Мемуары M. L. C. D. R. - Гасьен Куртиль де Сандра

И впрямь, обещанная должность камердинера Короля очень прельстила его, и он готов был добиваться ее любой ценой, поэтому, едва приехав в Париж, рассказал Королеве, что не смог преуспеть в переговорах — мадам де Шеврёз взялась-де за них сама, полагая, что справится лучше. Королева, уже начинавшая безоглядно доверять кардиналу Мазарини, что нам хорошо известно, передала ему все услышанное. Вместо того, чтобы обрадоваться, он расстроился. Охваченный теми чувствами, о которых я сказал выше, он сказал Королеве, что она пропала, если обо всем узнает Король, — из-за непреодолимой неприязни государя к мадам де Шеврёз лучше с нею дела не иметь и вообще забыть о ней при таких обстоятельствах; будет лучше еще раз повидаться с Ла Портом, — тот, попавши в немилость, оказывается вне подозрений, а значит, может во многом оказаться полезным.

Его доводы убедили Королеву, и она вполне с ними согласилась, тут же сообщив мадам де Шеврёз, что очень признательна ей за заботу, но при нынешнем положении дел в этом нет никакой необходимости. Тем временем кардинал Мазарини выхлопотал для Ла Порта место при дворе Королевы, чтобы изгладить из его памяти приятные воспоминания о мадам де Шеврёз, добавив при этом, что обещанную должность камердинера Короля можно заслужить только преданностью. Он не получил ее до смерти Короля, и даже кажется, что это было сделано по рекомендации госпожи де Шеврёз, которая, несмотря на свою ловкость, в этом случае обманулась, приняв за милость то, что было лишь вознаграждением за измену ей.

Тем временем, делом чести для Мазарини, после того как он помешал Королеве принять меры предосторожности, которые могли быть ей столь полезны, было изыскать другие средства, чтобы обеспечить ей регентство. Государственным секретарем по военным делам был тогда господин де Нуайе; кардинал весьма опасался его влияния и охотно удалил бы этого человека от двора. Его-то он и убедил первым сделать предложение Королю, надеясь убить одним выстрелом двух зайцев. Мазарини рассчитывал, что Король либо согласится передать регентские полномочия Королеве, которая будет обязана этим ему, кардиналу, либо придет в ярость и отправит в отставку того, кто ему это предложил. Господин де Нуайе поддался на уловку и позволил втянуть себя в это дело. Но он понимал, какая нелегкая задача предстоит, и решил сыграть на религиозности Короля, приведя к нему своего духовника. Духовнику, полагавшему, что в последние свои дни Король думает только о спасении души, предстояло убедить его, что Господь велит миловать своих врагов и что все поводы для огорчения, которые Королева когда-либо ему доставляла, лучше забыть; он уже возвратил ко двору тех, кто был в опале из-за верности Королеве — и не лучше ли теперь выказывать ей только любовь? Да ведь и представившийся случай дать ей опеку над собственными детьми — это столь естественно, что ни один родственник не сможет оспорить ее права в законном порядке; что если Король поступит иначе, то это будет значить, что он затаил обиду; наконец, в предоставлении регентства нет никакой опасности и к тому же нельзя прощать наполовину. Духовник был достаточно умен, чтобы сделать все так, как ему говорили, — то ли из чувства долга, то ли просто, чтобы оказать услугу. Но ему очень быстро приказали удалиться: Король догадался, что его миссия — не что иное, как хлопоты господина де Нуайе, отправил последнего в отставку и отдал его должность государственного секретаря господину Ле Телье, нынешнему канцлеру{107} Франции. Поскольку карьера этого министра, равно как и его сына маркиза де Лувуа, весьма примечательна и сопоставима, пожалуй, с деятельностью иных государей, я скажу о нем несколько слов, убеждающих в том, что, когда достоинства человека безграничны, нет ничего препятствующего его возвышению.

Господин Ле Телье был сыном судейского, и воспитывали его для того же поприща. Имея скромный чин, он чувствовал себя способным на большее и мечтал о должности королевского прокурора в Шатле{108}, единственной в своем роде и весьма значительной. Тот, кто продавал эту должность, готов был предпочесть его другим претендентам — при условии, что он опередит их с уплатой требуемой суммы. Но ему не хватало десяти тысяч экю, и он уже опасался, что не получит этого места, когда господин Ле Пелетье ссудил его недостающими деньгами. Так были устранены последние препятствия, и вскоре он завоевал хорошую репутацию и снискал такое уважение, что его стали считать мудрейшим из всех прокуроров, каких уже давно не бывало. Впрочем, это не помешало случиться одному весьма досадному происшествию. Однажды, по тогдашнему обычаю судейских, он ехал верхом на муле, и вдруг в городе вспыхнули какие-то беспорядки, которые он в силу своей должности обязан был пресечь. Но пажи из королевской конюшни не узнали его и, схватив мула за поводья, оттащили в конюшню. Там во всем разобрались и стали требовать от пажей извинений; но господин Ле Телье оказался так добр, что не захотел жаловаться на учиненное насилие и наказывать виновных. Господин де Бюльон, обратившийся к нему по одному общественному делу, отметил его глубокий и удивительно основательный ум и предложил ему оставить тогдашнюю должность и войти в состав Королевского совета. Так Ле Телье стал известен моему господину, от которого я слышал о нем много хорошего. Продемонстрировав свои способности и качества порядочного человека уже в Совете, Ле Телье, как я уже упоминал, получил пост государственного секретаря — при условии, впрочем, выплаты четырехсот тысяч франков отставленному господину де Нуайе. Тот отказался их брать, утверждая, что при дворе творится невесть что и любая перемена может вернуть ему должность. Деньги отдали назад господину Ле Телье, а господин де Нуайе спустя некоторое время умер. Кардинал Мазарини, действуя по милостивому распоряжению Королевы-матери, подарил господину Ле Телье эту сумму, которая должна была, за отсутствием наследников, отойти Королю. Ле Телье же столь великая милость побудила служить еще более ревностно; он выказал изрядный ум во всех щекотливых обстоятельствах, вскоре возникших, а когда во Франции вспыхнула гражданская война{109}, остался верен интересам Королевы-матери и Мазарини, которого считал своим благодетелем.

Как только Мазарини скончался, господину Ле Телье удалось обрести немалое влияние на молодого Короля, умевшего отличать людей, хорошо ему служивших, от тех, кто лишь пользовался благами двора; поэтому он, удостоив господина Ле Телье своей дружбы, именно ему приказал арестовать господина Фуке. Господин Ле Телье не был с Фуке на дружеской ноге; предполагали, что он даже тайно способствовал его низвержению; поэтому, желая доказать обратное и поскольку он всегда склонял Короля делать только то, что полезно, он устранился от участия в судебном процессе, которое несомненно погубило бы его карьеру. После смерти кардинала Мазарини у Короля больше не было первого министра, и если кто-то и мог бы считаться таковым, то, несомненно, лишь господин Ле Телье. У него было два сына и дочь, вышедшая замуж за маркиза де Вилькье, ныне герцога д’Омона. Что же касается сыновей, то старшего, маркиза де Лувуа, он предназначил к светскому поприщу, а другого — к духовному (он получил коадъюторство в Реймсском архиепископстве у кардинала Антонио и уже видел себя в будущем герцогом и пэром). А маркиз де Лувуа сделался преемником отца в должности государственного секретаря. Его труды и сегодня еще настолько свежи в памяти, что о них можно и не напоминать: все, что в недавнее время произошло в Европе, было следствием его политики{110}, и ныне он пользуется таким же авторитетом, каким в свое время обладал мой господин. Мне кажется, что это немало говорит в его пользу. Однако, если мне будет позволено сделать замечание о различии прошедшей и нынешней эпох, — сдается мне, что у маркиза де Лувуа есть преимущество: мой господин не имел над собой великого Короля, а часто у него не было врага сильнее, чем тот, кому он старался служить, тогда как нынешний государь царствует единовластно и сам добивается успеха в предприятиях, которые предлагают его министры.

Как бы то ни было, но великие заслуги отца и сына не могли быть вознаграждены лучше, чем сейчас. Отец получил должность канцлера Франции, наивысшую из тех, которые судейский может получить в Совете и при дворе. Сын же стал государственным секретарем, министром, фаворитом — словом, тем, на кого Король может положиться и в дни мира, и во время войны. При этом не стоит забывать и об одном обстоятельстве, доказавшем, что отец и сын умели быть благодарными: когда около двух лет назад скончался господин Кольбер{111}, управлявший финансами, они отдали его должность господину Ле Пелетье — сыну того Ле Пелетье, о котором я упоминал выше, в качестве компенсации за то, о чем говорилось раньше.