Шагин-Гирей, последний крымский хан - Федор Лашков

Опасность со стороны России, слабость Турции, отступление едисанцев и буджаков, выход едичкулов из Крыма, наконец, панинские обещания — все это произвело раскол в Крыму. Одни из личных выгод, другие, ввиду беспомощного положения отечества и опасности, грозившей со стороны России, третьи, подчиняясь губительному действию примера, соглашались с панинскими предложениями. Началась «негоциация» с крымцами, при которой в качестве знатока крымских дел состоял переводчик Якуб-Ага [6]. Но негоциация шла вяло. Она показала, что происходившее в Крыму, не более, как одно шатание, которое не даст разительных результатов до того времени, пока крымцам не будет показана опасность огня и меча. Только этим можно было вынудить у крымцов то, на что кочевники соглашались легко и добровольно. Тогда решились употребить сильную меру и по плану войны второй армии назначено было идти в Крым [7]. Командование над этой армией было отнято у Панина и передано Долгорукову, а ведение татарской негоциации поручено правителю слободской губернии Щербинину, в помощь которому был дан Веселицкий [8].

Но прежде чем идти в Крым, главнокомандующий попробовал мирные переговоры, и с этой целью посылает в Бахчисарай Мавроени, брата верного Джан-Мамбета, Мелису-мурзу и, в качестве поверенного от джамбулуков, Али-агу. Посланные явились с решительным предложением от главнокомандующего. Хана Селим-Гирея в то время не было в Крыму; он был на Дунае и место его занимал паша (вице-хан, наследник). В ответ на заявленное предложение, паша велел посадить послов под стражу и затем созвал совет вельмож, на котором присутствовал, в числе других, и Шагин-Гирей. Совет начал с того, что решил вешать таких людей, которые, подобно Мавроени, приезжают возмущать народ, а своих, как Мелису-мурзу и Али-агу, сжечь живыми [9]. В эту решительную минуту выступил Шагин.

Уже давно приближенные видели Шагина занятого какой-то мыслью и имевшего озабоченный вид. С одной стороны, он ясно сознавал действительное положение Крыма, которому Турция не могла оказать помощи и в который готовы вступить русские, ясно представлял себе выход из подобного положения и потому в душе вполне разделял предложения панинских агентов, тем более, что эти предложения могли коснуться его, Гирея, самой выгодной стороны. С другой стороны, важность дела и соединенных с ним последствий, его неизвестность, желание действовать наверняка — заставляли его выжидать более удобной минуты. Она наступила: Мавроени объявляет решительное предложение главнокомандующего, а татарские послы окончательное решение отпавших собратий. Между тем калга и совет в ответ на такие заявления решают оборвать одним ударом все свои отношения с Россией, отпавшимися татарами и выступить на путь совершенно им враждебный. И вот Шагин на предложение совета казнить послов заявляет, что от гибели Мавроени Россия не потерпит ущерба, но гибель его не принесет добра и Крыму [10]; после этого милости от России нечего будет ждать, заключил Шагин. Оказалось, что его поддержал глава духовных казамер-эфендий, и их мнение произвело свое действие. Через несколько дней Мавроени освобождают и вместе со своими высылают из Бахчисарая, в Россию же отправляют письмо совершенно неопределенное, такое, которым старались не досадить, вручив его посланным татарам.

Мавроени оставил Бахчисарай в более светлом настроении. Он вез известие едисанцам о бывшем их сераскере, с которым успел довольно близко познакомиться. Известие радостное: сераскер хвалил едисанцев и обещал им помощь, обещал переписываться. Джан Мамбет не заставил себя ожидать, стал писать Шагину, Шагин ему и в результате этой переписки выяснились виды обоих лиц. «Хочу писать к нему, чтобы выехал к нам из Крыма, потому что с его выездом между крымцами последует великая перемена: нз всех Гиреев один этот султан всем народом любим», — говорил Джан Мамбет Веселицкому, прибывшему в едисанские кочевья у Конских вод [11]. Пришло и другое известие. К Веселицкому явился Абдул-Керим эфенди, уверял в верности и твердости едисанцев и буджаков и объявил, что все благонамеренное общество очень желает выбрать в ханы Шагин-Гирея, если это императрице будет угодно. 8-го апреля 1771-го года Щербинин дает знать об этом в Петербург и спрашивает, как поступить с предложением, избрать ли, т. е., для отступивших от Порты ногайцев особого хана, чтобы этим положить начало независимости татар. Но в Петербурге интересовались не столько ногайцами, сколько Крымом и ожидали более благодетельных последствий для татарской негоциации от подготовлявшегося в Крым похода, чем от ногайских предложений. Вот почему 13 мая пришел ответ: поддерживать ногайцев и их предложение, но ничего не предпринимать для его осуществления [12]. Лучше всего заняться передвижением орд для того, чтобы очистить второй армии дорогу в Крым. Действительно сильная мера против Крыма была принята: 14 июля армия во главе с Долгоруковым была уже за Перекопом и победоносно направлялась в самый центр ханства. Спустя две недели с небольшим все крымские города находились в руках русского войска. Взятием Керчи окончился поход, прибывшая к Кафе турецкая помощь была отбита, крымцы смирились и согласились отказаться от зависимости Турции, согласились вступить в союз с Россией. Во время этих переговоров хан Селим бежал в Турцию и крымский престол стал избирательным. 27 июля крымское собрание в Карасубазаре подписало присяжный лист о союзе с Россией. Затем стали выбирать хана и таким выбрали Сагиб-Гирея, брата Шагин-Гирея, который деятельно руководил переговорами собрания с главнокомандующим, самого же Шагина избрали пашею [13].

Так возникло новое независимое государство, союзное с Россией, татарская область. По новому плану Щербинину велено было и не думать об отделении ногайцев; наоборот, ногайцы, признав ханом Сагиба, должны были составить с крымцами одно государство [14].

Теперь татарской области предстояло устроиться, надо было ей окончательно условиться с союзником, надо было засвидетельствовать ему свою дружбу и доверие, надо было уладить некоторые требования, предъявленные им.

Для засвидетельствования дружбы и доверия был послан от имени татарской области калга Шагин-Гирей. Оставив крымцам самим договариваться и трактовать об уступке России крепостей Керчи и Еникале, Шагин 25-го августа выехал в Петербург, имея при себе присяжный лист и грамоту об избрании Сагиба. Калга прибыл в Петербург в 20-х числах ноября. Ему отвели прекрасное помещение, окружили вниманием. Вместо 50 рублей, получаемых им в пути ежедневно на содержание, было назначено по прибытии 100 рублей[15]. С первых же дней приезда крымский наследник обратил на себя всеобщее внимание. Красивый образованный татарин не чуждался общества и, очутившись в центре цивилизации, жил европейцем. Одно лишь самолюбие Гирея привело его сначала к некоторым недоразумениям. Сознавая, как он сам выразился, что в его кармане и в его силе заключается все, что касается татарского народа, он требовал, чтобы Панин первый сделал ему визит. Из-за этого возникли столкновения двора с калгой. Сначала попробовали убедить его переговорами отступить от подобного требования, как не идущего к нему, и чиновник иностранной коллегии немало истощил красноречия в разговоре по этому поводу с Шагином, но безуспешно. Тогда совет решил послать паше письменное объявление, в котором от имени императорского двора было указано на упрямство его в неисполнении обязанностей по церемониалу и обрядам, всегда и непременно наблюдаемым при императорском дворе; паше напомнили, что он является как посол хана крымского, просит о подтверждении его в том достоинстве, которое получил, хотя и по добровольному всего татарского общества избранию, однако пособием ее величества [16]. Шагин отстал от своего требования относительно визита, но его претензии не окончились этим. 22-го ноября Панин жаловался совету, что паша не соглашается снимать шапки на предстоящей аудиенции, так как того не позволяет ему магометанский закон, в случае нарушения которого ему нельзя будет возвратиться в отечество, не подвергаясь всеобщему порицанию, а может быть и ругательству [17]. Последнему требованию пришлось уступить и, чтобы дать этому делу благовидную окраску, совет решил послать паше в подарок шапку, по случаю освобождения татарских народов. По этой причине, объявлял совет, императрица жалует татарскому народу тот самый церемониал, какой употребляется в сношениях с Портою и персидским государством, позволяя в то же время и всем вообще татарам отныне являться везде с покрытыми головами [18]. Этим и окончились недоразумения, после чего Шагин стал готовиться к аудиенции. 28 ноября совет слушал речь, которую паша должен был говорить на аудиенции, слушал и ответ на нее [19]. Вслед за этим последовала и аудиенция, на которой паша вручил привезенные бумаги, произнес речь и произвел самое выгодное впечатление.