Морган ускользает - Энн Тайлер

– Нас подвез на грузовике мистер Кенни, – сказал молодой человек. – Председатель комитета по сбору средств.

– Ладно. Тогда пошли со мной, – сказал доктор. – Я отвезу вас. – Похоже, его такая возможность искренне обрадовала. Он спросил: – Да, а куклы? Возьмем их с собой?

– Нет, – ответил молодой человек. – Какое мне дело до кукол? Надо поскорее отвезти ее в больницу.

– Как хотите. – Однако, прежде чем помочь молодому человеку поднять девушку на ноги, доктор огляделся еще раз, словно сожалея о некоей утраченной возможности. И спросил: – Из чего они сделаны?

– Что? – не понял молодой человек. – А, да просто из… всякой всячины. – Он протянул девушке ее сумочку и добавил: – Их Эмили делает.

– Эмили?

– Вот она, Эмили, моя жена. А я – Леон Мередит.

– Рад знакомству, – сказал доктор.

– Они из резиновых мячиков, – сказала Эмили.

Встав на ноги, она оказалась даже более хрупкой, чем выглядела до этого. Эмили повела двоих мужчин к выходу из шатра, грациозно ступая и улыбаясь еще остававшимся там детям. Измятая черная юбка неровно прикрывала ее голени, тонкий белый кардиган с прилипшими к нему черными шерстинками и ниточками и близко не сходился на раздувшемся животе.

– Беру обычный дешевенький резиновый мячик, – говорила она, – прорезаю ножом дырку для шеи. Потом натягиваю на него нейлоновый чулок, пришиваю глаза и нос, рисую рот, делаю волосы из…

Голос девушки пресекся, и доктор окинул ее быстрым взглядом.

– Чем чулки дешевле, тем лучше, – продолжала она. – Они розовые и издали больше походят на кожу.

– Далеко нам идти? – спросил Леон.

– Нет-нет, – ответил доктор. – Моя машина стоит на главной парковке.

– Может, лучше «скорую» вызвать?

– Думаю, она не понадобится, – сказал доктор.

– А вдруг роды начнутся раньше, чем мы доберемся до больницы?

– Вы уж поверьте, если бы я считал это хоть сколько-то вероятным, то повел бы себя иначе. У меня вовсе нет желания принимать роды в моем «понтиаке».

– О господи, только не это, – сказал Леон и скосился на руки доктора, которые выглядели не так чтобы очень чистыми. – Но Эмили говорит, что он может родиться в любую минуту.

– Это верно, – спокойно подтвердила Эмили.

Она шла между ними, без какой-либо помощи поднимаясь по склону к парковке. И поддерживала ребенка на весу, как будто он уже существовал отдельно от нее. С плеча Эмили свисала потертая черная сумочка. В солнечном свете волосы ее, уложенные двумя косами вокруг головы, серебрились, вверх выбивались похожие на маленькие штопоры прядки, словно притянутые магнитом металлические опилки. Кожа Эмили казалась холодной, тонкой и бледной, но глаза оставались спокойными. Похоже, она ничего не боялась. И взгляд доктора встретила твердым взглядом.

– Я его чувствую, – сказала она.

– Он у вас первый?

– Да.

– Ага, но тогда он, понимаете ли, никак не может родиться быстро, – сказал доктор. – Самое раннее – глубокой ночью, а то и утром. У вас же и схватки-то начались не больше часа назад!

– Может, так, а может, и нет, – ответила Эмили и вдруг, тряхнув головой, исподлобья посмотрела на доктора. – Вообще-то боль в спине началась еще в два часа ночи. Возможно, это и были схватки, а я просто не поняла.

Леон тоже смотрел на доктора, который вроде бы на миг заколебался.

– Доктор?..

– Все мои пациенты уверяют меня, что их ребенок вот прямо сейчас родится, – сказал Леону доктор. – И этого никогда не случается.

Они уже дошли до белого щебня парковки. Ее пересекали самые разные люди – одни только что приехали и шли, придерживая свои плащи, которые норовил вздуть ветер, другие уже покидали ярмарку – с шариками, плачущими детьми, плоскими картонными коробками с подрагивавшей помидорной рассадой.

– Тебе не холодно? – спросил Леон. – Хочешь мою куртку?

– Все хорошо, – ответила Эмили, хотя под кардиганом у нее только и было одежды, что жалкая черная футболка, а обутые в тоненькие, как бумага, балетные туфельки ноги были голы.

– Ты же наверняка мерзнешь, – сказал Леон.

– Все в порядке, Леон.

– Это адреналин, – отсутствующе заметил доктор. Он уже остановился наверху склона и, поглаживая бороду, оглядывал парковку. – Что-то не вижу я моей машины.

Леон произнес:

– О боже.

– Да нет, вон она. Не пугайтесь.

Машина была явно семейная – тупорылая, немодная, с привязанной к антенне красной обтрепанной ленточкой для волос и надписью ПОМОЙ ЕЕ, выведенной пальцем по запыленному крылу. Внутри валялись школьные учебники, грязные носки, спортивные шорты. Доктор, опершись коленями о переднее сиденье, колотил по заднему, пока наваленные грудой киножурнальчики не слетели на пол. А затем сказал:

– Ну вот. Садитесь сзади, там вам будет удобнее.

Сам он уселся за руль, включил двигатель, и тот жалобно, монотонно заныл. Эмили с Леоном расположились сзади. Эмили, обнаружив под правой ногой кед, взяла его двумя пальцами и переложила себе на колени.

– Итак, – сказал доктор. – Какая больница?

Эмили и Леон переглянулись.

– Городская? Университетская? Хопкинс?

– Та, что поближе, – сказал Леон.

– Но в какой вы зарегистрированы? Где работает ваш врач?

– Мы нигде не зарегистрированы, – ответила Эмили, – и врача у нас нет.

– Ясно.

– Поезжайте в любую, – сказал Леон. – Главное, чтобы она туда попала.

– Хорошо. – Доктор вывел машину с парковки. Скорости у нее переключались со скрежетом.

Леон сказал:

– Наверное, нам следовало уладить это раньше.

– Вообще-то, да, – согласился доктор. Он затормозил, посмотрел направо, налево и вклинился в поток машин на Фарли-стрит. Они ехали по новому, пока не достроенному толком, не включенному в черту города району: одноэтажные дома, голые, без деревьев, лужайки, еще одна церковь, торговый центр. – Но полагаю, жизнь вы ведете наполовину бродячую.

– Бродячую?

– Привольную. Корней нигде не пускаете, – пояснил доктор.

Он похлопал себя по карманам, нашел пачку «Кэмел». Вытряс из нее сигарету, закурил. Процесс сопровождался такой неуклюжей возней, проклятьями, стараниями подхватить падавшие предметы, что оставалось лишь удивляться, как это другим водителям удалось не столкнуться с ним. Чиркнув наконец спичкой, он затянулся, выдохнул большое облако дыма и закашлялся. «Понтиак» мотало с полосы на полосу. Доктор постучал себя по груди и сказал:

– Вы, я думаю, ездите с одной ярмарки на другую, так? Просто следуете за праздниками, останавливаясь там, куда вас занесет.

– Нет, на самом деле…

– Все-таки жаль, что вы кукол не прихватили, – продолжал доктор.

Он свернул на улицу пошире. Здесь ему пришлось сбавить скорость, машина тащилась мимо магазинов мебели и ковров по пятам за огромным грузовым фургоном с надписью «Мейфлауэр», полностью заслонявшим обзор.

– Мы не к светофору ли приближаемся? – поинтересовался доктор. – Какой там, красный или зеленый? Ничего не видно. Да, так что же с носами, с носами кукол? Из чего вы сделали нос мачехи? Из морковки?

– Как-как? – переспросила Эмили. – Нос?

По-видимому, она его не слушала.

– Простите, – сказала она. – Из меня какая-то вода течет.

Доктор затормозил, взглянул в зеркальце заднего вида. И встретился взглядом с Леоном.

– Вы не могли бы поторопиться? – спросил тот.

– Я тороплюсь, – ответил доктор.

Он еще раз затянулся, держа сигарету большим и указательным пальцами. Воздух в машине стал голубым, расслоился. Впереди «Мейфлауэр» пытался повернуть налево. При его маневренности это могло занять весь день.

– Погудите, – попросил Леон.

Доктор погудел. Потом сжал сигарету зубами и вывернул на правую полосу, где в него едва не врезалась быстро нагонявшая их машина. Теперь гудки неслись отовсюду. Доктор вернулся в левый ряд, включил сигнал поворота налево и понесся к следующему светофору, рядом с которым покачивался знак ЛЕВЫЙ ПОВОРОТ ЗАПРЕЩЕН. С кончика сигареты свисал, подрагивая, длинный столбик пепла. Через секунду он осыпался на пол, на руль, на колени водителя. После того как кончится бал, – пропел доктор и снова взял вправо, прорезал стоянку заправочной станции «Ситгоу», резко свернул налево и выехал на нужную ему улицу. – И загорится заря…

Одна рука Леона сжимала спинку переднего сиденья, другой он придерживал Эмили. Та смотрела в боковое окно.

– Я всегда хожу на ярмарки, на все, какие бывают в городе, – сказал доктор. – Школьные, церковные, итальянские, украинские… Мне по душе тамошняя еда. И аттракционы. Нравится наблюдать за людьми, которые ими управляют. Каково это – работать на ярмарке? Раньше я брал с собой дочерей, но теперь они выросли, говорят: «Что мне там делать?» Я спрашиваю: «Я вот не слишком стар для них, когда же ты успела состариться?» Младшей и десяти еще нет. Как она может быть слишком взрослой для ярмарки?