Доктор Серван - Александр Дюма-сын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как мы уже сказали, эта жажда к учению была у Ивариуса не врожденной, а приобретенной. Его отличало некоторое честолюбие, которое, впрочем, не должно было далеко его завести. Он полагал, что судьба заставит его избрать ту же стезю, по которой смиренно шли его родители. Отец и мать Ивариуса были земледельцами; юноше казалось весьма естественным и самому стать крестьянином, обрабатывать землю и питаться плодами своего собственного труда.
Случилось так, что владелец их маленькой фермы поступил несправедливо и совершенно разорил их. Тогда Ивариусу пришлось пойти в лакеи, чтобы добывать себе пропитание. Все заработанные деньги молодой человек отдавал родителям, которые в былые, более счастливые, времена никогда не жалели для него куска хлеба, даже если он и проводил день в праздности. Через некоторое время родители умерли. Ивариус почувствовал потребность заменить чем-нибудь эту сыновнюю привязанность и начал волочиться в городе за разными женщинами, разумеется, двусмысленного поведения. Денег у него не водилось, он был худой, робкий и далеко не красивый, женщины смеялись ему в глаза. Беспрестанно встречаясь с неудачами, юноша стал считать себя жертвой судьбы и решился, углубившись в науку, забыть несчастья, постоянно его преследовавшие.
Доктор Серван, принимая в услужение Ивариуса, думал, что берет к себе обыкновенного лакея. Не трудно представить себе, как он разгневался, когда заметил, что Ивариус, покончив со своей ежедневной работой, отправлялся в библиотеку, выбирал самую толстую книгу и уходил летом в сад, а зимой в свою комнату. Доктор Серван приказал своему лакею прекратить подобные занятия, если он не хочет лишиться места, но Ивариус бросился на колени и в слезах проговорил, что, если ему не позволят читать, он лучше покинет этот дом. Доктор тотчас рассудил, что гораздо лучше, если лакей читает, нежели шляется по кабакам, тем более так он всегда будет при нем, и позволил любознательному Ивариусу просвещаться в своей библиотеке, в которой сам давно не бывал. Так книги, уже бесполезные для ученого доктора, легли в основу образования Ивариуса. Лакей с благодарностью бросился в ноги своему господину и остался в его доме.
Быть может, мы слишком увлеклись портретом Ивариуса, которому, впрочем, не суждено играть слишком важной роли в нашей истории, но нам он показался довольно редким типом простолюдина. Вместо того чтобы искать утешение в вине и разврате, он, повинуясь велению сердца, без всяких наставлений со стороны, уверился в том, что человек, к какому бы классу он ни принадлежал, должен стремиться к выбранной цели. Ивариус полагал, что твердая воля позволит ему сделать то, чего другие достигали с помощью родителей и денег. Мы не смогли устоять перед желанием представить этот тип нашим читателям. Дальнейшее повествование покажет, что Ивариус, следуя по тому пути, который он себе начертил, не только утешился сам, но и дарил утешение другим. Что же касается самого доктора Сервана, которого мы на время оставили, занявшись его управляющим и другом, потому что понятно, что Ивариус не мог оставаться только его лакеем, — что касается доктора Сервана, то он благодарил Провидение, ниспославшее ему такого человека, каким был Ивариус.
Повинуясь силе привычки или какому-то особенному капризу, доктор Серван постоянно жил один. Мы согрешили бы против истины, если бы сказали, что доктор Серван никогда не изменял заведенному порядку. Даже в самом городке С. нашлось бы несколько старых пациентов, которые гораздо лучше нас были осведомлены о прошлой жизни доктора. Все перемены в его жизни происходили, однако, без особой огласки. Кроме того, господин Серван по справедливости считался лучшим врачом на десять миль во всей округе, а на двадцать миль нельзя было найти человека любезнее доктора, несмотря на его лета.
Он не влюблялся, потому что любовь была не свойственна нашему теоретику. Это чувство оставило в нем приятные воспоминания, но даже в самое бурное время своей молодости он думал, что любовь, какой бы сильной она ни была, не заслуживала того, чтобы сдуть пудру с его завитых локонов или измять прекрасные манжеты на его руках. Доктор согласился бы любить, но только без потрясений, без усталости, без сожалений. Он не принадлежал к числу тех людей, что предаются любви к женщине целиком и полностью. Его обожали мужья, которые, будучи слепы, эгоистичны или слишком доверчивы, старались привязать врача к своему дому. Действительно, стоило доктору познакомиться с каким-либо семейством поближе, как все его члены, от главы семейства до болонки его супруги, начинали наслаждаться прекраснейшим здоровьем. И следует благодарить Провидение за то, что оно ограничивало страсти доктора, потому что ему бы не составило большого труда избавиться от ревнивого супруга или отмстить неверной любовнице. Но, к счастью, он всегда был таким, каким мы его сейчас описали.
Вы можете возразить нам, что с таким характером доктор Серван никогда бы не достиг такого глубокого знания человеческой природы, какое мы ему приписываем, ведь для того, чтобы понимать страсти и избегать их, нужно сначала испытать их на самом себе. Что ж, я не согласен с таким предположением. В ту самую минуту, когда человека настигает страсть, опыт, призванный ее ограничить, становится уже совершенно бесполезным. Люди, которые много страдали, не могут быть мудрецами; они просто находятся в изнеможении, и не удивительно, что страсти не способны истощить их сердце, уже прежде истощенное. Того можно назвать мудрецом, кто, наблюдая со стороны человеческие несчастья, извлекает из этого урок для себя и приобретает опыт из разочарований других, подобно медику, изучающему жизнь на трупе незнакомого ему прежде больного. Так поступал доктор Серван, и как врач, и как человек.
Притом обманы в любви и сердечные раны порой приводят лишь к эгоистической замкнутости. В то время, когда Серван был молод, важные политические события проходили перед глазами у этого уединенного мечтателя, этого неизвестного философа. Волнения одного государства, одного народа потрясли целый мир, и Серван из своего маленького уголка внимательно следил за этой великой драмой, разыгрывавшейся во Франции, главным действующим лицом которой был Бонапарт. Серван — наблюдатель, врачеватель души и тела — видел в этих страшных волнениях пищу для серьезных размышлений. Он пообещал себе изучить разом все человеческие страсти, когда этот гигант, заполнивший собой весь мир, упадет и отдаст свой труп для внимательного анализа. Подобно всем, кто не принимал никакого участия в этих великих делах, Серван предвидел развязку, и в тот день, когда Бонапарт стал Наполеоном I, лишь покачал головой и перестал наблюдать. Для него драма была уже окончена, и столько же из жалости, сколько из равнодушия, он повернулся спиной, не дождавшись последнего акта.
В начале этого столетия, ознаменованного именами великих людей и высокими подвигами, Серван впервые встретил Ивариуса. Доктор с любопытством следил за успехами честолюбия Бонапарта и за подвигами твердой воли Ивариуса. Эти наблюдения были для Сервана весьма занимательны, хотя, быть может, некоторым нашим читателям они покажутся безосновательными. Один из тех, за кем наблюдал доктор, убивал миллионы людей, желая достигнуть своей цели, и привлекал к себе внимание целого мира; другой, несмотря на свое низкое происхождение, хотел стать ученым и достигал своей цели, не совершив ни одного поступка, заслуживающего упрека. Какая из этих двух жизней была полезнее людям и угоднее Богу? Этот вопрос и задавал себе доктор Серван, и отвечал он на него так: «Один из этих двоих дает нам великий урок, другой являет собой прекрасный пример для подражания».
II
В то время, когда доктор узнал Ивариуса, то есть в 1800 году, ему было уже сорок пять лет. Жизнь его приняла, как говорят, оседлый характер, хотя она никогда и не была не только бурной, но даже и ветреной. Редкие любовные интриги или, лучше сказать, простые увлечения перестали занимать важное место в его мыслях. Женщины, которых он любил, постарели так же, как и он, или даже сильнее. В отношениях с ними доктор видел теперь только жалкую карикатуру на то, о чем он хотел сохранить приятное воспоминание. А если говорить о новых связях, то ему казалось глупым требовать от женщин то, что они должны были сохранить для своих сверстников. Одним словом, он стал другом для всех женщин и не хотел быть любовником ни для одной из них. Он умел стареть. Это умение имеет огромную ценность, но, несмотря на это, им не обладают и многие столетние старики.
Так, доктора захватили научные изыскания, и он стал ценить уединение, как по привычке, так и по склонности. С того самого дня, когда жизнь его начала принимать характер более серьезный, доктор Серван почти перестал бывать в свете, в котором все так изменчиво и от которого он некогда требовал немногих удовольствий, украшавших его жизнь. Порой он испытывал физическую потребность выйти в свет, но нравственное предпочтение все же отдавал высшей сфере. В молодости доктор Серван ни разу не искал расположения простой работницы, потому что он хотел, чтобы его любовь окружало изящество и великолепие. Его губам нужны были мягкие ручки, так как и сердце его искало только ленивых ощущений. Доктор не заботился о том, любят ли его, но он желал, чтобы про него говорили, что он любим в насыщенных ароматами будуарах.