Корсары Таврики - Александра Девиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марину не слишком занимали тонкости религиозных интересов, и она вскоре перестала думать о странствующем монахе, но неприятный осадок на душе все-таки остался.
Отогнав это темное облачко, она снова улыбнулась и шутливо погрозила пальцем Примавере, продолжавшей дразнить братишку, который уже насупился, готовясь удариться в плач.
И в этот момент Марина вдруг обнаружила, что не она одна наблюдает за игрой малышей: возле садовой ограцы стояла женщина и пристально смотрела на Примаверу и Романа. Темный плащ с накинутым на голову капюшоном и посох в руке делал ее похожей на паломницу, и Марина с невольной досадой подумала: «Что за нашествие в наш дом? Вчера — монах, сегодня — эта странница». Но тут женщина откинула капюшон на плечи, и Марина, вглядевшись в ее лицо, воскликнула:
— Зоя!.. Неужели это ты?
Да, это была ее давняя кафинская подруга Зоя, дочь грека-судовладельца и сурожской славянки. Последний раз Марина видела Зою более четырех лет тому назад в Суроже, когда возвращалась с Донато из Мангупа в Кафу. Зоя же тогда не увидела свою подругу, потому что пребывала в подавленном состоянии и не замечала никого вокруг, а Марине в тот момент нельзя было обнаруживать себя, поскольку они с Донато хранили в тайне свою поездку. Впоследствии, вернувшись в Кафу, Марина узнала, чем была вызвана столь глубокая печаль обычно веселой девушки. Оказывается, Зоя давно любила кафинекого красавца Константина и даже, презрев строгости воспитания, отдалась ему, но он все равно женился не на ней, а на Евлалии, дочери генерального синдика[6] и богатой наследнице. Тогда Зоя решила отомстить ему и в день его венчания явилась к церкви в черном платье и бросила под ноги новобрачным черные бумажные цветы. Она омрачила им свадьбу, но тем самым и себя опозорила, и родители отправили ее к тетке в Сурож. А для Марины в этой истории было обидным то, что Зоя скрывала от нее свои отношения с Константином, хотя завидный кафинский жених нравился и самой Марине, в чем она не раз признавалась подруге, которая даже давала ей советы. Но после встречи с Донато Константин перестал интересовать Марину, а потому ревности к Зое, как и к Евлалии, она не испытывала.
Что сталось с Зоей после ее отъезда в Сурож, Марина толком не знала, хотя слышала, что девушку вроде бы выдали замуж за какого-то вдового купца.
И вот теперь Зоя стояла перед ней — усталая, подурневшая, в блеклой одежде. Ее голос, прежде звонкий, прозвучал глухо и уныло:
— Какие у тебя славные дети, Марина. И ты по-прежнему хороша.
Подруга не льстила: Марина и вправду была красива, как в юности, только красота ее, прежде похожая на полураскрытый бутон, теперь обрела женственную прелесть пышной розы. Глаза цвета морской волны были такими же лучистыми, как раньше, но во взгляде появилось мудрое спокойствие уверенной в себе женщины. Из-под красиво повязанного шелкового платка выбивалось несколько золотисто-русых локонов, придавая легкую игривость ее нежному лицу с тонким румянцем.
— А меня, наверное, трудно узнать, — вздохнула Зоя.
— Ну почему же? Я ведь тебя узнала! — В невольном порыве Марина вскочила и обняла подругу своих юных лет, ощутив запах пыли от ее одежды. — Как же мы давно не виделись! Где ты жила все это время, почему не приезжала в Кафу?
— Я жила утетки, а потом в доме мужа... если это можно назвать жизнью, — поморщилась Зоя. — Но быстро обо всем не расскажешь... Можно мне остановиться передохнуть у тебя в имении? Я шла пешком от самого Сурожа...
— Конечно, зачем спрашивать?
В этот момент Роман заплакал, топая ногами, и Марина прикрикнула на дочь:
— Вера, перестань дразнить братика, успокой его!
Марина и ее мать Таисия часто называли девочку «Вера» — такое звучание для них, славянок, казалось более привычным, да и Примавере было проще произносить свое уменьшительное имя, чем полное. Подошла Агафья, и Марина, утихомирив Романа, поручила ей заняться детьми, а сама повела Зою в дом.
— Первым делом, подруга, отдохни, поешь, а после обо всем поговорим. Ведь столько разного случилось за пять лет!..
Зоя не возражала и пошла к дому вслед за Мариной, опираясь на посох, как странница. Было видно, что длинная дорога до крайности ее утомила.
Дом, когда-то купленный Донато у местного купца, был за эти годы значительно улучшен, дополнен пристройками для слуг и гостей. Обширный сад имения украшали цветники, изящные беседки, фонтан и каменный каскад, по которому стекал ручей. Зоя только успевала смотреть по сторонам, а войдя в дом, была удивлена роскошью внутренней обстановки, непривычной для дочери кафинского купца средней руки. С восхищением и завистью взирая на резную мебель красного дерева, дорогие ковры, ларцы, инкрустированные перламутром, серебряные подсвечники, венецианские вазы и зеркала, она воскликнула:
— А я думала, что такая красота бывает только в латинских странах! Наверное, твой муж богат?
— Донато получил неплохое наследство от родичей, — уклончиво ответила Марина. — А еще имение приносит доход, а также служба у консула.
— А кем он служит? Тоже синдиком, как отец Евлалии? — При воспоминании о сопернице хмурая складка пролегла у Зои между бровями.
— Нет, Донато никогда бы не стал чиновником-крючкотвором, это не его натура. Он был военным советником еще при консуле Джаноне дель Боско и до сих пор таковым остался.
Нынешний консул Бенедетто Гримальди сейчас озабочен строительством городских укреплений и вызвал Донато в Кафу. — Поймав завистливый взгляд подруги, Марина слегка улыбнулась: — Поверь, счастье не в богатстве и не в чинах. Можно в роскоши страдать, а можно и в бедной хижине жить счастливо и в согласии с самим собой.
— Ну, это так обычно говорят, чтобы утешить неудачников, — пробормотала Зоя. — Вот у тебя-то, кажется, все есть: любимый муж, дети, да еще и богатство в придачу.
— Поешь, отдохни, и настроение твое сразу поднимется, — посоветовала ей Марина.
Вошла повариха — гречанка Текла, поставила на стол перед гостьей миску с кашей, блюдо с пирогами и кувшин молока.
Одновременно с ней в комнату вбежали запыхавшиеся Примавера и Роман. Марина увела их в детскую комнату и принялась в очередной раз мирить. Впрочем, ссоры малышей были несерьезны; на самом деле брат и сестра обожали друг друга и любили вместе играть, несмотря на разницу в возрасте. Прическа девочки растрепалась, и Марина принялась расчесывать и заплетать ее густые пышные волосы такого же темно-каштанового оттенка, как у Донато. А вот глаза дочери были цвета морской волны, как у Марины. В правильных чертах лица девочки уже сейчас угадывалась будущая красота, в которой римская четкость преобладала над славянской мягкостью. А Роман во всем был похож на отца, а не на мать, и черные глаза свои унаследовал от Донато.