Лидия - Василий Воронков

Меня била дрожь.

У меня было всего несколько секунд. Нет, даже этого времени у меня не было. Сенсоры Ахилла обнаружили корабль с опознавательным кодом красный-чёрный, а спустя всего мгновение был зарегистрирован рост радиации вокруг его корпуса, и активировался аварийный протокол.

Я залез в рубку, хватаясь руками за настенные поручни.

Каждый удар сердца отдавался у меня в висках, а от заливающего всё вокруг красного марева раскалывалась голова. Первый пилот уже сидел в кресле, рот его был слегка приоткрыт, а остекленевшие глаза слепо смотрели в потолок. Я оттолкнулся от стены и нырнул к терминалу нейроинтерфейса. Времени уже не оставалось. Каждое моё движение занимало чудовищно долгие секунды, тогда как пилоты красно-чёрного давно уже подключились к нейросети и находились в течении другого, медленного времени, где можно принимать сложнейшие решения за мгновения. Я упал в кресло, активировал терминал и — меня захлестнула темнота.

Что произошло потом? Мы проиграли? Но тогда бы нас распылило на атомы, я не лежал бы здесь, на узкой больничной койке, разодетый, как покойник. Я в медицинском отсеке? Но это точно не Ахилл. Нас захватили красно-чёрные? Но где я тогда?

Я снова приподнялся на руках, вглядываясь в темноту. Но теперь я не видел даже очертания стен — глаза стали неожиданно подводить меня вместо того, чтобы привыкнуть к отсутствию света.

Воздух, который я вдыхал, холодный и странный на вкус, был похож на искусственный, как на кораблях дальнего следования. Я даже почувствовал лёгкое дуновение — механический ветер, который разгоняли маховики огромной машины, генерирующей пригодную для дыхания смесь.

Где-то наверху была решётка вентиляции. Нужно было попробовать встать.

Я с трудом сел на кровати, поддерживая себя одной рукой.

Голова у меня вновь закружилась, а странная боль сжала грудную клетку, не давая вздохнуть. Можно было подумать, что гравитация в моей камере в десятки раз превышает земную, и эта невыносимая сила тяжести пытается раздавить меня, переломать все мои кости.

Я не понимал, где нахожусь. Ни на одном известном мне корабле не было искусственной гравитации. Я на орбитальной станции? Я на Венере?

Ослабленное тело почти не слушалось меня, но я не собирался сдаваться. Я грубо столкнул с кровати ноги, и тут же чуть не упал сам, успев в последний момент восстановить равновесие — словно какая-то необъяснимая сила, тугое сопротивление искусственного воздуха, удержала меня от падения. В тот самый миг у меня было такое чувство, что, если бы я сорвался, то никогда бы уже не смог подняться снова — я провалился бы в бесконечную чёрную пропасть, которая разверзлась бы под моей кроватью.

Несколько минут я сидел, сгорбившись, глубоко вздыхая, собираясь с силами. На мне не было обуви, и холодный металлический пол обжигал мои ноги до ломоты в костях. Правая ступня заломилась, как у тряпичной куклы. Дышать было всё так же тяжело, а головокружение сменила пульсирующая головная боль, как во время мигрени.

Я попытался сосредоточиться на ногах — сдвинуть ступню, пошевелить пальцами.

Поначалу я чувствовал только пронзительный металлический холод, но потом моя правая нога ожила. Я даже смог согнуть её в колене, приподнять над полом и — тут же застонал от боли. Ногу свело судорогой, я согнулся и обхватил голень руками. Мышцы разрывало от боли.

Когда боль отпустила, я попытался снова. Я поднял правую ногу над полом, и она тут же ослабленно упала вниз, не выдержав собственного веса. Тогда я попробовал пошевелить пальцами другой ноги. Силы понемногу возвращались ко мне, странная тяжесть в грудной клетке уже не мучала меня как раньше. Я глубоко вздохнул, оттолкнулся руками от кровати и — поднялся на ноги.

Целую секунду я стоял, выпрямившись во весь рост, но потом ноги мои подкосились, и я упал на металлический пол. Я не успел даже выставить вперёд руки и разбил колени. Но это меня не волновало.

Бездна не разверзлась.

Я лежал на стылом полу. Неестественный химический холод обжигал моё тело через одежду. Дыхание снова сбилось, и я беспомощно глотал ртом воздух. Разбитые колени болели. На мгновение я даже решил, что ноги снова отнялись, и я уже никогда не смогу подняться.

Я задержал дыхание. Потом сделал медленный глубокий вздох. Страшная бесформенная темнота нависала надо мной.

Я упёрся в пол трясущими руками. Встал на колени.

Я с силой зажмурил глаза и открыл их вновь, пытаясь увидеть хоть что-нибудь, кроме отсутствия света — бледные очертания стен, потолок, может быть, даже дверь, выход из этого мёртвого места.

Но ничего не было.

Я сделал ещё один глубокий вздох и снова начал вставать. Я взмахнул рукой, пытаясь найти опору, но кровать за моей спиной куда-то исчезла. Темнота с каждой секундой становилась всё гуще. Мне нельзя было медлить. Я дернулся, пытаясь подняться, но правую ногу опять свело судорогой, и я повалился на пол.

98

Я пришёл в себя на жёсткой неудобной кровати, затянутой вискозной плёнкой. На мне была всё та же неудобная одежда из грубого синтетического материала, а тугой воротник оказался застёгнут и сдавливал горло. И меня по-прежнему окружала темнота.

Однако что-то изменилось.

Кожа на правом плече воспалилась, как после ожога. Я расстегнул куртку и осторожно коснулся пальцами странной припухлости на руке. Это было похоже на след от неудачной подкожной инъекции, которая вызвала сильное раздражение. Что же такое мне вкололи, пока я был без сознания? Рассмотреть укол в темноте никак не получалось.

В камере не стало светлее. Однако дышать было легко, и болезненная слабость больше не сковывала мои движения. Я несколько раз глубоко вздохнул, вновь чувствуя слабый химический привкус, сел на постели и медленно поднялся на ноги.

Меня ещё слегка покачивало, я боялся, что мышцы снова сведёт судорогой, однако продолжал стоять. Глаза мои так и не адаптировались к темноте — или же в моей камере действительно становилось темнее с каждой секундой, — и я ничего не мог разглядеть. Комната, в которой я находился, могла быть огромным залом, как накопитель на аэровокзале, или же тесным блоком в пару метров длиной.

Я набрал полную грудь воздуха и выкрикнул — вернее, попробовал закричать:

— Кто здесь? Ответьте! Где я нахожусь?

Мой голос дрожал и срывался на хрип. Я закашлялся, в горле запершило, и я чуть не повалился на пол, потеряв вместе с голосом точку опоры — но вместо этого обессиленно рухнул на жёсткую, скрипнувшую подо мной кровать.

Эха я не услышал. Я не в огромном зале. Меня заперли в маленькой, пустой и бессветной камере, где был только я и неудобная кровать.

Я продолжал кашлять, прикрывая рукой рот, когда в нескольких метрах от меня мигнул красный огонёк — как стремительная искорка, мгновенно погасшая в темноте. Я был почти уверен, что из-за постоянного отсутствия света у меня уже начинаются галлюцинации, но всё же хрипло крикнул во тьму над своей головой:

— Кто здесь?

Вместо ответа я услышал гул от сервоприводов какого-то невидимого механизма.

— Кто здесь? — спросил я вконец ослабшим голосом. — Ответьте!

— О есь… — повторило за мной рваным фальцетом эхо. — О етьте.

— Что здесь происходит? — Я поднялся на ноги, опираясь рукой о металлическое изголовье кровати. — Где я нахожусь?

— О есь исходит, — ответило эхо. — Е я ожусь.

Несколько секунд я колебался, опираясь, как калека, о кровать. Пол обжигал мои босые ноги, а каждый удар сердца вновь ритмично отдавался у меня в висках. Наконец, я собрался с силами и сделал шаг вперёд — туда, где вспыхнул красный электрический глаз.

— Я требую… — начал я и закашлялся. — Да кто вы вообще такие? Почему я здесь нахожусь?

— О эбую, — начал передразнивать меня механический голос. — О ы акие, о есь ожусь.

Я сделал ещё один шаг вперёд и остановился. Меня окружала темнота.

— Прекратите! — крикнул я.

Голос молчал. Я даже решил, что это издевательское эхо мне только почудилось, но где-то высоко над головой, у невидимых чёрных сводов, раздался отрывистый механический щелчок, и в то же мгновение в комнате зажёгся белый прожекторный свет — такой яркий, что от неожиданности я вскрикнул и повалился на колени.

Я был уверен, что ослеп, что эта чудовищная вспышка выжгла мои глаза. Я прикрывал лицо руками, сжавшись от страха на холодном полу, но передо мной всё равно стояла оглушительная белизна.

— Поднимитесь! — прозвучал неестественный голос. — Поднимитесь на ноги!

Но я корчился на полу, не двигаясь.

— Поднимитесь! — повторил голос, срываясь на звенящий фальцет.

Я медленно убрал руки от лица, но так и не решался открыть глаза. Я и сам не был уверен, чего боялся больше — обнаружить, что я и правда потерял зрение или же увидеть, где я в действительности нахожусь.