Машина памяти - Алексей Олин

Заказываем пиво. Светлое, нефильтрованное.

— Пожалуйста! — профессионально улыбается девочка в белом передничке с длинными, как рабочая неделя, ногами, выгружая с подноса кружки на стол.

— Спасибо.

Девочка уцокала, виляя задницей.

— Это чтоб мы активнее заказывали?

— Не будь параноиком. Мы ей симпатичны! — смеется Игорян. — Пей пиво и расслабляйся! Не тупи…

— Ты прав, — я выпиваю залпом половину кружки. — Скажи, как реально научиться драться?

— С кем ты собрался драться?

— С капитаном баскетбольной команды.

— Она с ним теперь?.. С ним?!

— С ним, — я киваю. — Говорят, что баскетбольным мячом можно покалечить…

— Можно и зубочисткой убить… Послушай лучше древнюю притчу про дзюдо. Вставишь куда-нибудь в статью. И не запаривайся…

— Что за притча?

Игорян распрямляет спину, расправляет плечи.

— Однажды японский врач Акаяма бродил зимой по вишневому саду. Бродил долго, замерз, заторопился обратно в бумажный дом, но заприметил на краю сада дерево…

— А раньше он их в вишневом саду не запримечивал?

— Умник?

Моя очередь извиняться.

— Накануне был снегопад, на вишневом дереве скопилось много снега. И толстый могучий сук затрещал, не выдерживая груза… «Сломается», — подумал Акаяма. И тут обратил внимание на веточку, молоденькую тонкую гибкую веточку, — она гнулась к земле под тяжестью снега. Акаяма стоял и ждал. И вот могучий сук — крак, сломался! «Ага», — подумал японец. А гибкая веточка нагнулась до земли, и снег соскользнул с нее, она выпрямилась как ни в чем не бывало! Акаяма воскликнул: «Поддаться, чтобы победить!» Говорят, этот принцип и лег в основу дзюдо…

— Этот Акаяма — кремень! Мне кажется, что притча еще повествует о юности и старости. Гибкость молодого ума и все такое…

— Юность — прогулка в грязных башмаках по чистому коридору жизни, — и куда бы ты ни шел, какие бы благие цели не вели тебя, обернувшись, ты увидишь лишь отпечатки своих грязных подошв, — серьезно говорит Игорян.

— И чего?

— Нельзя оборачиваться.

Опять заказываем пиво. Молчим и пьем.

— Я постоянно оборачиваюсь…

— Сильно наследил?

— Сильно…

— Игорюша, солнышко! — сквозь толпу протискивается хрупкая балериноподобная девчонка. — Ты ли это?

— Это я, — отвечает Игорян. — Здравствуй, Юля.

— Как я тебе рада! — Юля цокает каблучками, приближаясь к нашему столику. — Ой, привет (это мне)! Игорек, покури со мной (чмокает его в щеку). Твой друг не обидится, если я тебя украду ненадолго?!

Игорян выразительно смотрит на меня.

— Друг не обидится, — говорю.

3

Я пьян, как стиль ушу.

Осушил третью «подводную лодку». Трясучка отпускает. Но твердость походки несколько пострадала. Я устаю ждать Игоряна, поднимаюсь на танцпол — крутые ступеньки преодолеваются с трудом.

На танцполе шумно. Не протолкнуться. Забираюсь на освободившийся стул у барной стойки и размышляю о том, что, когда жарят гренки, сначала кладут на сковородку самые здоровые куски булки. Мысль важна для меня, голова тяжелеет, я подпираю ладонью, чтоб не упала. Плазменная панель, настроенная на спортивный канал, показывает футбол. Не привлекают меня командные игры…

А чем развлекались люди в настоящем ковчеге?

— Два коньяка! — говорит яркая брюнетка, бросая на стойку мятые сторублевки. Забирает пузатые бокалы, на донышке которых плещется коньяк, на краях — насажены ломтики лимона.

Заводят медляк, и я намереваюсь пригласить ее на танец.

Не приглашаю. К брюнетке спешит некрасивая блондинка, они целуются взасос и, взявшись за руки, сандалят на танцпол! Мазефака!

Возвращаюсь, требую абсента. Бармен в бабочке нарядно его готовит. Он объясняет мне, что с кусочка сахара должно капнуть трижды.

Я любуюсь язычками пламени.

— Не теряй времени! — советует он.

Словно микстуру от кашля проглотил. Кровь бурлит в сосудах, слушаю ритм своего сердца: тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук, т-у-у-ук! — тянет оно.

Зажевало кассету в магнитофоне.

Не пересяду куда-нибудь — упаду лицом в столешницу. Перебираюсь на длинную посадочную площадку, что вдоль стены, упираюсь кулаками в основание и наблюдаю за змееподобной девушкой в восточном наряде, танцующей на сцене вокруг шеста.

Стриптиз.

Музыка обволакивает.

Она танцует…

Мне успевает присниться, что я падаю в пропасть. И почему-то смеюсь…

Не ржи над пропастью. Над пропастью не ржи.

Внезапно в голове включается звук. Я спал двадцать минут. Из колонок гремит драм, обдолбанные подростки колбасятся, визг и крики. Ничего не меняется! Выдерни любого из привычного благоустроенного мирка, помести на заброшенном острове — будет тот же первобытный дикий человек! Этому ритму тысячи лет, древние индейцы танцевали под него свои ритуальные танцы. Полумрак и тени. Раньше были звериные шкуры, бубны и костер на полянке; теперь — синтетика, басы и лазерное шоу. А телодвижения за тысячи лет изменились мало! Быстро я протрезвел…

— Дай сигарету, — это та, пьющая коньяк брюнетка.

Я вздрагиваю, она подкралась незаметно.

Она рядом: чулки в мелкую сеточку, короткая джинсовая юбка, черная обтягивающая маечка, дорогое белье, дорогой парфюм.

— Не курю.

— Странный ты, — вздыхает она, вытаскивая из сумочки пачку ментоловых сигарет и зажигалку.

— Где твоя подружка?

— А, Кэт! Свалила с каким-то гандоном! А у тебя что, депрессия? Жить не хочется?

— Наоборот, очень хочется, но как-то плохо получается…

Снова медленный танец.

— Потанцуем? — спрашивает брюнетка.

Песня «Still Loving You» группы «Scorpions». Старая песня.

Я держу ее за талию, она обвивает руками мою шею. Мы движемся с музыкой, растворяемся в ней. Я вдыхаю ароматы волос, кожи, духов. Что сказать? Что-нибудь смешное и оригинальное, как советуют в журналах для мужчин?

— А-а, — открываю я рот.

— Тсс, — шепчет она. — Зачем? Я и так все о тебе знаю…

— Врешь.

— Я научу тебя ценить жизнь, — убежденно говорит брюнетка.

— Сразу к тебе поедем?

Брюнетка откидывается назад и хохочет. У нее на глазах выступают слезы.

— Да ты чего?

— Ничего. Ты милый мальчик! Поэтому — не сегодня!

Мы танцуем, танцуем… А потом песня заканчивается.

Брюнетка мягко высвобождается из моих объятий.

Я пытаюсь ее поцеловать, но она — против.

— Нет! Тебе нужно… в туалет. До свидания, мальчик!

И я чувствую, что меня сейчас вырвет стухшим внутренним миром…

В туалете подозрительно пусто, от сияющего белого кафеля режет глаза. Открываю кран, склоняюсь над умывальником, подставляя голову под холодную струю воды. Дольше, как можно дольше, пока не заломит в затылке…

Рассматривать отражение в зеркале неприятно: небрит, рожа опухшая, взгляд — мутный. Взъерошив мокрые волосы, говорю отражению:

— Сгинь!

Тем временем в сортир вваливается парочка довольно примечательных ребят.

Низкие лбы, не обезображенные интеллектом лица. Камуфляжные штаны и армейские ботинки на шнуровке. Прямо бойцовский клуб! Они в этих ботинках пляшут, что ли?

Как их охрана пропустила?

Смотрят на меня недобро.

— Парни, вы меня с кем-то перепутали?

Где охрана?! Второй стоит у двери.

— Не перепутали, — говорит первый, доставая нож. — На колени падай.

— Зачем?

— Отсасывать будешь, — вежливо говорит первый. — Тебе ведь секса хотелось!

— А твой друг тебя уже не устраивает?

Точный и сильный удар кулаком в печень заставляет меня заткнуться.

— Падай.

Жизнь — это самое дорогое. Так нас учат с колыбели. Или нет?

Опускаюсь на корточки.

— Не тяни.

Я выдыхаю, сжимаю челюсти, мысленно считаю до пяти — до десяти не успеваю — холодная сталь настаивает на решительных действиях.

Расстегиваю ширинку… у него там все напряглось…

— Ну, давай!

Я стягиваю с него штаны.

— Я не могу…

— С зубами аккуратнее!

На долю секунды он поверил, расслабился, отвел лезвие.

Бью в пах, двигаясь в противоположную от ножа сторону. Поднимаясь, с крюка в подбородок. Руку пронзает боль. В ушах шумит, кровь бьет по мозгам тяжелым молотом, сердце вырывается из груди, я жадно хватаю ртом воздух.

— А-а-а, сука! Убью! — стонет скорчившийся от боли урод. — У-у-у! — он падает на пол и хрипит. Ему не подняться, сползшие до колен джинсы мешают.

Нож отлетает к унитазу.

Но второй не теряется. Получаю по затылку. Изображение теряет четкость, спотыкаюсь, сползаю по стене. Это конец, бухает в голове, это конец! Я скорчился, ожидая удара, проваливаясь во тьму…

Но удара не было. И тьма отступила.

— Э-э, ты кто? Э-э, а-а!

Человек-молния. Он двигается с ошеломляющей скоростью, раскидывая ублюдков, размазывая их по белому красивому кафелю. Человек-молния зажимает руку второго между дверцей и стенкой туалетной кабинки…