Чужая боль - Эльмира Нетесова

— Санька! А давай после зоны махнем ко мне в деревню! Сгинешь с глаз, скорее тебя забудут. Найдем тебе бабу из доярок, нарожаете с нею кучу детей и доживешь свой век спокойно. Никакая блоха не укусит. Наши деревенские бабы смирные и послушные. Вкалывают как лошади, с зари и до зари. Запросов ноль, лишь бы не колотил. У меня сеструха в деревне мается. Сама с хорошую телку, нам ее всем бараком не обнять. Одной сиськой жеребца уложит насмерть. А вот крыть ее некому. Все мужики в деревне занятые. Вот и мается одна. Жалко девку. А тут ты подарком свалишься. Она тебя даже в лопухи за избу на руках носить станет! — предложил Васька.

— Староват я для нее, — отмахнулся Сашка.

— Эта разница ништяк.

— Соглашайся, Саня, покуда предлагают!

— Ты у ней за пазухой жить станешь. И никакой тачки в руках. Храпи хоть сутками. Не станет будить без позволенья. Лишь бы уважал.

Сашка посмеивался над предложеньем, но всерьез разговор не поддержал.

— А у тебя родня имеется? — спросил Саньку бригадир.

— То как же! Полная обойма. Отец с матерью да младший брат.

— Где живут они?

— Все в Смоленске.

— Чего ж не пишут?

— Я у них в отморозках. Они интеллигенты. Все в начальстве. Я для них черное клеймо. Придурок и недоучка.

— С чего бы так?

— В науку не пошел, остался в чернорабочих. Сколько лет на буровой вкалывал, а все без толку. Даже женился помимо их воли. Не советовали, отговаривали. Я ж как козел рогами в ворота уперся. Они просили не спешить, а когда женился, не велели приводить бабу в дом. Вот и уехали с нею в Сургут за длинным рублем. Ну, мне повезло, устроился в буровую бригаду. Зарабатывал кучеряво. Баба потом тоже устроилась. Продавцом. Так вот понемногу прижились, обжились, родили дочку. Я своим писал. Ответов не было. Даже с рожденьем Ани не поздравили.

— Ишь, какие обидчивые, — заметил Иваныч.

— Да не в том дело. У них перед глазами младший брат имеется. Уже два высших образования получил, работает на хорошей должности, имеет приличную зарплату, не пьет и не курит, не гуляет с бабами. Весь домашний. Ничего общего со мной. Он не храпит, не сморкается в кулак, не пердит так чтоб разбудить соседей, чтоб они вскакивали в ужасе, думая, что началась бомбежка. Он во всем положительный. Даже зубы по два раза в день чистит. Я вообще этого никогда не делал. Брат ни единого слова поперек не сказал. Родители от него в восторге. Гордятся, как наградой. У нас с ним ничего общего кроме стариков. Брат как украшение семьи, ее лицо, а я обратная сторона. Вот и суди, есть у меня родня? Они, небось, даже имя мое давно забыли. Но я не горюю, как-то жил без них все годы и ничего! Правда, вот влип на зону. Хотя от такого никто не зарекайся, — опустил голову Сашка и умолк.

— Значит, нет тебе к ним ходу?

— Самого не пустят. Но ведь есть Анютка. Она их внучка. Ее нельзя не любить…

— Ой ли? Кто отрекся от детей, тому и внуки по барабану! — встрял Костя.

— А ты заведи новую семью! — советовал Вася.

— Сначала до воли дожить надо, а уж потом думать о чем-то, — отмахнулся Сашка.

— Жить надо проще! Надейся на Бога! А вдруг увидит и поможет. Мы все его милостью живем, — задумчиво сказал бригадир.

— У тебя дочь крещенная? — спросил Василий Сашку.

— До зоны не успел. Но когда освобожусь, первым делом поведу Аньку в церковь. А и сам окрещусь, а то мои интеллигенты до этого, самого главного, так и не доперли. А и куда им. Я помню, как собрались к нам гости, все знатные, именитые, на чей-то день рождения. Мне тогда года четыре или пять было. Тоже за стол позвали. Ну, я дорвался. А когда стал выходить из-за стола, нечаянно перднул. Да так громко, заливисто по-лучилось. Гости вниманья не обратили. Зато мамаша взяла меня за ухо и отвела в спальню, назвав свиньей и хорьком. Потом ни она, ни отец с месяц со мной не разговаривали и не выпускали к гостям. Нет, мне ничего не объяснили. За мною так и закрепилось прозвище «козел». Даже стыдились моего появления. Я тоже отдалился, так и не понял тогда причину презрения. Мне было обидно, что меня по-свински увели из-за стола, опозорив перед всеми.

— Глупые у тебя старики! Да бзди ты сколько хочешь, лишь бы в душу не насрал.

— Потому, когда попал в беду, за меня никто и не подумал вступиться. А может, и не узнали. Баба с ними связь не поддерживала. Вот так и остался я один на один с бедой среди родни. А чужая боль не болит.

— Не у тебя одного родители вот такие же отморозки. Считают, если осудили, то все, ты уже не человек. Даже не спросят, виноват или нет, отворачиваются наглухо. Какая там помощь, опасаешься, чтобы больше не навредили.

— Да, вон как мои отмочили. Меня только взяли под стражу, а жена с тещей решили дочку продать. Хорошо, что моя мамаша вмешалась и не дала продать Дашутку. Отняла дочуху и к себе взяла. Саш растит. Ни на шаг от себя не отпускает.

— Они что, пьют?

— В том-то и дело, обе.

— И обошлось для них?

— Высылку получили обе.

— Баб такое не учит.

— Кто знает. Мамка пишет, что пить бросили, вкалывают, как ломовые. Просили дочку показать, мама не согласилась. Не поверила. А я вернусь, сраной метлой от порога погоню.

— Сколько лет твоей дочке?

— В школу пошла, — улыбался человек светло.

— Скоро и моя Анюта пойдет учиться. Уж из нее сделаю человека, чтоб ни от матери, ни от бабки в ней ни капли не осталось.

— Чудак! Разве это от тебя зависит? Молись, чтоб не бросили на старости и не отреклись. Чтоб отцами для них на всю жизнь остались. Не бойтесь, дурнее вас не вырастут, — улыбнулся Иваныч и мужики поверили ему.

Сашке невольно вспомнилась Анютка. Сколько лет ей было тогда? Года три, не больше. В семье уже начался разлад.

Человек сидел на кухне, курил, уставясь в окно, настроение было препаскудное. Жена уже не спешила возвращаться с работы, домой ее не тянуло. И хотя рабочий день давно закончился, она предпочитала проводить вечер с друзьями и подругами. О дочери и муже не вспоминала. Они перестали заботить бабу. В ее жизни появились свои интересы. И человек загрустил. Вот тут-то и подошла к нему дочка. Сашка даже не заметил ее. А она положила к нему на колени свою любимую куклу и предложила:

— Пап, поиграй. Смотри, какая она красивая и добрая, как сказка. Не грусти. Забудь плохое.

— Ох, Аннушка! Здесь кукла не поможет, — отмахнулся тогда Сашка.

— А ты попробуй как я! Мне помогает. Куклы, как люди. Они умеют дружить и жалеть. Никогда не уходят из дома, не ругаются и ничего не просят. Зато много улыбаются. Возьми. Она успокоит тебя, — сунула куклу в руки и как-то очень по- взрослому посмотрела в глаза отца. На миг показалось, что перед ним не ребенок, а взрослый человек, прикинувшийся малышкой.

Сашка взял куклу, погладил по голове. Поправил на ней сарафан и почувствовал, как выравнивается настроение. А тут звонок раздался. Жена пришла. Увидела в руках мужа куклу, спросила:

— С Анькой играешь?

— Ей надо новых кукол купить.

— Зачем? — удивилась баба.

— Больше подружек будет. Веселее станет жить дочке.

— Ты знаешь, почем теперь эти игрушки?

— А сколько стоит детство?

— Ты о чем? — не поняла баба.

— У тебя в детстве были куклы?

— Конечно. Но они стоили куда как дешевле, чем теперь.

— Но ведь они друзья. Это деньгами не измеришь, на них нельзя скупиться. Не отнимай у дочки радость. Детство пора короткая. Пусть в нем побольше будет друзей и радостей, чтоб сама доброй выросла ко всем. И к нам с тобой. Ведь когда будем старыми, тоже тепла захочется. А где его взять, если у дочки с детства игрушек мало будет и ей не с кем дружить, некого любить.

Жена тогда рассмеялась. Покрутила у виска пальцем:

— Не в ту сторону поехал. Лучше побольше денег приноси. Уж я найду, как ими распорядиться разумнее.

Разговор о куклах вскоре погас. Жена не поняла. А Сашка каждый месяц покупал дочке новую куклу и радовался, как она играет с ними.

— Санька, а ты хотел второго ребенка? — спросил внезапно кто-то из мужиков.

— Как-то не думал о том.

— А я о сыне мечтал, — выдохнул Костя наболевшее.

— Чего ж не сделал?

— Небось, баба не захотела…

— А у нас в деревне бабы помногу детей рожают. Аборты не делают. Сколько Бог даст, никого не губят, — встрял Василий.

— Знать, ваши бабы любят своих мужиков, потому детями одаривают щедро, не боясь за завтрашний день. Плохому мужику детей не рожают. Боятся повторения и не верят, что сумеет поднять и вырастить всех. Оттого и растят по одному ребенку в семье. А это, ой, как худо. Он вырастает злым и жадным, оттого, что привык с детства получать все и ни с кем не делиться. Мало радостей от таких детей. Они, что крапива серед людей живут. Вона раньше по десятку и больше детей имели. Все вырастали, никого куском хлеба не обошел Господь. Коль дал душу, пропитание сыщется. Главное, чтоб человек вырос добрым и работящим, — вставил свое Иванович.