Архивариус (СИ) - Игорь Мирецкий

Я прикасаюсь к диску правой рукой.

«ПОДТВЕРДИТЬ ОПЛАТУ».

После повторного прикосновения дверца синтезатора любезно открывается – и я забираю оттуда яичницу-глазунью по-румынски и латте макиато. По крайней мере, так следует из описания на дисплее. А не верить ему у меня вообще-то нет никаких оснований.

«Не зацикливайся на деньгах, Ингви». Кажется, так она сказала...

А кто зацикливается?! Если бы я действительно зацикливался, то неужели только что выкинул бы половину ремо – или что-то около того – на этот поднос, эту тарелку, на этот бокал, нож, вилку и даже на ложку с соломинкой для кофе?

Черта с два!

Хорошенько покопавшись в настройках, я бы непременно заставил синтезатор засунуть еду и напиток во что-нибудь, что сам бы предварительно туда поставил!

Согласен – половина ремо не стоит такой возни...

Но потратиться на андроид – совсем другое дело. Это же шестьдесят ремо! Немыслимый удар по нашему с Мирославой семейному бюджету! Даже на службе, согласно инструкциям, я могу без специального разрешения воспользоваться только двумя андроидами в течение одной смены. При реальной на то необходимости. Например, если происходит ограбление и мое моментальное появление там через уличный синтезатор, расположенный где-нибудь неподалеку, упростит дальнейшую работу и нам, и суду. Но для использования третьего андроида за день, что бы там ни происходило – хоть групповое изнасилование, – инструкции требуют связаться с шефом, обосновать необходимость и получить его формальную санкцию.

Государство, в отличие от Мирославы, умеет заботиться о своем бюджете.

– Первый новостной канал, – произношу я, ставя поднос с завтраком на круглый столик возле окна.

Точнее, возле абсолютно прозрачной внешней стены. Кажется, что стоит сделать шаг – и я полечу камнем в бездну с нашего сто сорокового этажа. С счастью, проектировщики не забыли предусмотреть в этом удивительном материале еще одно свойство. Те, кто глядят сейчас в мою сторону, завтракая в точно таком же небоскребе напротив, видят перед собой лишь отражение неба и солнца. Равно как и я могу различить повсюду на фоне неба лишь нечеткие контуры вознесшихся на километр над землей зеркал.

Одна из стен нашей комнаты превращается в экран. Сев лицом к нему, я беру в руки нож и вилку и принимаюсь за яичницу.

– Согласно последним опросам, – возбужденно рассказывает репортер, смотря на меня со стены, – за повторным запуском «Архивариуса» сегодня в прямом эфире собираются наблюдать почти две трети населения планеты! По словам специалистов, для стороннего наблюдателя всё будет выглядеть следующим образом. Аппарат, приблизившись к границе нашей Галактики…

– Любой спортивный канал, – обрываю я.

Как же они задолбали. Весь последний год только и разговоров, что об этом повторном запуске «Архивариуса».

И кстати, как она успеет вернуться из Рима к десяти? Американцы назначили старт на полдень по своему времени – в Москве уже будет восемь вечера. А Мирославе придется проторчать в обсерватории Общеевропейского Института Физики, если память мне не изменяет, по меньшей мере час. «В этот исторический момент», как она выражается. Надеется что ли успеть на прямой авиарейс?

Разделавшись с румынской глазунью и допив кофе под репортаж о 230-х Летних Олимпийских Играх – проходящих на этой неделе одновременно в двадцати городах планеты, – я закидываю грязную посуду в синтезатор, где ее немедленно постигает та же печальная участь, что и андроид Мирославы.

Из компактной платяной тумбы, после нехитрого набора команд, появляется моя одежда... Быстро облачившись в безупречно чистые и словно только что отутюженные джинсы и футболку, я завязываю шнурки на кроссовках.

Неужели и правда минуту назад всё это хранилось там внутри в спрессованном виде?

В прихожей, уже открыв дверь, я кое-что вспоминаю:

– Сложи постельное белье и стань диваном!

Отсюда мне не видно, но нет сомнений, что кровать услышала команду и, как обычно, бесшумно ее выполняет.

Взгляд на часы...

Боже мой! Шеф меня убьет. Я должен быть на работе уже через десять минут!

Заперев дверь молниеносным прикосновением правой руки, я бегу по коридору к лифту. Выбежав из подъезда, несусь сломя голову к остановке общественного транспорта.

А ведь если бы Мирослава не синтезировала себе каждое утро шмотки, выбирая в меню атомного синтезатора новинки из модных каталогов, мы бы уже давно обзавелись персональным автомобилем...

Подходит автобус – и я беднею еще на три ремо, прикладывая всё ту же руку к оранжевому диску на турникете. Машина на магнитной подушке мягко трогается по команде искусственного интеллекта, пока я, запыхавшийся, еще бреду по салону в поисках свободного места.

Все пассажиры, будто сговорившись, держат правую руку на небольшом расстоянии от своего лица. На экранах – словно сотканных в воздухе пучком света, исходящим из центра ладоней, – все они, конечно же, смотрят сейчас новости, либо разглядывают обновления на страничках друзей в Сети.

Я плюхаюсь на свободное место.

Да, «имплант» – определенно одно из наиболее удобных здешних изобретений. Имплантированный в ладонь микрокомпьютер, давно заменивший собой и ключи, и кошельки, и паспорта, и телефоны...

Девушка, сидящая рядом со мной, всё никак не может налюбоваться исходящей из ее импланта фотографией ночной Москвы. Снимок сделан, судя по всему, этой ночью – с крутых скал, возвышающихся у южной границы города. На фотографии отлично виден весь Южный квартал. В зеркальных поверхностях небоскребов отражаются бесчисленные звезды и все три Луны...

Я пулей вылетаю из автобуса возле сквера, посреди которого, подобно навозному жуку на лужайке, расположилось невысокое круглое здание ярко-синего цвета. «ПОЛИЦИЯ. ЗАПАДНЫЙ КВАРТАЛ МОСКВЫ. ФЕДЕРАЦИЯ РЕМОТУС», – красуются золотистые буквы над его главным входом.

Нет, ну разве не чудаковатая это была идея? Дать здесь чуть ли не всему подряд земные названия: Москва, Рим, Европа, Америка… Даже естественные спутники Ремотуса они додумались назвать «Луна-1», «Луна-2» и «Луна-3»!

Дверь служебного входа, ощутив прикосновение руки с имплантом, принимается устанавливает мою личность и, удовлетворившись результатом, открывается.

9:00. Надо же. Я умудрился не опоздать.

– Доброе утро, Ингви! – Шеф крепко жмет мне руку. И едва я успеваю вставить «доброе утро», переходит к делу: – Поступил вызов о возможной смерти по неосторожности. Ты с Денисом съездишь проверить.

– Опять кто-то подавился косточкой от черешни?

Я говорю это, уже идя по залу дежурной части к платяной тумбе, которая стоит в небольшом закутке, отгороженном непрозрачной перегородкой.

– Не думаю, – звучит мне в спину бархатистый бас шефа. – Потерпевший находится у себя в квартире, лежит на кровати, накрывшись с головой одеялом, не двигается и не реагирует на попытки связаться с ним по импланту.

– Откуда такие подробности? – интересуюсь я из-за перегородки.

– К нам обратилась его сожительница. Она не может попасть в квартиру – но там установлены их приватные домашние видеокамеры, так что она всё видит.

Действительно, подавившись чем-нибудь, человек вряд ли ляжет на кровать и укроется одеялом. В том случае с черешневой косточкой, который имел место на прошлой неделе, мужчина был найден лежащим на полу в прихожей.

– Ясно. – Я стягиваю с себя футболку и джинсы и вешаю их на плечики в шкафчике, куда уже забросил расшнурованные кроссовки. – А почему сожительница не может попасть в квартиру?

– Сообщила, что несколько дней ее не было в Москве, только что вернулась, и за эти дни потерпевший поменял замок на входной двери на более новую модель. Он ее заранее предупреждал об этом. И они как раз договаривались встретиться сегодня утром – прежде, чем он уйдет на работу, – чтобы внести ее данные в новый замок.

Я появляюсь из-за перегородки в извлеченной из платяной тумбы полицейской форме такого же точно ядовитого цвета, что и здание полицейского участка.

– Это вон там, – добавляет шеф, направляя лазерную указку на один из мигающих огоньков на карте Москвы.

Экран на противоположной стене дежурной части, как всегда, показывает круг, разделенный двумя линиями, проведенными по диагонали крест-накрест, на четыре равные доли. Вся западная четверть – наш административный квартал – пестрит множеством красок, резко контрастируя с бледными тонами остальных трех четвертей. (Они лежат вне нашей юрисдикции и, соответственно, не должны отвлекать на себя много внимания).

В самом центре Западного квартала синим огоньком обозначен наш участок. Один-единственный на четверть многомиллионной Москвы.

Город-круг. Кажется, еще древние греки считали эту фигуру совершенной? Какая-то нечеловеческая тяга к правильным формам и линиям, свойственная здешним архитекторам, привела даже к тому, что каждый мегаполис планеты возвышается своими зеркальными небоскребами на идеально плоской поверхности. Какой бы горный ландшафт ни был вокруг. Помнится, Денис рассказывал, что площадки под будущие города выравнивались лазерами еще до того, как приступили к созданию биосферы Ремотуса.