Чужая боль - Эльмира Нетесова

— Я уже не малыш. Проживу без них.

— Вам нужно разобраться в своих отношениях с родителями. Что касается жены, не советую налаживать мосты. Они все равно рухнут. Что касается дочери, она не будет весь век в малышках и скоро сама решит, с кем ей жить. И тут ни один суд не навяжет свое мнение. Дети выбирают сердцем и никогда не ошибаются. Тебе недолго ждать решения дочери. Раз с тобою так обошлись, поверь, ей не легче. Дети не любят холод и не живут в нем. Она, конечно, помнит тебя. Я в этом уверен. Не просто помнит, а и любит и ждет.

— Спасибо вам, — всхлипнул человек внезапно для себя.

— Поверь, я высказал свое убеждение! Прав или нет, вскоре убедимся, — сказал на прощание.

Подполковник задержался у начальника зоны. Отдельно поговорил о Сашке.

— Я его с мальчишек знаю. Хороший был малец. Никого зря не обидел, а уж кто получал от него, так по заслугам. А за это не судят. Умеющий спасти и сохранить жизнь другому, не способен на подлость. Меня в том сама жизнь убедила. Трудно жить средь множества людей, а среди них ни одного друга. Сколько мальчишек тонут в реках жизни. Все потому, что мало Сашек рядом.

Сашка, вернувшись в барак, сразу лег на шконку. Вспоминал каждое слово из разговора с подполковником Киселевым. Тот, прощаясь, сказал человеку:

— Прошу как мужчину о нашем разговоре поменьше распространяться. Я не из суеверных, но не люблю болтливых. Да и мало ли что может возникнуть в ходе нового расследования. Не обгоняй ветер. Будь мужчиной и результат дождись достойно.

Но зэки тут же облепили шконку и засыпали вопросами:

— Чего вызывали?

— С кем говорил? О чем? — интересовались люди, пытаясь узнать подробности.

— О твоем деле базарили?

— Немного уточнили детали, — уклонялся Сашка от вопросов.

— Но дело на пересмотре?

— Мне ничего не сказали о том. Как вошел бараном, так и вышел им, — хитрил Санька.

— А с кем говорил, со своими операми из спецчасти или с кем из приезжих?

— Я и своих не знаю, нет повода трепаться с ними! — отвечал уклончиво.

— Небось, в стукачи фаловали? — заподозрили мужики.

— Это не про меня. На то намека не было. Да и какой из меня стукач, когда год отсидки остался? Тут с большим сроком будут фаловать. А с меня какой прок? И что я знаю? По моему делу трясли, все про того мента капитана спрашивали. Мол, какие отношения у нас с ним были до той драки? Было ли оружие у кого из нас? Ну ответил, что как с любым соседом иногда баз- лал, покуда он в трусах не завалился. Тут я его заподозрил и ввалил, как мужик мужику. Любой на моем месте не сдержался бы. А тут еще в ментовке оттрамбовали в котлету. Думал, до зоны не додышу. А он и теперь кайфует, козел. Ну, этот человек молча усмехнулся и спросил, мол, поддерживаю ли отношения с семьей. Я и ответил как на духу, не то что посылку иль бандероль, вшивой записки за все время не получил. Даже от родителей. Они будто заранее меня похоронили. Ну, спросил, сообщил ли старикам, где нахожусь? Конечно, написал. Думал, адвоката найдут для меня. Да зря мечтал. Родители словно враз неграмотными стали. Читать и писать разом разучились. И я им до жопы! — сказал Санька правду.

— Даже внучкой не поинтересовались. Вот изверги! А своя старость придет, за все спросит и накажет, даром не спустит! — встрял Иванович.

— Темнишь ты, Санька! — не поверил бригадир.

— Ради такого не позовут. Это пустой базар. Все те сведения в деле есть. Такое никому не интересно.

— Ну, еще спросили, где работал, когда с женой разрыв начался? Одно из себя выдавил, что заявление на меня было написано задним числом. А справки о побоях и вовсе не было в деле. Выходит, не имели права меня судить. Одних показаний сослуживцев и соседей явно недостаточно. Мало чего они наклепать могли.

— Выходит, всерьез копают. А главное, в твою пользу. Наверное, того капитана из органов сраной метлой выперли. Иначе не сказал бы о нарушениях, — догадались зэки.

— А на будущее ни о чем не обещал, не спросил, что надумал?

— Зачем ему это? До свободы целый год, до нее дожить надо. Вот и не спешит, прощупывает, — врал Сашка.

— А кто он по званию? Должность назвал?

— Буркнул что-то, я и не расслышал, а пере-спросить неловко было. В кабинете холодно. Видно, потому по гражданке был одет. Формы не было.

— И чего трандишь? Ты уже не первый, кого вызвали. Пятерых мужиков Киселев вытаскивал. Он подполковник из Минска. Все говорят, что мужик он справедливый, хотя и строгий. Но наше начальство его побаивается. Он не впервые здесь. Раньше с проверками возникал. По его представлению прежнего начальника зоны выперли. За хреновые условия содержания зэков и никчемную кормежку. Тогда многие говорили, как он распекал начальника. С него перья пучками летели во все стороны. На рыбалку с ним не ездил и не выпивал с нашими.

— А ты откуда знаешь? — спросил бригадира Сашка.

— Бабкарь проболтался. Жаловался на Киселева, мол, со всех стружку снял вместе с перхотью.

— А лучше стало?

— Конечно, не сравнить. Теперь хоть иногда мясо в жратве попадается. И каша плесенью не воняет.

— Постельное белье появилось! — напомнил Костя.

— А главное, тыздить нас перестали. Больничку в порядок привели. Мыла дают сколько хочешь. И в бане не ограничивают.

— Видать, кто-то пожаловался, написал, его и прислали разобраться! — предположил Костя.

— Да я подосрал. Побрехался за урезанную зарплату, мне пригрозили штрафным изолятором на целый месяц. Ну, я вякнул, мол, поглядим, кто там канать будет. И наклепал послание. Отправил, понятное дело, не через спецчасть. А через десяток дней внезапная проверка приехала. Ох, и воткнули гадам, по самые уши отодрали. Шестерых уволили, — хохотал «бугор».

— Надо было их к нам, в барак!

— Я б всех тогда в «параше» утопил. Но после жалобы унитазы поставили. И раковины, полотенца выдали и новые одеяла. Без единой дырки. Мы поначалу глазам не верили.

— У нас тут бомжа привезли. Его, придурка, за воровство осудили. Он у самого мэра города всю картоху на участке стыздил. До единой выкопал и унес к своим на свалку. Тот мэр приехал урожай убирать, а там хрен ночевал. Все подчистую убрано. Ну, мужик не огорчился, а баба белугой взвыла. Все лето полола и окучивала. Но для кого? Впаяли бомжу три года. Баба мэра настояла. Ей не картохи, своих трудов стало жаль. Вот и влетел мужик, как катях в лужу. Вкалывать не умел, только жрать. А хамовка хоть и хреновая, все ж лучше, чем на помойке. И спал под крышей, на шконке, не на земле, укрывшись небом, — вспомнил Леня.

— А помнишь, как его отмывали? — расхохотались мужики.

— То верно! Сверху вши текли рекой, снизу мандавошки. Он, падла, чего только ни приволок на себе. Охрана рядом с ним стоять брезговала, держалась подальше.

— Ихние сторожевые псы на бомжа рычали за грязь. Три дня его отмывали и отпаривали. За один день не получилось. Он насквозь завшивел, засранец.

— Да уж и вонял козел классно, против него хорек ароматизатор. От того Егора мужики с верхних шконок на пол средь ночи падали. А блевали как, до одури. Аж глаза на лоб лезли. Ну, отмудо- хали отморозка, выкинули в тамбур. Так охрана вернула. Им невмоготу сделалось. Мы и пригрозили придурку опетушить хором. Так не поверил, что к его жопе найдется желающий прикоснуться. Выходит, не совсем дурак. Так и вякнул:

— Я не только пердеть горазд, но еще обо- срать смогу любого кто подойдет. От пояса до самых ботинок. Год не отмоетесь ничем. Вокруг меня, даже на свалке, ни комары, ни мухи не летали. Неспроста моей защиты боялись. Дохли на лету…

— Так вот этот Егорка, чтоб его сторожевые псы отодрали, целых полгода очеловечивался. Все привыкал!

— К чему? — спросил Сашка.

— Ну уж не к жратве и шконке. Это для него подарком с неба было. Его, заразу, вкалывать заставляли. Лопата вместо кнута целыми днями его спину гладила. Бывало, чуть отвернись, Егорка уже сидит или на земле валяется. Измучились с ним вконец. Только через полгода вкалывать стал. А когда получил постельное белье, так обрадовался и брякнул:

— А я тут насовсем останусь. Чего я на воле не видал? Тут все готовое. И одежка, и кормежка, ни о чем самому не надо думать. Если меня отсюда выпрут на волю, я прямиком на огород к губернатору. Меня тут же воротят. Глядишь, долго не стану маяться. Здесь я к культуре уже приучен. Чистое исподнее имею. Где его на воле возьму? Тут же рай!

— Когда его спросили, как в бомжах оказался, Егорка так и ответил, что вырос на свалке и иной жизни не знал. Не видел ни отца, ни мать. Под утро нашли бомжи мальчишку. Что-то запищало в мусоре. Взялись откапывать и выволокли на свет голожопого мальца. Он уже задыхался. Бомжи мальчишку выходили и вырастили. Стали его большой семьей, друзьями. Таких как он на свалке много. И с каждым днем все больше становится.

— Озверели люди. Звери своих малышей не бросают. Хотя у них, как говорят, только инстинкты, любви не знают, — вставил Юрий.