмелится начать выяснение отношений. Жаль только, что она носит юбку… Даже мои невежественные глаза видят: если попросить ее стать президентом, она не испугается. Если бы такая, как наша маним, у которой среди детей есть и красные и белые, стала бы президентом, то она сразу объединила бы Север и Юг.

Ее наивные рассуждения об объединении Севера и Юга вызвали у меня не только громкий смех, но и неприятные мысли оттого, что даже такая невежественная женщина, как она, имела собственное мнение об объединении Кореи. Старуха все бормотала и плавно перешла к сетованиям на жизнь. Она рассказала о том, как вышла замуж и, приехав в эту деревню, жалела, что была не из клана Ю. Из-за несчастной судьбы она, рано став вдовой, оставила эту деревню и стала здесь чужой, как и мы. Она сказала, что, когда снова вышла замуж и работала торговкой, разнося завязанные в платок товары, то каждый раз, когда болела или хотелось плакать, она приходила в это село, под покровительство маним, и та утешала ее. Загибая пальцы, она подсчитала, что прожила так около двадцати лет. Это был трогательный рассказ. Когда я выслушала ее, мне показалось, что мы нашли место, где хорошо было бы остаться навсегда. О чем еще можно мечтать, как не о том, чтобы пережить грядущие невзгоды под покровительством маним?

На следующий день олькхе попросила у маним прощения за вчерашнюю бестактность и откровенно, ничего не утаивая, рассказала ей, почему мы пришли сюда. Та, выслушав ее с непроницаемым лицом, ничего не ответила. Я подумала, что, возможно, после рассказа олькхе она стала испытывать отвращение к нам.

Неизвестно когда исчезла вывеска народного комитета, опустела комната для приема гостей. В пустых комнатах дома остались лишь старые вещи и книги с рассказами. Жить стало еще легче. Это был мир, похожий на сон. Каждый день маним выдавала нам по два ореха, кашель Хёни незаметно прекратился.

Но однажды утром она, впервые нежно покачав на руке Хёни, сказала, что нам лучше уйти. Это слова были похожи на гром среди ясного неба. За те десять дней, что мы жили под ее защитой, мы так привыкли к маним, что жизнь вне ее дома стала пугать нас. Я верила, что мы сможем жить здесь до тех пор, пока в Корее окончательно не установится мир.

— Не думайте, что я бессердечна. Я поступаю так, чтобы этот карапуз был в безопасности. Я хочу сказать, что из-за высоких гор этот район — крайне неприятное место. В прошлую осень, когда не успевшие отступить войска северян ушли в горы, здесь проводилась операция по их уничтожению, вся эта местность превратилась в поле боя. Среди жителей района не было раненых, но домов тогда сгорело больше, чем от летних бомбардировок. Думаю, и в этот раз война не минует нашу деревню. Поэтому идите в сторону местности Кёха, она с давних времен была спасением для беженцев. Это равнина, где встречаются две реки, там легко скрыться. Она совсем не похожа на арену военный действий, поэтому туда бегут люди, которые не смогли эвакуироваться. Там много рисовых полей, еды тоже вдоволь, много гостеприимных людей. Вы думаете, мне не грустно расставаться с вами? Вы еще не знаете, насколько приятно в моем возрасте чувствовать хотя бы запах молодых людей.

Слова были сказаны настолько сердечно, что мы не сомневались в их искренности. Ей действительно было грустно расставаться с нами. Выяснив все, что могли, о дороге, ведущей в Кёха, мы решили тут же отправиться в путь. Маним, несмотря на наше отчаянное сопротивление, в конце концов добавила к нашему багажу несколько ковшей риса и сказала старухе, чтобы та проводила нас до деревни и помогла донести узлы. Старуха и по дому-то передвигалась согнувшись пополам. Я ушам своим не поверила, когда маним поручила ей столь тяжелую работу. Это было так бессердечно с ее стороны, что все теплые слова, что я хотела сказать на прощание, застряли у меня в горле. Однако, к моему удивлению, старуха весело сказала:

— Это я быстро донесу, дайте сюда. Заодно хоть спину разогну.

Я думала, что она отвертится от поручения, сказав, что ее спина попросту не выдержит такой тяжести, но не успела я и глазом моргнуть, как она выпрямилась и, легко подняв узел с вещами, водрузила его на голову. Мне показалось, что я только что видела ловкий фокус.

Несмотря на то что маним не вышла провожать нас, мы снова и снова оглядывались, искренне жалея, что покидаем деревню Курончжэ. Нам было страшно. Мы прожили в роскоши всего десять дней, но уже успели к ней привыкнуть.

Старая служанка проводила нас гораздо дальше, чем ей приказали. Она всю дорогу шла с гордо расправленной спиной, но, как только передала нам свою ношу, снова превратилась в сгорбленную старуху. Для меня это было загадкой, и я, не выдержав, спросила ее о том, как у нее получается так выпрямляться. Она, словно удивившись, ответила встречным вопросом: «Спрашиваешь, как я, выпрямившись, смогла нести груз на голове?» — и, не дожидаясь ответа, улыбаясь сказала: «Видишь ли, я только так могу выполнить приказ, поэтому ничего не оставалось, как выпрямиться». Сказав так, она весело засмеялась, открыв беззубый рот. Когда мы распрощались, я на мгновенье почувствовала себя круглой сиротой.

Нам с олькхе все казалось, что кто-то позовет нас обратно, и потому мы постоянно оглядывались. Обогнув подножие горы, мы перешли перевал. Здесь олькхе, усевшись на ярко освещаемом солнцем холме и вытянув усталые ноги, начала кормить малыша грудью, а я стала рвать пастушью сумку. Она густо росла в конце борозды и на меже рисового поля. Временами в глаза бросался дикорастущий чеснок — пышный, мягкий и шелковистый, словно длинные волосы деревенской девушки. Я наслаждалась теплой солнечной погодой. Невольно вспомнилась мать. Я нарвала трав, но это не принесло мне радости, рука обессилела.

Наверное, лучше и тоньше всех нас чувствовал весеннюю энергию племянник Хёни. Совсем недавно, когда мы шли в Курончжэ, мы укрывали его детским ватным одеяльцем поверх небольшого стеганого одеяла, и он лежал спокойно, но сейчас малыш никак не хотел, чтобы его укрывали. Не было лучшего доказательства того, что пришла настоящая весна, чем здоровые щечки ребенка, который, скинув одеяло, весело размахивал ручонками и сверкающими глазками разглядывал помолодевший мир.

2

Местность Кёха была плодородным равнинным районом, где две реки сливались в одну большую реку, пополнявшуюся водами маленьких речушек. Мы медленно шагали, ступая вдоль берега реки, в которой текла ледяная вода. Странно, но то обстоятельство, что нам негде было спрятаться, если бы внезапно появился самолет, действовало на нас успокаивающе. То, что открылось нашим глазам, было похоже на удивительный мир, о котором мы почти забыли: на берегу реки женщины стирали белье, а в заболоченном месте у берега играли мальчишки, которые что-то усердно рыли. Я не знала, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз видела мальчиков, мирно играющих на улице. Это были самые обычные дети, которые, судя по всему, не были сиротами и не знали, что такое голод.