Дело о женщине-вамп - Андрей Константинов

— У меня есть доказательства, — быстро сказала Инга. — Я записала наш разговор с Лишенко на диктофон. И еще у меня есть фото: этот Лишенко вместе с бандитами.

— Чего ж вы раньше не сказали. Где они у вас?

— Дома. Если хотите, мы заедем сейчас.

— Конечно, хочу.

3

В агентство в тот день я не вернулся. Инга жила на четвертом этаже очень пристойного дома на Московском. Обстановка квартиры — сплошной модерн. Кровать — водяная. Губы — мягкие. Комплексов — никаких.

Утром я вышел из ее дома с аудиокассетой и распечатанной на принтере фотографией, на которой были изображены три мужика.

Горностаева уже стояла возле моего кабинета. Не обойти. Я как можно более радушно сказал: «Привет, Горностаева», — и поставил ей на вид, что она курит всякую дрянь в неположенном месте. Она не отреагировала. По глазам было видно, что не спала и разговор предстоит жесткий.

Она спросила, где я был. Она искала меня всю ночь. А моя труба на ее звонки не реагировала.

— Аккумулятор сел, — ответил я. — И вообще, Валя, ты знаешь, как я к тебе отношусь.

— Как?

— Хорошо, — со стопроцентной искренностью в голосе сказал я.

— Ты хоть презервативом пользовался? — продолжала допытываться Горностаева.

— Один мой знакомый, кстати, он тоже журналист, никак не мог выговорить слово презерватив. Ну, не получалось у него, хотя все остальные слова выговаривал нормально. И вот когда он приходил в аптеку, начиналась полная неразбериха. У него раздраженно спрашивали: «Чего-чего вам, молодой человек?» Он в ответ мычал что-то невразумительное и показывал пальцем то куда-то в сторону, то почему-то в направлении пола. «А, так вам презерватив!» — наконец кричали ему на всю аптеку обрадованные фармацевты. В общем, так и погубили они человеку всю личную жизнь…

— Так ты с этой бабой был?

— Какой такой бабой?

— Которая вчера утром тут торчала.

— Ах, с бабой! У меня с ней была короткая деловая встреча. И вот что, Горностаева, давай не смешивай личное с общественным. Наши с тобой отношения — это личное. А то, где ты куришь, и то, с кем я встречаюсь — это общественное.

Я решительно открыл дверь в свой кабинет и скрылся от злобной Горностаевой.

В общем и целом Горностаева была девушкой неплохой. Ноги вполне пристойные, если в мини-юбке, и работает хватко. В агентстве до недавнего времени были уверены, что она или розовая, или вообще никакая. В том смысле, что она не только ни с кем не встречалась, но и на мужиков внимания не обращала. Я так долго гонял ее за курение в не отведенных для этого местах и разбрасывание грязных кофейных чашек на всех подоконниках агентства, что наши отношения естественным порядком дошли до постели. Вернее, сначала до кресла в моем кабинете, потом до стола в ее комнатке. Горностаева узнала, что такое любовь. Оказалось, что любовь — это я.

Это было очень почетно, временами даже приятно, но некоторые сложности в мою жизнь вносило.

Обнорский нашим романом живо интересовался. Особенно его беспокоило, чтобы это не отразилось на потенциале агентства. «Ты, Леха, смотри, — говорил он, — делай с Горностаевой что хочешь, но чтоб никаких, понимаешь, декретов».

4

Надо было поработать над делом Инги. Я позвал к себе Родиона Каширина.

— Значит, так, Родион. Надо бы узнать все про одну женщину. Зовут ее Инга, фамилия Корнеевская. Живет на Московском проспекте. Она говорит, что проходит по уголовному делу о мошенничестве, которое ведет УБЭП. Хорошо бы выяснить, что это за дело и кто такой майор Лишенко. Да, вот еще фотография — здесь якобы этот самый майор с какими-то бандитами. Попробуй установить, кто это.

Я стал слушать взятую у Инги кассету с записью ее разговора с сотрудниками УБЭП. В общем, его содержание примерно соответствовало тому, что говорила мне Корнеевская. Речь шла о каком-то уголовном деле. Мужской голос довольно противного тембра говорил Инге, что она может сесть, и сесть надолго. Ну, на год-то — до суда — уж точно. А изолятор — не сахар. Потом заговорили о каких-то тысячах долларов, которые неплохо было бы вернуть. Так что, с одной стороны, это действительно напоминало вымогательство майором милиции крупной взятки, а с другой — мало чем, на мой взгляд, отличалось от обычных методов работы сотрудников милиции с подозреваемыми. У них так всегда: попугают — авось расколется. Но Инга держалась крепко.

На этом обвинение майора не построишь, сказал я сам себе и решил на время забыть о деле Инги Корнеевской. К приезду Обнорского надо было разработать проект инструкции о форме одежды для сотрудников «Золотой пули».

Внешнему виду подчиненных Обнорский уделял особое внимание. Видимо, это осталось у него от службы в армии. Периодически у Обнорского появлялась идея пошить всем форму. Что-то типа: черный верх, белый низ. Или наоборот. Но нам с Повзло до сих пор удавалось охладить управленческий пыл Обнорского. Во-первых, говорили мы, у многих сотрудников агентства работа непубличная, и нечего им светиться в новой форме с галунами и аксельбантами. А во-вторых, добавлял я, это ж денег стоит. А финансовое положение агентства — не ах, чтоб так разоряться.

Обнорский аргументам внял. Но частично — предоставить сотрудникам полную свободу в выборе одежды натура не позволяла. И я должен был быстренько в письменном виде попытаться удовлетворить армейские ухватки Обнорского, не слишком ограничив при этом журналистов в их праве носить то, что хочется и что позволяют средства.

Первый пункт инструкции я изложил быстро. «Сотрудники агентства обязаны ходить на работу в начищенной обуви». Я знал, что для всех бывших военных главное — это начищенные сапоги. Теперь надо прикинуть, сколько нужно будет закупить щеток и кремов. Ну, четыре щетки, пожалуй, хватит. Жалко только, что обувь у народа не одного цвета. Была бы черная — купил бы пятикилограммовую банку гуталина: на полгода хватит. А тут опять расходы…

Следующим пунктом инструкции следовало бы изложить требование ношения чистых подворотничков. Обнорскому бы понравилось. Но, боюсь, народ не поймет.

С внешним видом мужчин все было довольно просто: брюки — любые, но чистые и со стрелочками. Шорты — запрещены. Желателен пиджак с карманами. Рубашка — выглаженная. Менять не реже чем раз в два дня.

С женщинами сложнее. Я указал рекомендуемую длину юбок для дам — не выше двух сантиметров от колена (интересно, от какой части колена эти сантиметры считать? — ну, не будем вдаваться в частности). Разрез на юбке — не выше середины бедра (эх, придется всех наших женщин предварительно замерить. Надо закупить линейку подлиннее).

Обнорский был хоть и жуткий бабник, если считать по количеству женщин, которые в разные периоды жизни скрашивали его быт, но никаких фривольностей сотрудницам «Золотой пули» не разрешал. Поэтому в проекте инструкции я указал на необходимость всем женщинам носить лифчики (нет, лучше напишу — бюстгальтеры, выглядит интеллигентнее). Так и запишем: «носка бюстгальтеров для сотрудников агентства женского пола обязательна круглогодично ».

Тут я подумал, что получается какой-то бред — как будто лифчики носить надо, а трусы не надо.

Исправил фразу. Получилось: «носка бюстгальтеров и трусов для сотрудников агентства женского пола обязательна круглогодично». Хорошо вышло.

Последний пункт инструкции звучал просто замечательно: «Контроль за исполнением возложить на заместителя директора агентства по хозяйственной части Скрипку А. Л.».

5

Утром на следующий день Каширин положил передо мной отчет о первых результатах по делу Инги Корнеевской.

Оказалось, что ей тридцать два года — я так примерно и думал. Родилась в Одессе. Образование высшее — инженер. Три раза была замужем. Фамилию не меняла. Сейчас в разводе. Квартира на Московском, в которой она меня принимала, — расселенная три года назад коммуналка, записана на некую гражданку Иванову.

Инга выступала соучредителем трех фирм с ничего, не говорящими названиями. Не судима. Автотранспортом не владеет.

— А что с УБЭП? — спросил я у Каширина.

— Есть такой Михаил Лишенко — замначальника отдела. Больше пока никакой информации.

— А по фотографии?

— Пока ничего.

— А кто такой этот пострадавший от мошенников Белов?

— Да ты бы хоть узнал у этой дамочки, что за фирма у этого Белова. Как его имя-отчество? Год рождения? В Питере Беловых — несколько тысяч…

— Ладно, Родион, не ругайся. Я данные Белова выясню, а ты не хочешь ли пока взять и вот так, по-простому, поговорить с этим майором Лишенко? Сказать, что, мол, ты — журналист агентства, интересуешься делами о мошенничествах. Может, он чего и сболтнет…

Вечером я позвонил Инге и сказал, что мне нужна от нее дополнительная информация. «Приезжайте», — сказала она. Я приехал. И уже к утру знал об этом Белове все. Но устал страшно.