Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали - Джеймс Поскетт

Риччи прибыл в Китай в 1582 г. как член Общества Иисуса. Из предыдущей главы мы знаем, что миссионерская деятельность иезуитов была тесно связана с развитием науки раннего Нового времени. Иезуиты рассматривали изучение небес как способ оценить мудрость Господа, а также как средство продемонстрировать могущество христианской веры потенциальным неофитам. Именно так подходил Риччи к своей миссионерской деятельности в Китае.

Риччи родился в 1552 г. в городе Мачерата (Папская область). В начале 1570-х гг. он изучал математику и астрономию в Римском коллегиуме под руководством знаменитого ученого-иезуита Христофора Клавиуса. Для астрономов это было удивительное время. Гелиоцентрическая модель Коперника подняла настоящую бурю, а в ноябре 1572 г. на небе появилась «новая звезда», что в очередной раз поставило под сомнение идею абсолютной неизменности небес. (Впоследствии установили, что это была вспышка сверхновой.) Окончив учебу, Риччи получил предложение отправиться с иезуитской миссией на Дальний Восток. В 1577 г. он покинул Рим, добрался до Лиссабона и сел на корабль до Китая. Путешествие вместе с остановкой в Индии заняло почти четыре года. В августе 1582 г. Риччи прибыл в Макао (в то время – португальский торговый порт) и провел всю оставшуюся жизнь в Китае, сыграв важнейшую роль в развитии как христианства, так и науки в Азии{131}.

Риччи был убежден, что именно астрономия и математика помогут иезуитам закрепиться в Китае. Правители династии Мин, пришедшей к власти в середине XIV в., долгое время опасались европейских гостей. Император Ваньли, принявший бразды правления в 1572 г., терпел присутствие португальцев в Макао, но разрешал заходить по рекам вглубь страны всего нескольким кораблям в год. Поначалу иезуитские миссионеры, как и португальские торговцы, столкнулись в материковом Китае с трудностями. Их называли «чужеземными демонами» и зачастую встречали враждебно. Риччи не раз сажали в тюрьму и забрасывали его дом камнями. В конце концов ему удалось основать небольшую миссию в городе Чжаоцин на юге Китая. Но и этот успех оказался временным: в 1589 г. новые городские власти изгнали иезуитов. Риччи решил, что единственная возможность обеспечить будущее иезуитской миссии в Китае – подать прошение самому императору. С этой целью Риччи и отправился в Пекин в 1601 г. С собой он привез множество даров, включая картину с изображением Девы Марии, украшенное жемчугом и стеклянными бусинами распятие, а также двое механических часов – большие, с железными гирями, и поменьше, с пружинным механизмом.

Картина и распятие не произвели на императора Ваньли впечатления, но часы («колокольца, которые звонят сами собой», как он их назвал) поразили его. Большие часы он приказал поставить в своем личном саду, а часы поменьше – у себя в резиденции. Наблюдая за сжимающимися пружинами и вращающимися шестеренками, император пытался понять, как устроен механизм. Но вскоре часы остановились. Встревоженный император пригласил во дворец Риччи, чтобы тот наладил чудо техники. Выбор подарка оказался поистине судьбоносным. Итальянские механические часы впечатлили правителя Поднебесной, но для бесперебойной работы они нуждались в ежедневном подзаводе и регулярной настройке, а обращение с ними требовало знания европейской математики. Вскоре император осознал: если он хочет, чтобы часы продолжали звонить, ему придется допустить Риччи в Запретный город. Он велел иезуиту приезжать четыре раза в год, чтобы заниматься обслуживанием часов, а в качестве награды разрешил Риччи жить в Пекине и основать постоянную миссию{132}.

Вера Риччи в науку оправдалась. В своем донесении в Рим от 1605 г. он писал, что астрономия и математика оказались лучшими средствами завоевать благосклонность китайской знати. «Благодаря моим картам мира, часам, сферам, астролябии и прочим вещам, кои я делаю и коим учу, я приобрел репутацию величайшего математика в мире», – писал Риччи. Он предлагал расширить этот подход: «Ничто не принесет нам большей пользы, нежели отправка ко двору знающего астролога из числа наших братьев или отцов». По словам Риччи, это «укрепит нашу репутацию, облегчит доступ в Китай и обеспечит нам безопасность и свободу в большей мере, нежели теперь». К мнению Риччи прислушались, и в течение следующих 50 лет иезуиты отправили в Китай множество блестящих астрономов и математиков. Это положило начало новой эпохе широкого обмена научными знаниями между Европой и Восточной Азией. Многочисленные споры о природе небес и роли древних знаний велись теперь совсем в другой обстановке, а европейский и китайский подходы к астрономии и математике, вступив в контакт, подверглись взаимной трансформации{133}.

Вскоре у иезуитов появился первый влиятельный новообращенный. Сюй Гуанци принял христианство некоторое время спустя после основания Пекинской миссии в 1601 г. Он был выходцем из бедной крестьянской семьи, обучался в небольшом буддистском монастыре и сумел стать цзиньши – высокопоставленным чиновником китайской императорской бюрократии. «Доктор Павел», как называли его иезуиты (это имя он взял после крещения), обладал значительным влиянием и мог способствовать продвижению дела иезуитов при императорском дворе: о таких новообращенных и мечтал Риччи. Сюй Гуанци также придавал большое значение наукам. Работая вместе с Риччи и другими иезуитами, он помог перевести на китайский язык важнейшие древнегреческие источники и работы европейских ученых эпохи Возрождения, а также участвовал в подготовке первого китайского перевода «Начал» Евклида – древнегреческого текста, который лег в основу европейской математики.

Риччи считал, что перевод Евклида на китайский язык будет способствовать усилению иезуитского влияния, «поскольку у китайцев математические дисциплины пользуются, пожалуй, бо́льшим уважением, чем среди прочих народов». Риччи и Сюй Гуанци располагали не древнегреческим оригиналом, а латинским переводом с комментариями Христофора Клавиуса, наставника Риччи в Римском коллегиуме. К тому времени Риччи хорошо владел разговорным китайским языком, но писал не слишком уверенно, поэтому нуждался в помощнике. Риччи устно переводил с латыни на китайский, а Сюй Гуанци записывал перевод и затем перерабатывал его в стиле классического китайского – чего и ожидали от конфуцианского ученого. Вскоре последовали и другие переводы, в том числе основной работы Клавиуса «Астролябия» (1593). К моменту смерти Риччи в 1610 г. на китайский язык были переведены многие из важнейших древнегреческих текстов, а также ряд европейских научных трудов Средних веков и эпохи Возрождения{134}.

В этих переводах часто видят простой перенос в Китай европейских научных знаний. Но подлинная история гораздо сложнее. Как мы уже увидели на примере исламского мира, ренессансный идеал – возрождение древних знаний – не был исключительно европейским. Так же рассматривали этот процесс и китайские ученые. Сюй Гуанци считал, что, работая с Риччи над переводами, он помогает восстановить утраченное – мир китайской науки. Как Европа начала открывать для себя собственное прошлое через посредничество исламского мира, так и Китай опирался на Европу. Свое представление о возрождении древних знаний Сюй Гуанци изложил в предисловии к китайскому переводу Евклида. «До наступления эпохи Троецарствия математика процветала, и наши учителя передавали совершенные знания», – писал он. По его словам, к III в. до н. э. китайская философия и математика достигли расцвета. Именно тогда были написаны многие тексты, впоследствии вошедшие в «Четверокнижие» и «Пятиканоние» – своды канонических конфуцианских текстов, знание которых было обязательным для китайского чиновничества. К тому же периоду относятся такие классические математические труды, как «Математика в девяти книгах» и «Книга о числах и вычислениях». Но, как и в случае с древнегреческой наукой, эти знания были утеряны – «полностью уничтожены в пламени Дракона нашего прошлого». Сюй Гуанци утверждал, что эти знания можно восстановить с помощью европейцев, и Риччи был тому примером. «Почему бы нам не вернуть эти утерянные ритуальные знания через варваров?» – риторически вопрошал китайский ученый{135}.

Поэтому китайские ученые, такие как Сюй, подходили к переводам во многом так же, как и их европейские ученые-гуманисты. Они переводили древнегреческие тексты, но делали это с целью заново открыть утраченный мир знаний. И, подобно европейцам, они снабжали переводы комментариями и критикой, чтобы не только восстановить, но и улучшить оригиналы. Сюй Гуанци даже написал работу под названием «Сходства и различия в измерениях» (1608), где сравнил китайские и европейские математические методы. Он сетовал, что ранее китайская математика «излагала лишь методы, но не сумела изложить принципы», и совершенно верно указал на фундаментальный недостаток: большинство китайских математических рукописей были посвящены решению конкретных практических проблем, а не развитию обобщающих