Наследники - Мария Чинихина

– Не переживай, выходные как посвящала игре, так и буду, – я вдруг представила в фантазийных облачках залитый голубым светом подиум.

Альберта засмеялась, а я притворилась, что пишу на разлинованных строчках в блокноте.

– Закажи что—нибудь. Мистер Солмер ходит. Усатый мужчина у боковой двери. Видишь?

Альберта повернулась.

– Шеф. Любит выйти в разгар трудового дня и все проверить. – Я пригнулась. – Кажется, «шишку» ищет. Фома болтал, что у входа крутая машина стоит.

Альберта вдруг вся побледнела. Спрятала глаза под стеклами солнцезащитных очков, машинально затянула тряпичной резинкой хвост, пригнулась и зашептала невнятно:

– Твой начальник хочет выдать «шишку» репортерам?

– Сначала пусть найдет. Так, что порекомендовать? Сок неплохой. И ванильное мороженое с шоколадной крошкой стоит попробовать.

Альберта попросила принести ей мороженое.

У стойки я натолкнулась на мистера Солмера. Чуть с ног не сбила. Нужно дальше идти, а не могу. Хозяин кафе смотрит на меня в упор. Фамилию вспоминает?

Я потрясла перед мясистым носом бэйдж. Мистер Солмер отмахнулся и ленивой походкой двинулся к столику у окна. Его заинтересовал мальчик, играющий в тетрис. А его мать, сортирующую покупки в бумажных пакетах, он принудил сделать заказ.

– Пять минут. И мы уйдем, – сказала женщина. – Джимми, малыш, давай мама уберет…

Ребенок капризно замотал лохматой головкой и прижал планшет к груди, к самому сердцу.

– Твой начальник смешон, – весело сказала Альберта. – А тот молодой человек в баре? Кто он? – спросила она и опустила ложку в сдвинутые горкой ванильные шарики.

– Фома. Днем бутерброды и кофе готовит, а по пятницам и субботам на гитаре играет. В десять вечера бар открывается в соседнем здании. Неоновую вывеску-рекламу видела?

– Нет.

– Хорошо, а ты чем занимаешься?

– Бездельничаю. Мамочка каждый день напоминает – учись, читай, расширяй кругозор. Книжки не для меня. Пусть брат читает. Он умный, студент, специальность получает. Я, как бы, не дотягиваю. Окончу школу и уеду.

Альберта сунула в мой передник тысячную купюру, хотя мороженое стоит на… намного дешевле. Я оробела, но стоило отыскать в мятом кармане хрустящую банкноту, поняла, насколько приятна наощупь денежная бумажка.

– Те, кто перебиваются, платят точно по счету. Еще и права клиента покачают. Все им не то. Пакет бумажный, стакан не той вместимости, огурец тонко порезан, музыка от еды отвлекает…

Альберта перебила меня:

– Деньги есть у маман, а я устала зависеть от «золотого» кошелька.

Где-то внутри затаилась опаска. Я спросила осторожно:

– А кто твоя мама?

– Начальница на одном крупном предприятии. Мужчинками руководит. Им не нравится. Вот один и влюбил ее в себя. Она растаяла. Папа сбежал, а ей дела нет. Слушай! – Альберта распустила хвост, бросила очки на потертый стул. Я снова вижу ее глаза, такие живые, улыбчивые, с морщинками в уголках, а потом радость сползла по лицу, от ресниц к подбородку, и искренний смех захватил сознание моей новой подруги. – На всех официальных мероприятиях я выгляжу именно так. Ну, может быть, немного ярче обвожу карандашом контур губ и румяню скулы.

Не знаю, что и сказать…

– Ну?

Я молчу. Не могу припомнить ни одной фотографии с ее лицом в глянцевых журналах. Мисс Иделия все мамины ящики ими заваливает. Придумывает! Ладно я, на бумаге и в виртуальной игре многое сочиняю. Но Альберта!

– Недавно ты говорила о «шишке»…

– Хочешь сказать, что ты она и есть?

– Ну да, – Альберта отдала мне пустую креманку. – «Свора» не решилась войти. Караулят у машины. От одного слышала: «Никуда не денется». А вот и денусь. – Она схватила мой локоть и умоляюще попросила. – Уговори хозяина взять меня на работу. Только я ничего не умею…

– Правда, нужно?

Альберта опустила ресницы.

– Таскать с кухни тарелки и размахивать полотенцем – много ума не надо. Идем…

– Нет, не сегодня, – с опаской проговорила Альберта. – «Чистые документы» не взяла. Я телефончик оставлю. Ты позвони, скажу точно, когда смогу в другой раз приехать.

Я насторожилась:

– У тебя точно все в порядке с законом?

– А что?

– Ну, так для Солмера важно.

– Пусть не волнуется – ворую исключительно по сценарию нашей игры.

Альберта спрятала кошелек в объемной сумке и щелкнула металлическим замком.

– Может, сама признаешься? Кто ты?

– Представится удобный случай, обязательно расскажу, – пообещала она. – Только никому. Проведешь к черному выходу?

На улице мы попрощались и пообещали друг другу созвониться до выходных.

Погода для ранней весны по—летнему теплая и солнечная. Горожане выбрались из душных клеток и теперь дефилируют по живописному бульвару. Кособокая старушка, закутанная в платок, катит клетчатую сумку—тележку с продуктами, девчонка с дредами вихрем несется на роликах, парень в бандане нагоняет ее и преграждает дорогу, мужчина в каске везет груженный пакетами велосипед, женщина в деловом костюме перелистывает документы, девушка в баклажанном пальто несет в руке мороженое, а навстречу – сморщенный старичок. Вдруг он остановился, прищурился, внимательно посмотрел на яркие картинки и потянул в старческих пятнах ладонь. Девушка не прошла мимо – отдала мороженое и вернулась к киоску, но прежде пересчитала в потертом кошельке мелочь. Старик присел на лавочку. Обертку не разорвал, просто приблизил столь желанный подарок к уху и стал слушать, как хрустит шершавая бумага.

Альберта. Наследница

Званый вечер в загородном поместье. Приглашения на ежегодный маскарад секретарь прабабушки отсылает с пометкой: прибыть в платье на кринолине, в камзоле, желательно также иметь масочку, шляпку с пером, веер или тряпичный радикюль. Мне тоже сшили нарядик по старинному лекалу. Только чувствую я себя в нем неловко и никак не могу привыкнуть к необычному образу, когда в один миг оживает центральная иллюстрация к любимой сказке «О петушке». Клаус привозит нас в поместье на большой черной машинке, но папы с нами никогда не бывает, хотя он и обещает маме «присутствовать»…

В спальне родителей полумрак. Горит печальная шапка ночника. Мама в задумчивости грустит. Я обняла ее. Мама вздрогнула, спряталась в тени, но я прекрасно знаю – перед тем как вынуть из тумбочки сборник сказок и положить на коленки, мамочка успела вытереть платочком опухшие глаза.

– Как праздник? – спросила она, едва я забралась в разобранную постельку и закуталась в теплое одеялко.

– Эдди ходил букой, а я веселилась. Прабабушке моя прическа понравилась. Она похвалила няню, только меня не Кларисса заплетала, а ты. Кларисса половину волос растеряет, у нее слабые косички получаются.

Мама молча направила свет от лампы на красочную обложку…

– А когда папа приедет? – спросила я.

Мама открыла страничку, на которой остановилась прошлым вечером…

– Ма… ам!!!

Мама закрыла книжку и повернулась ко мне, дочке. Я увидела ее лицо. Как же ярко блестели эти глаза в темноте. Никогда не видела ее такой… Она снова открыла книжечку и тихим голоском прочла первое предложение:

«Ранним утром петушок вышел на птичий двор…».

Сейчас я заканчиваю выпускной класс и много проблем у мамы с дочкой, которая упирается, вредничает, прогуливает школу, прячется в музыкальном классе и придумывает, как ей кажется, захватывающие и невероятные ритмы. Внезапно приезжает папа. Мон. Вдвоем они опускают несчастное дитя с небес на землю:

– Было уже, – говорят серьезно. И даже год и название пластинки называют. – Потрудись еще.

Помню, что и преподаватель музыки в конце урока имел привычку приглаживать сухой ручонкой волосы, тяжело вздыхать, любоваться отражением в зеркальце и говорить, причмокивая:

– Неплохая пьеска, мисс. Только слышал где—то.

Однажды я заставила маму хорошенько понервничать. Проснулась раньше обычного, идея пришла, как нужно сыграть. Наспех натянула толстый свитерок, спортивные штаны, прокатилась по перилам винтовой лесенки, сорвала белые чехлы с отцовских гитар, барабанов и синтезаторов. Папа строго запрещает прикасаться к его инструментам. Даже пыль вытирать с корпуса не дозволено. Не то, чтобы подключать к усилителям. Но я не слушаюсь – детские барабанчики давно кажутся игрушечными.

Отцовский табурет с сиденьем в форме подушечки для булавок так и манит. Такая есть у Клариссы, только у няни в виде разбитого на две половинки сердечка. В открытом ящике комода барабанные палочки, деревянные, лаком пахнут. Я медленно провожу круглыми наконечниками по запястью и вдруг ощущаю холод, возбуждение – совсем не хочется думать о завтраке и школе – я настроена на придумывание ритмических рисунков и уверена, что смогу сочинить что—то невероятное. И в этот раз папа точно похвалит.