Небо помнить будет (СИ) - Елена Грановская

стал срываться на нас с Пьером, бранился. Но никогда не бил, руки не поднимал. До одного дня. Я тогда раньше обычного ушла на дежурство, а Лексен только проснулся и готовился идти в школу. В это время Эрне отсыпался после ночной пьянки с дружками. Что мне тогда удалось узнать от сына, пока он надолго не замкнулся, что он, Пьер, проснулся и увидел над своей кроватью Эрне. Алкоголь и буйство еще не выветрились из него. Он подсел на кровать к Пьеру, зачем-то начал говорить непристойные вещи. А когда сын оттолкнул его, Эрне применил силу. В тот день и пару последующих Лексен пропустил школу. А мне на работу позвонили соседи и сообщили об ужасном происшествии. В этот же вечер Эрне исчез из нашей жизни и больше никогда не появлялся.

Дюмель мялся, не зная, стоит ли что-то сказать или промолчать. Промолчал, но сочувственно посмотрел на женщину, которая отвернулась, чтобы сглотнуть подступившие к глазам слезы. Констан посмотрел на Лексена. Тот повернулся против ветра и пытался поджечь дешевую сигарету спичкой.

— Пьер! Сколько раз говорить: брось заниматься этой дрянью! — крикнула на него мать, завидев, как сын прикуривает. Тот вжал голову в плечи, нахмурился, нервным движением кинул так и не зажженную сигарету под ноги и с напускным показушничеством под материнским взглядом растоптал ее носком туфли.

Значит, юный Бруно тоже прошел через это испытание своего тела. Но оно было совершено против его воли, насильно, грязно, мерзко, в то время как у него, Дюмеля, всё произошло по его личному желанию и согласию. Перед глазами всплыли картинки воспоминаний первого опыта: дальняя стена хозяйственного сарая близ территории католической школы; ему, Констану, едва исполнилось шестнадцать; его товарищ Луи и их подруга из соседнего селения Жозефина (последняя специально сбежала из отчего дома на встречу с мальчишками, которых знала с малых лет) — друзья детства, всего на год старше. Втроем они уединились в назначенный вечерний час и, сбросив с себя одежды, изучили друг друга как вместе, так и попарно, но связь с Луи показалась Дюмелю более искренней, глубокой и нежной. Никто из учеников и преподавателей не узнал об этой тайной запретной встрече, как, впрочем, и о последующих. После продолжавшихся несколько месяцев связей с Луи у Дюмеля больше не было партнеров. С отличием окончив школу, он вернулся в Париж и посвятил себя делам верующего христианина. С той историей из жизни Констана ушли и Луи с Жози. Где они сейчас, чем занимаются, он не знал. Прошедшие годы он нехотя признавался сам себе в личной боли, с которой, кажется, научился жить: несмотря на христианские заветы любви между женщиной и мужчиной, он, Констан, всё же тяготеет к последним, а точнее — к одному, но не решается никому открыться и обуздывает в себе глумные, недостойные мысли. Тем более времени на отношения у него нет: каждый день, с утра до вечера, объят заботами церковной службы и академического учения. Научившись остегивать свои мысли о когда-то возникавших образах Луи, Констан не развращает свое тело. Сегодня его дух очищается Господом, ему дышится легко и свободно. То, что когда-то произошло в школе, — детская шалость, неусмиренное любопытство, веское доказательство близости по духу, высказанное таким неодобрительным верой способом. А теперь, когда Констан встретился с семьей Бруно и услышал, как молодой человек вместо волшебной эйфории от встречи с мужчиной ощутил лишь боль и унижение, в нем вновь проснулись мысли о незабытом, но спрятанном в глубине души влечении.

Дюмель, погруженный в воспоминания, не сразу осознал, что женщина продолжила говорить:

— И я подумала… Конечно, эта идея приходила мне в голову и раньше, но я всё надеялась, что до этого не дойдет. Обращение к церкви не было среди ведущих, скорее, наоборот, самым последним. Может что-то оттуда (мадам Элен на миг посмотрела вверх, в светлое небо) поможет ему? Может благодаря приобщению к вере, духовности Пьер очистит свою память о том тяжелом дне?

— Я понял вас. И постараюсь найти общий язык с Пьером, — доверительным и мягким тоном произнес Констан. — Не столько я и Христос поможем ему, сколько он сам излечит себя, если будет поступать так, как ему велит сердце. Что ведет им, чему он хочет следовать — вот то главное, за что он должен уцепиться и постараться доверить мне, чтобы я смог понять его и помочь. И попытаться унять его боль не на короткое время. Если человек приходит в церковь, это надолго — навсегда.

— Спасибо, Констан. Надеюсь, вы станете для Пьера не только наставником, но и другом, — улыбнулась женщина. Дюмель опустил голову, спрятав смущение, и вновь посмотрел на женщину, поднимаясь со скамьи. Та тоже встала, оправив пальто, и позвала Пьера. Лексен, заложив руки в карманы брюк, подошел к матери и Констану.

— Мсье Дюмель, когда вам удобно встретиться? — спросила Элен.

— Если Пьер будет согласен, то, как говорил преподобный Паскаль, можно попробовать уже завтра. Сразу после службы, хорошо? — Дюмель развернулся в сторону Лексена.

— Хорошо, — вздохнул тот, посмотрев куда-то мимо служителя.

Сутки спустя

Дюмель ожидал, что если не всё семейство Бруно, так один Лексен будет присутствовать на богослужении. Но Констану достаточно было секунды, чтобы, взглянув на прихожан, выходя вслед за священником из врат, осознать, что Бруно среди них нет. Служба уже подошла к концу, последний прихожанин покинул церковь, Констан успел переодеться в темную сутану, а Пьера нигде не было, когда он вышел на площадку перед церковью и огляделся. Дюмель решил, что юноша совсем не придет. А ведь он даже не знает, где Лексен проживал, чтобы лично навестить его и мать и удостовериться, что со здоровьем юноши всё в порядке и лишь что-то важное и безотлагательное помешало ему прийти на беседу в назначенный час. Констан побродил несколько минут у пруда и один раз обошел церковь по кругу, когда, вновь выйдя к церковному крыльцу, увидел, как по аллее быстрыми шагами идет знакомая фигура. Пьер был в той же одежде, но без кепи. Он курил, зажав сигарету между кончиками большого и указательного пальцев.

Дюмель остановился у крыльца, скрестив пальцы рук перед собой и не сводя глаз с приближающегося к нему Бруно. У скамейки, где вчера сидела его мать и беседовала с Констаном, Пьер остановился, сделал последнюю глубокую затяжку и выкинул окурок в урну рядом.

— Здравствуйте, — выдохнул Лексен с ленивой ноткой, подойдя к Констану и останавливаясь напротив.

— Что-то важное задержало тебя, что ты опоздал на нашу первую беседу? — ровным, спокойным тоном