В «игру» вступает дублер - Идиллия Дедусенко

Морозов вышел первым. В руке у него был потрёпанный чемоданчик. «Рация», — догадался Игнатов. Всё как договорились. Завтра Морозов доставит её на конспиративную квартиру, куда переедет и Таня. Морозов в своём амплуа. Из-под ворота плохо застёгнутой рубашки выглядывала полинявшая тельняшка. Примятые мешковатые брюки дополняли костюм «мастерового» человека, который в мастерской около рынка будет чинить обувь населению и чистить сапоги представителям «нового порядка». «Хорошо», — мысленно одобрил Игнатов. И Таня ему под стать. Невысокая, простенькая девушка с окраины или из села. Короткая стрижка прихвачена полукруглой гребёнкой. Ситцевое платьице, старенькие босоножки. В общем, как и полагалось, вполне неприметные люди.

Игнатов стоял всего две или полторы минуты, делая вид, что ищет что-то в кармане. Наконец, вытащив платок, медленно двинулся навстречу Тане, вытирая на ходу вспотевшее лицо. Таня махнула на прощание Морозову и повернула назад. Игнатов понял, что она его заметила.

То, что произошло в следующие секунды, Валентин пытался восстановить наиболее отчётливо и подробно, но всякий раз выходило одно и то же. Из проулка стремительно выскочил мотоциклист в защитных тёмных очках и чёрном кожаном шлеме, сходу налетел на Таню, с силой отбросив её на булыжную мостовую, и так же стремительно помчался по улице, свернув в следующий переулок.

Обыкновенный несчастный случай. Догонять мотоциклиста было бессмысленно. Игнатов успел только заметить, что номерной знак на мотоцикле сильно запылён, поэтому прочесть его невозможно. К Тане уже подбежали женщины, выскочившие из соседних домов. Игнатов приостановился, будто случайный прохожий. Таня лежала без сознания, лужица крови около разбитой головы быстро увеличивалась. Кто-то из женщин побежал вызвать «скорую». Он потом лично проследил за тем, чтобы Таню на следующий же день отправили из больницы в Москву на санитарном самолёте. И вот теперь думал: был ли это обыкновенный несчастный случай? А что, если кто-то опознал радистку и связал его имя с ней в тот короткий миг, когда он подошёл к окровавленной девушке на улице?

Без радистки связь можно осуществлять, только посылая людей через линию фронта. Путь слишком опасный и долгий, хотя и он не исключался. Связных предполагалось использовать, но для других целей. Для постоянных контактов с разведгруппой, а через неё — с центром нужна была радистка. Прошло два дня, как Таню отправили в столицу, а центр ничего не сообщал о замене. Между тем, гитлеровцы уже подошли к Сальску. Надо было спасать хорошо продуманную операцию, срочно самим искать радистку, и майор предложил свой вариант.

Валентин как-то видел эту девушку. Он стоял у входа в помещение радиокурсов ДОСААФ, разговаривая с давним знакомым — Алексеем Матвеевым, руководителем этих самых курсов. До занятий оставалось минут пять, и слушатели, поспешно здороваясь с Матвеевым, проходили в помещение. Никто из них не привлёк внимания Игнатова. И вдруг прошла тоненькая миловидная блондинка, очень похожая на девушку с праздничной открытки. Во всём её облике было что-то утончённое, и она никак не вписывалась в отряд будущих радистов, которые мечтали о фронте.

— К вам и такие ходят? — удивлённо спросил Валентин у Матвеева.

— А что? — ответил тот. — Одна из лучших учениц. Очень способная. Учительница из первой школы.

— Не слишком ли интеллигентная для такой работы?

— Ну ты даёшь!

— Но ты же знаешь: там характер нужен, выдержка.

— А вот это у неё есть! Ты не смотри, что она с виду слабая. Очень работоспособная, добросовестная. Если что-то сразу не даётся, будет отрабатывать до тех пор, пока не научится выполнять лучше всех. И, знаешь, без лишних разговоров, тихонько так. Сидит и отрабатывает. А потом — язык! Это же для фронта находка. Она из австрийских переселенцев, Вагнер её фамилия. Анна Вагнер. На немецком говорит как на родном.

— Вот как, — сказал Игнатов, — тогда она нужнее как переводчица.

— Ну не прогоню же я её! — возразил Матвеев. — Пусть учится.

На том и кончился их разговор. Когда Таню пришлось отправить в Москву, Игнатов вспомнил об Анне Вагнер. Навёл справки в школе (якобы военкомат интересуется) — характеристику получил отличную. Предложил Панову новую кандидатуру радистки, разработал план её ввода в операцию. Оставалось получить согласие девушки.

Долго думал, как с ней встретиться, не навлекая возможных подозрений и до поры, до времени не открываясь ей полностью — всё-таки посторонний человек, а это риск. Пригласить к себе в кабинет нельзя, пойти к ней домой — тоже, у неё, оказывается, есть отец. Что-то в случае с мотоциклистом беспокоило его, и он решил проявить предельную осторожность.

Вечером Игнатов подошел к школе ДОСААФ, ожидая, когда Анна выйдет с занятий. Но, как нарочно, на этот раз она вышла не одна, а вместе с какой-то девушкой. Скользнула по лицу Игнатова спокойным, но чуть заинтересованным взглядом, и Валентин по глазам её понял: запомнила его, когда он стоял с Матвеевым. Валентин улыбнулся ей и подумал: «Что ж, здесь и нужен человек с цепкой памятью». Но подойти было нельзя, и он немного спустя пошёл следом по другой стороне улицы.

Около булочной девушки расстались, Анна вошла в магазин. Игнатов быстро пересёк улицу и, увидев Анну, тотчас оказался у входа, будто намереваясь войти в магазин. Она не скрыла удивления, столкнувшись с ним в двери, а он быстро прошептал:

— Жду вас завтра на старом кладбище ровно в полдень. Очень нужно!

Игнатов вошёл в магазин. Расплачиваясь за хлеб, видел, как Анна торопливо, не оглядываясь, шла к дому. Он был почти уверен, что она не испугается, придёт.

Анна весь вечер вспоминала нежданную встречу и думала о том, что сказал этот странный человек. Она не испугалась: мужчина с виду интеллигентный, привлекательный и постарше её, пожалуй, лет на пятнадцать или около того. К тому же, знаком с Матвеевым — она сама видела, что они разговаривали как старые друзья. Вряд ли он задумал что-нибудь плохое по отношению к ней. Скорее всего, она действительно очень нужна. Не ему лично, а для какого-то тайного дела — ведь того и гляди враг нагрянет. Но почему такая секретность, такая осторожность? А впрочем, и тут удивляться нечему: фронт совсем близко, возможно, формируется подполье. Значит, не нужно задавать глупых вопросов, а просто пойти на старое кладбище. Это не опасно. Там уже несколько лет не хоронят. Его и расположенную поблизости небольшую церковь посещают туристы. Господи, какие же сейчас туристы? Их, конечно, нет, но всё равно днём там всегда тихо, спокойно и красиво, как в парке. Она-то знает, потому что ходит на могилу матери.

Мать свою Анна помнила плохо — она умерла, когда девочке не было и шести лет. Видно, с тех пор отец и остался на всю жизнь неразговорчивым. Мачеху в дом не привёл, сам воспитал дочь, дал ей возможность окончить институт, подрабатывая где только можно к своему заработку истопника. Например, топил каминные печи на вилле у профессора с октября по май. А летом не гнушался подёнщины: кому что починить, поправить. Благо, руки умелые. Он считал, что дочь должна была учиться в институте, чтобы потом могла работать в школе. Ему очень хотелось, чтобы Аня стала учительницей немецкого языка, — видно, сказывался голос австрийских предков. Правда, австрийцами-то были его дед и бабка, а сын их, путешествуя по Кавказу, женился на русской, поселился в этом городе, купил дом из трёх комнат. Только дом да фамилия и перешли по наследству к Питеру Вагнеру, когда отец его внезапно скончался, а мать уехала в Сибирь с каким-то инженером и пропала.

Питер, или Пётр Федорович, как его звали соседи и сослуживцы, был тихого нрава, болезненный, ни во что не вмешивался, поэтому, несмотря на все сложности классовых и социальных отношений во время революции и гражданской войны, уцелел вместе со своим домом. Потом женился. Потеряв жену, посвятил жизнь дочери.

В доме говорили на двух языках — русском и немецком, и девочка хорошо усваивала оба. Она вообще оказалась способной, в школу поступила шести лет, училась отлично. А с иностранным тем более ни в школе, ни в институте затруднений у Анны не было. Получив диплом, она вернулась в свою же школу и уже год отработала. Во время каникул пошла на курсы радистов. Прозанимались около двух месяцев, и вдруг Матвеев сказал, что курсы скоро закроют: немцы уже близко, наверное, придётся эвакуироваться.

Дома отец тоже говорил об эвакуации, и Анна решила, что надо к этому готовиться. Если бы можно было оставить отца, она давно бы попросилась на фронт. Но отец так болен и слаб, уйти от него невозможно. Придётся вместе с ним уезжать. Анна уже думала о том, что пора собирать вещи, и вдруг этот человек… Она, конечно, пойдёт к нему. Непременно.

В тот день моросил дождь, такой непривычный в начале августа. Намокшие деревья склоняли потяжелевшие ветви чуть ли не до земли. На кладбище не было ни души, и Анна подумала, что лучшей погоды для тайной встречи и не придумать.