Скованные одной цепью - Харлан Кобен

Лекс Райдер, муж Сьюзи, представлял собой половину легендарного музыкального дуэта, известного под именем «Лошадиная сила», — откровенно говоря, значительно меньшую его часть, если сравнить с главной составляющей, потрясающим харизматиком Гэбриелом Уайром. Лекс был недурным, хотя и неровным музыкантом, но в любом случае вторым, Джоном Оутсом рядом с Дэрилом Холлом, Эндрю Риджли рядом с Джорджем Майклом, «Пусикет доллз» в полном составе рядом с Николь Шерзи… как ее там.[3]

— Что за демоны в таком случае?

Сьюзи потянулась за сумочкой, вытащила из нее нечто, показавшееся Майрону на расстоянии фотографией, подержала секунду перед глазами и передала ему. Он, бросив беглый взгляд на листок, принялся ожидать продолжения. Так ничего и не дождавшись, он наконец просто констатировал:

— Это сонограмма твоего младенца.

— Точно. В возрасте двадцати восьми недель.

Снова повисло молчание. И снова его прервал Майрон.

— С ребенком что-нибудь не так?

— Нет, с ним все в полном порядке.

— С ним?

На сей раз Сьюзи Ти улыбнулась:

— Это будет мой собственный мужичок.

— Круто.

— Ну да. Кстати, вот одна из причин, что привела меня сюда: мы с Лексом хотим, чтобы ты стал крестным.

— Я?

— Ну да, ты.

Майрон промолчал.

— Что скажешь?

— Почту за честь. — У него глаза увлажнились.

— Ты что, плачешь?

Майрон опять промолчал.

— Да ты настоящая девчонка, — сказала она.

— Что-нибудь не так, Сьюзи?

— Может, и ничего. — И добавила: — По-моему, мне грозит беда.

— Как это? — Майрон пристально посмотрел на сонограмму.

И тут она ему показала. Показала два слова, которые еще очень долго будут глухо отзываться эхом в его сердце.

3

Час спустя в кабинет Майрона ввалился Уиндзор Хорн Локвуд-третий, известный тем, кто его боится (а это практически все вокруг), под именем Уин. Вид у Уина был чрезвычайно важный, ему вполне подошли бы черный цилиндр, фрак и стек в руках. Он, однако, предпочитал зелено-розовый галстук от Лилли Пулитцер, голубой блейзер с чем-то напоминавшим герб, брюки цвета хаки с отутюженной складкой, такой острой, что до крови можно порезаться, мокасины на босу ногу, и вообще выглядел так, словно только вышел в плавание на яхте «Олд мани».

— Сьюзи Ти заходила, — сообщил Майрон.

Уин кивнул, выдвинув вперед челюсть.

— Да, я с ней у входа столкнулся.

— Как она выглядела, подавленной?

— Не заметил, — сказал Уин, усаживаясь на стул. — А вот грудь заметил, она сильно увеличилась.

Уин есть Уин.

— У нее какая-то проблема, — сказал Майрон.

Уин откинулся на спинку и скрестил ноги, приняв обычную расслабленную позу.

— А подробнее нельзя?

Майрон повернул экран компьютера, так чтобы Уину было видно. Час назад нечто подобное проделала Сьюзи. Тогда он задумался над этими двумя словами. Сами по себе они были вполне безобидными, но ведь жизнь — это цепь обстоятельств. И при определенных обстоятельствах от этих двух слов кровь стыла в жилах.

Уин прищурился, полез во внутренний карман блейзера и вытащил очки для чтения. Обзавелся он ими месяц назад, и хоть Майрон сказал бы, что это невозможно, очки придавали Уину еще более высокомерный и самодовольный вид. В то же время выглядел он в них подобрее. Им с Уином до старости было еще далеко — очень далеко, — но, прибегая к аналогии из гольфа, которую Уин употребил, впервые надевая очки, «официально мы прошли девятую лунку».

— Что это у тебя, «Фейсбук»?

— Да. Сьюзи сказала, что таким образом она рекламирует свою теннисную академию.

Уин наклонился к компьютеру чуть ближе.

— Это ее сонограмма?

— Да.

— И каким же образом сонограмма может популяризировать теннисную академию?

— Я задал ей тот же вопрос. Она ответила, что важен личный момент. Просто самореклама никому не интересна.

— И поэтому она выставляет сонограмму плода? — Уин нахмурился. — По-твоему, это имеет хоть какой-то смысл?

Майрон в этом сомневался. Уин в очках для чтения, обоим им неуютно в этом новом мире социальных сетей, и Майрон в очередной раз почувствовал себя старым.

— Взгляни на комментарии, — предложил он.

— По поводу сонограммы есть комментарии? — вытаращил глаза Уин.

— Ты почитай, почитай.

Уин погрузился в чтение. Майрон выжидал. Сам он неплохо запомнил эту страничку: там содержалось по меньшей мере двадцать шесть комментариев, в основном — добрые пожелания. Например, мать Сьюзи написала: «Эй, люди, я буду бабушкой. Как вам это?» Некая Эми высказалась просто: «Ух, класс!» Бодрое послание — «Не отстает от папаши» — поступило от ударника, некогда выступавшего в «Лошадиной силе». Малый по имени Келвин: «Ну даешь, поздр.!» Тами спросил: «Когда рожаешь-то, крошка?»

Уин задержался на третьем послании снизу:

— Забавный тип.

— Кто именно?

— Какой-то говнюк-гуманоид по имени Эрик пишет… — Уин откашлялся и наклонился к экрану: — «Твой малыш похож на морского конька». И дальше этот Эрик Бунтарь добавляет большими буквами «РЖУНИМАГУ».

— Нет, ищи другого.

Уина это не убедило.

— Все же к старине Эрику стоило бы зайти.

— Читай дальше.

— Ладно. — У Уина редко менялось выражение лица. И в делах, и в бою он приучил себя никак не выказывать своих чувств. Но сейчас Майрон заметил, что глаза его друга вроде как потемнели. Уин оторвался от экрана, и Майрон кивнул: ему стало ясно, что Уин обнаружил эти два слова.

Они были в самом низу страницы, в послании, подписанном «Абеона П.», — имя это ничего Майрону не говорило. Они сопровождались каким-то символом, похожим на китайский иероглиф. И тут же, заглавными буквами, без пунктуации, два слова, простых, но убийственных: «РЕБЕНОК ЧУЖОЙ».

Молчание.

— Ничего себе, — произнес наконец Уин.

— Вот именно.

Уин снял очки.

— Хотелось бы задать закономерный вопрос.

— Какой?

— Это правда?

— Сьюзи клянется, что ребенок от Лекса.

— И мы ей верим?

— Верим, — кивнул Майрон. — А это имеет значение?

— В этическом смысле — нет. Хочешь знать мое мнение? Это дело рук какого-нибудь шутника гермафродита.

— Вот чем хорош Интернет, — заметил Майрон. — Он дает возможность высказаться каждому. А вот чем Интернет плох: он дает возможность высказаться каждому.

— Мощный бастион для трусов и анонимщиков, — согласился Уин. — Наверное, Сьюзи стоило бы стереть эту запись до того, как ее увидит Лекс.

— Уже поздно. И это тоже проблема. Лекс вроде как сбежал.

— Ясно, — кивнул Уин. — И Сьюзи хочет, чтобы мы его нашли?

— Да, и вернули домой.

— Ну, знаменитую рок-звезду найти не так уж трудно, — сказал Уин. — А еще какие проблемы?

— Она хочет знать, кто это написал.

— То есть подлинное имя мистера Шутника Гермафродита?

— Сьюзи кажется, что дело тут посложнее. Она считает, кто-то охотится за ней всерьез.

Уин покачал головой:

— Уверен, это Шутник Гермафродит.

— Да брось ты. «ЧУЖОЙ»? Это же больным надо быть.

— Хорошо, больной Шутник Гермафродит. Ты что, впервые с такой чушью в Интернете сталкиваешься? Да на любую новостную страницу загляни, и сразу увидишь расистские, человеконенавистнические, параноидальные «комментарии». — Уин изобразил пальцами кавычки. — На луну завоешь.

— Верно, но я обещал ей заняться этим делом.

Уин вздохнул, снова нацепил очки на нос и приник к экрану компьютера.

— Автор послания — Абеона П. Ник, надо полагать.

— Ну да. Абеоной звали одну из римских богинь. А вот к чему буква П, ни малейшего понятия не имею.

— А как насчет знака? Что это за символика?

— Опять же понятия не имею.

— У Сьюзи не спрашивал?

— Спрашивал. Она тоже не знает. Похоже на китайский иероглиф.

— Может, удастся найти кого-нибудь, кто переведет. — Уин откинулся на спинку стула и переплел пальцы. — Время, когда было выложено послание, заметил?

— Три семнадцать утра, — кивнул Майрон.

— Поздновато, однако. Или, наоборот, рановато.

— Вот и я подумал, — сказал Майрон. — Может, в социальных сетях таким образом пьянчужки переписываются?

— Или с бывшими, кому есть что сказать, — предположил Уин.

— А что, есть кандидат?

— Если припомнить бурную молодость Сьюзи, даже не один, а несколько, и это еще мягко сказано.

— Но среди них, по ее соображениям, нет человека, способного на такое.

Уин по-прежнему вглядывался в экран.

— Ладно, с чего начинаем?

— Что-что?

— С чего начинаем, спрашиваю.

Майрон принялся мерить шагами свой обновленный кабинет. Исчезли афиши бродвейских спектаклей и всяческие штучки в память о Бэтмене. Их вынесли перед покраской, и нельзя сказать, чтобы Майрону их так уж не хватало. Исчезли и его старые трофеи и награды, оставшиеся с тех пор, как он занимался спортом, — чемпионские перстни Национальной студенческой спортивной ассоциации, грамоты за победы в соревнованиях на первенство страны, приз лучшего спортсмена-студента года — все, за одним исключением. Прямо перед игрой за «Бостон селтик», первым выступлением в профессиональной лиге, когда мечта Майрона наконец-то должна была сбыться, он серьезно повредил колено. «Спортс иллюстрейтед» напечатал на обложке его фотографию с надписью: «Это конец?» И хотя ответа на вопрос журнал не дал, все действительно свелось к большому жирному «ДА!». Майрон и сам не сказал бы, зачем сохранил эту обложку, да еще и в рамке. Спроси кто-нибудь его, он ответил бы, что это предупреждение любой переступающей порог его кабинета «суперзвезде»: все может очень быстро закончиться. Но в глубине души Майрон подозревал, что дело не только в этом.